— Хорошо, — сказал я им, — а полковник отряда послушает ли меня, что надо отпустить турка? Но давайте пойдем и посмотрим, что можем сделать.
Мы с двумя терзобасцами вернулись, прибыли в полк, спросили полковника. Показали мне палатку — пошли к нему. Смотрю, молодой полковник, около 32 или 34 лет, среднего роста. Рассказал ему об арестованном турке, что он пришел с добрыми намерениями с этими болгарами, которые ручаются за него. Вытащил из своего кармана билет, который имел от главного штаба. Полковник, только взглянув на билет, сказал:
— Это ваше дело. Вы хотите турка, вот он вам, отведите его! — и приказал освободить арестованного агу.
Тут надо сказать об этом добродушном офицере, что у него не было злобы в душе. Если бы был какой-нибудь капризный или малодушный человек, мог и не дать турка, отправить его в штаб, и иди его искать и вызволять. Болгары не могли вернуться назад, и бог знает, какую еще резню может это вызвать, ведь турки из сел Терзбоаз, Жумалий, Оризаре[242], Терзобарцы, Казымцы и Чамдере знали, что Ибрахим Арнаудов пошел с двумя болгарами к русским в Хаинето. Если бы они не вернулись, турки подумали, что болгары убили турка. Тогда пойдет ложный слух, что болгары убили турка, и перережут минимум сто или двести болгар. И все же вот спустя несколько дней пострадала Стара-Загора.
Но, как бы то ни было, я сказал турку и болгарам, чтобы в следующий раз так не делали без поручителя. И не обманываются, что можно просто так «давай к русским». Потому что, если вас не знают и с вами не знакомы — пропадете. Пошли к себе наши болгары с Ибрахимом Арнаудовым.
13 июля 1877 г. я вернулся из Хаинето в Тырново, отправив терзбоазских парней с турком. 17 июля после полудня я пошел к полковнику Артамонову и сказал, что дорога от Плачково до Хаинето уже починена. Дал ему письмо от начальника саперной роты, а он мне дал устное наставление идти со своими парнями к войскам в Хаинбоаз и попытаться узнать, сколько там турок, куда движутся и с какими орудиями. И больше всего постараться узнать, сколько войск находит в Шумене и Осман-Пазаре.
17-го отправился из Тырново вновь в Хаинето. Было очень поздно, не мог прибыть в Хаинето, да и решил заночевать в Злати-рыте. Встал 18-го рано, сказал Петру Делиминкову собрать ребят — всего до 20 парней — и отправиться по дороге вдоль реки. Прибыл в Хаинето, но полков не было, никого не было. Я спросил: «Куда отправились войска?» Мне ответили: «К Новой Загоре». В этот день, 18 июля, как я позднее узнал, генерал Гурко разбил турок при Новой Загоре[243]. Я не знал этого и отправился по дороге к Оризаре. Прибыл туда. На краю села, на дороге, где одно время не было ничего, смотрю теперь, построена какая-то корчма. Мы остановились там, немного в стороне от корчмы, чтобы отдохнули кони, а мы же — перекусили. Только кони отдохнули, мы вновь вышли на дорогу к Лыджите, но оно опустело, не было никого. Проехали Лыджите, вышли на Кортен за пригорком. Смотрели на Новую Загору — ничего не видно. Прибыли в Кортен. Нашли там одного селянина и спросили его, куда пошли войска и где селяне. Он нам сказал, что селяне еще перед этим разбежались кто куда, а русские войска сегодня бились с турками в Новой Загоре. Турки убежали, а русские направились в Старую Загору[244].
Мы тогда отправились в Новую-Загору. Только приблизились, видим по дороге на Ченакчий четыре солдата несут в руках носилки с раненым русским офицером. Только увидев их, мы подумали, что отряд где-то тут близко, и мы направились прямо в Новую Загору. И, приблизившись к ней, увидели: все сгорело, лишь то тут, то там какой-нибудь целый дом. А уже смеркалось. Оставалось около двух часов, пока не потемнеет. Нигде ничто не указывало на то, что здесь сегодня состоялось сражение. Лишь тут и там были убитые турецкие солдаты-манафы[245], виднелись и селяне из окрестных сел, пришедшие, чтобы порыться в пепле сгоревших домов и магазинов и собрать разные вещи, которые ничего не стоили. Посмотрев на них, я удивился: роются себе в пепле и собирают что-то обгоревшее, и им на ум не приходит, что придет откуда-нибудь какая-нибудь чета[246] башибузуков или черкесов и покромсают их на кусочки. Я не вытерпел и стал браниться на них:
— Вы что, идиоты, — крикнул я, — раз не уходите. Может быть, сейчас придут откуда-нибудь турки и вас перережут.
А ребятам сказал:
— Давайте пойдем назад! — И мы направились к Курткаю в Средней Горе, лишь пока пришли к винограднику под большой валун, стемнело. Я подумал: если генерал Гурко разбил турок при Новой Загоре и отправился к Старой Загоре, то эти места остаются пустыми. Какое войско поспеет сюда первым — турецкое или русское, — то займет их без боя. Будет хорошо, если теперь придут другие русские войска из Тырново, но прибудут ли они, я не знал.
Мы остановились там в винограднике и переночевали. В тот же вечер из этого кортенского и новозагорского виноградника я отправил Курти Стоянова родом из Сливена — брата убитого в 1876 г. Таню Стоянова — узнать, что в Сливене. С Курти отправил и Доню Николова, родом из Кырклисии, чтобы пошли ночью, подкрались к Сливену, и, если получится, проникли в город. Оттуда Куртю Стоянов отправится в Котел, а Доню Николов через Бурга и Варну — в Шумен. Поскольку Дони работал в Варне и Шумене, у него были знакомые, и он мог узнать, сколько турецких войск находится в Шумене. Курти же узнает, сколько их в Осман-Пазаре, в Котеле и Демир капии. И в тот же вечер отправились Курти и Дони пешком. Это было 20 июля 1877 г.
С Дони я не был хорошо знаком, не знал и его храбрости, но Курти мне его рекомендовал как хорошего человека, сообщил, что еще с братом Таню они действовали вместе. Что касается Курти — само собой разумеется. Он был столь решителен, что мог попасться посреди целого батальона неприятеля и все же живым не даться, как и сделал его брат Таню в 1876 г., когда при Поповом селе его окружили турки. В руки врага он попал только мертвым.
Когда Дони и Курти отправились к Сливену, мы немного поспали. Только рассвело, подымаемся на пригорок и смотрим: поле покрыто собранной пшеницей! Колосья скошены. Покрыто все поле снопами, но пустое, никаких людей нет. То тут, то там человек спешит к каким-нибудь зарослям или холму, и только они видят тебя издалека и, не зная, кто ты, хотят скрыться. Мой взгляд был прикован к линии железной дороги, я пытался увидеть, когда появится от Тырново Сеймена[247] паровоз и не возникнут ли турецкие войска. В какой-то момент появились два-три человека, которые что-то катили перед собою[248] и, не останавливаясь, взглянули на Нову Загору и отправились к Ямболу[249]. Я понял, что по прибытии в Ямболу надо телеграфировать оттуда, что нигде в этих местах нет русских войск. Тогда сказал Петру Николову Делиминкову, шурину Курти, куда ему отправиться ночью:
— Петр, садись на коня, через Ченакчий и Елхово езжай по Средна горе и посмотри, что в Старой Загоре.
Петр отправился к Ченакчию, я же тронулся по дорожкам к Кортену, а оттуда — к Лыджите. Прибыв в Тунджу, мы увидели, как два турка брели к дороге из кустов. Мы окликнули их, но они убежали. Пока мы добрались в Оризаре, стемнело. Так прошел тот день — 20 июля 1877 г.
Вечером я решил, что мы пойдем в турецкое село Джумали взять хлеб и овес для лошадей. Ночь была темной. Пришли к нам десять турок из более богатых и предложили мне поужинать у какого-то Хаджи Ибрахима. Меня объял страх, не нападут ли внезапно ночью турки, потому что знал, что были известия обо всем, что происходило, а нас — лишь 20 человек. А откуда мне знать, не придет ли какая-нибудь турецкая чета от Чамдере или Бинкосбоаза? Потому я выдумал одну ложь: сказал туркам, что в эту ночь мы ждем, когда прибудет конница из Елены, и пусть они следят, чтобы был овес и хлеб…
Хаджи Ибрахим ухватился за ту мысль, чтобы я стал его гостем в этот вечер, да и мне хотелось того. Но, черт подери, было страшно, что на нас нападут. Я позвал дежурного и сказал ему хорошенько стеречь: пусть четыре всадника объезжают село, остальные идут на гумно, одни спят, другие — караулят. Турок Хаджи Ибрахимов нанес разных наскоро приготовленных яств: баницу[250], яйца, цыплят, молоко и халву. Мы сели ужинать с ним, потому что, по турецкому обычаю, когда в доме присутствует мюсафирин[251], гость, хозяин ест с ним.
Как только перекусили, принесли воду, мы помыли руки с помощью двух турчанок, прислуживавших нам. Тотчас был готов крепкий кофе, и начался разговор о войне: как идет, что еще свершится. Турки боялись грабежей, чтобы не разграбили их имущество и не порушили честь их жен. Я уверял, что никто ничего подобного им не сделает, если они будут сидеть смирно, не нападать на болгар и не грабить их. А что со стороны русских войск — нечего бояться, поскольку от русского царя есть приказ никакому мирному селянину или гражданину никто не смеет сделать подлость. Иначе русское правительство накажет всякого, кто нарушит изданный царский приказ.
Турки меня слушали, но боялись, а хаджи сказал, что у него было триста коней, которых он отвел в Балканские горы — чтобы их не было в селе, пока не перестанет быть жарко. Я заставил турка тотчас отправить кого-нибудь из них сказать агам в Сливене[252], чтобы они были внимательны, дабы разбитые турки не делали зла болгарам — потом из-за плохих турок могут и добрые пострадать. Хаджи Ибрахим сейчас же захотел отправить одного турка к Сливену и попросил меня, чтобы его сопроводил кто-то из моих парней — дабы его не задержал караул. Хаджи обещал, что посланник на рассвете будет в городе, а в полдень вернется, настолько он был хорош в верховой езде.