Дорога к Систову очаровательная: она чрезвычайно живописна, вся в садах и виноградниках, но эти сады совсем не обработаны, и пробираться по разделяющим их дорогам в экипаже почти нет никакой возможности. Большую часть дороги мы принуждены были идти пешком и все по горам; вообще с большим трудом мы добрались до Систова. Город этот, должно быть, прежде был довольно хорош, теперь он представляет только развалины: уцелели лишь некоторые домики болгар, турецкая же часть города вся разрушена. Вид города совершенно особенный: улицы так узки, что небольшому парному экипажу с большим трудом можно проехать, и то задевая за стены домов; улицы вымощены крупным камнем, почти такой величины, как употребляемые у нас на фундаменты домов; дома все деревянные, окнами во двор, и все двухэтажные; вторые этажи выдаются вперед на один аршин, так что вторые этажи как бы висят на воздухе. Болгары, а в особенности болгарки, сильно обрадовались, увидев в лице моем впервые русскую женщину: всю дорогу болгарки подходили ко мне (и так как мы шли пешком), обнимали, целовали, повторяя «добре дошла». Не зная языка, я отделывалась ответными поцелуями и улыбкой; из многих домов выбегали хозяйки и подавали мне букеты цветов, а другие бросали цветы под ноги; иные крестили, благословляли; словом, выражали свою радость, как могли и как умели. Квартирку отвели нам хорошенькую; хозяева встретили очень радушно, сейчас же принесли варенья и холодной ключевой воды (я забыла сказать, что по дороге к Систову мне бросались в глаза великолепные фонтаны, устроенные в скалах весьма часто; везде эта вода холодная и очень приятная на вкус). Хотя было еще очень рано, но жара стояла уже сильная. Дорога сильно измучила моего мужа, и его рана страшно разболелась; резкие боли повторились, но, несмотря на это, он все-таки вступил снова в командование полком. На бивуаке от безделья солдаты завели споры между собою о том, кому первому досталось вступить в Систов. Офицеры рассказывали, какую им встречу устроили болгары, когда они впервые входили в город, предварительно очистив его от турок (очищению этому помогали и болгары: они с ожесточением бросились жечь и разорять турецкие дома и даже резали турок, лишь дошла до болгар весть о счастливой переправе русских через Дунай); при вступлении наших войск весь город вышел навстречу с хлебом-солью; кроме того, кто тащил барана, кто быка, надевая на штыки солдатам венки; женщины весь путь их осыпали цветами, бросались со слезами на шею солдатам, называя их братушками, мужчины тащили табак, водку, приговаривая «много благодарны». Овации продолжались два дня; нынче все поуспокоились.
22 июня. Лазарет наш поместили в бывшей турецкой школе; комнаты большие, воздуху много, даже больше, чем нужно, так как окна все перебиты: помещения все же очень хорошие и удобные. Сейчас привезли двух страшно бесчеловечно раненных болгар: у одного изрублен весь череп вдоль и поперек, у другого не осталось на теле ни одного живого места — весь изранен пулями. Турки напали на них в поле во время занятия полевыми работами. С изрубленными болгарами пришли их жены; они рыдают с воем на весь лазарет. Сколько мне ни приходилось перевязывать и видеть раненых, таких изувеченных не было ни одного; видно, что над их страданиями турки издевались. Весь лазарет принял в них живое участие, но вряд ли можно что сделать. Доктор говорит, что с раздробленным черепом может еще прожить сколько-нибудь, а другой несчастный вряд ли и до вечера дотянет. Ужасное положение, когда знаешь, что нет никакой возможности помочь, а тут приходится утешать семью и уверять в противном. Обе болгарки не отстают от меня, целуют колени, просят по-болгарски спасти их мужей. До того тяжело, что едва-едва сдерживаю слезы, а между тем улыбаюсь, чтобы их успокоить. Кроме этих болгар, у нас раненых нет, а потому и работы немного.
Систово, 23 июня. Как предсказывал доктор, так и вышло: израненный болгарин скончался сегодня ночью. Жена его в страшном отчаянии; нельзя оторвать от трупа, рыдает на весь лазарет. Болгары Систова многие приходили навестить ее и собрали денег; хотят похоронить хорошенько. […][566]
29 июня. […][567] Говорят, что здесь, не в далеком одна от другой расстоянии, размещено несколько дивизий, ввиду ожидаемого нападения турецкой армии под командой Керим-паши[568], который будто бы собирается бросить Шумлу и, собрав войска, находившаеся вблизи Варны и Рущука, даст здесь генеральное сражение. В ожидании сражения мы здесь расположились вполне в боевом порядке и приготовились встретить врага. Впервые приходится мне занимать определенное место в боевой позиции войск. […][569]
7 июля. […][570] Опять гремит музыка, и крики ура доносятся до нас. Опять победа. Говорят, Гурко взял Шипку[571], но подробности пока неизвестны; завтра утром опять ждем торжества. Какая счастливая кампания! Неужели так-таки пойдет и далее и мы без особого труда заберем Константинополь? Уж, конечно, не кончим кампании прежде взятия Царьграда. […][572]
14 июля. В полку поднялась суета: получено от начальника дивизии приказание быть готовым отразить неприятеля, так как вчера у авангарда нашего отряда произошла стычка с турками, и в Якутском полку убито 20 и ранено 11. Полку приказано двинуться на помощь; узнав об этом, я тотчас же выехала из Лясковиц[573] к своему лазарету.
В Тырнове опять ликование: наши волынцы получили награды за переправу; ура и звуки музыки оглашают воздух. Болгары ждут приезда государя, готовят ему квартиру на живописном месте, на горке, недалеко от нашего лазарета. Командира Волынского полка[574] произвели в генералы и назначили бригадным в 5-ю дивизию. Сегодня впервые пронеслись зловещие слухи о наших неудачах; говорят, что нашему быстрому шествию вперед вдруг явилось и неожиданное препятствие, и не впереди, а сзади, в какой-то Плевне (о которой никто ничего и не знал даже[575]); войска 5-й дивизии наткнулись будто бы совсем неожиданно на неприятеля. Они, привыкнув не встречать на всем пути неприятеля, забыли все боевые предосторожности, и бригада входила в Плевну как к себе в какую-нибудь русскую деревню с музыкой и песнями; но вместо встречи с хлебом-солью их встретили турки свинцовым огнем из домов, куда засел неприятель в громадном числе. Начальство не потрудилось предварительно разведать, и вот бедная 2-я бригада 5-й дивизии легла чуть не целиком. Это известие всех нас страшно поразило, а мне все не верится: думается, что это все злословие скуки ради. Не могу сообразить, как могло случиться, что спереди, со стороны опасности, получаются известия о победах, а сзади, где мы считаем себя чуть не в родной Смоленской губернии, у нас такая неприятная штука! Просто ума не приложу, как это случилось.
15 июля. Несмотря на тревожные слухи из Плевны и о том, что непредусмотрительно квартира главнокомандующего очутилась в авангарде армии, — положение, как говорят, в военном отношении довольно критическое; — незаметно, чтобы предпринималось что-либо, чтобы выйти из затруднения. Все стоим на месте; от нечего делать поехала прокатиться, осмотреть окрестности Тырнова. Какая богатая жатва! Количество разнообразного хлеба бросается в глаза. Изо всего видно, что болгары живут гораздо лучше самых богатых наших крестьян: у каждого болгарского крестьянина дом в два этажа, внизу сараи, конюшни и кухня, вверху жилые комнаты, по пяти и по шести, из коих в двух живут, а остальные обращены в кладовые, наполненные, так же как и дворы, хлебом, ячменем, овсом, кукурузой, который и идет им в пищу; а избыток, которого громадное множество, они продают в окрестности Тырново. Болгары не бросили жатвы и производят теперь уборку полей. При виде всего этого богатства, невольно рождается вопрос: кого мы пришли спасать? Где же угнетенные болгары? Не по ошибке ли мы попали в Болгарию? Но таким представляется дело под влиянием лишь первого впечатления; если же проверить кажущееся, то придешь к другим выводам. Были ли притеснены болгары турками? Конечно, тысячу раз да! Турки не отняли у болгар только того, что не в силах были отнять, а именно климата, плодородной земли и трудолюбия, но зато все нравственные святыни их были попраны турками, и как не содрогнуться, когда вспомнишь, что богато наделенные от природы болгары были обречены так долго на невежество под гнетом турецкого ига. При такой обстановке каждый болгарин вечно дрожал за существование себя и семьи и знал, что спасти жизнь, избегнуть ссылки и заточения можно было, только откупившись деньгами у алчных агентов турецкого правительства. И вот нажива, приобретение и накопление богатства составляли цель существования болгар в течение пятивекового рабства, а благодатные условия природы, то есть климат и почва, вместе с трудолюбием болгар помогли им дойти до того благосостояния, которое теперь нас поражает.
16 июля. Стоим на месте, дела никакого; но что-то не видно и не слышно уже того веселья, как в первые дни нашего пребывания здесь. Говорят, что в Плевне все что-то неладно, но положительного сведения ни от кого получить нельзя. Видно только, что и войска и болгары находятся в возбужденном состоянии. Болгары говорят, что от Лясковиц турки близко и там ждут с часу на час нападения. Подольцы начеку, и при мне вышел курьез: казаки ездили за фуражом, и в числе шести человек прискакали во весь дух к мужу с докладом, что показались в десяти верстах башибузуки. Муж, не доверяя сбивчивым показаниям казаков, послал разъезд под командой офицера разведать, в чем дело, и оказалось, что казаки обманулись и наделали фальшивую тревогу: на указанном ими месте находился тырновский губернатор генерал Домантович