со стороны монастыря. Нашей дивизии и Брянскому полку приказано быть наготове к выступлению.
24 декабря. Сегодня началось движение: оба отряда выступили, один в час дня, а другой ночью. Была у всенощной, служил священник 24-й дивизии, пели писаря и офицеры. Давно не слыхала такого пения и служения, помолилась усердно, и на душе как будто стало легче; но мысль, что завтра начнется дело, и муж поведет полк, не дает мне покоя.
25 декабря. После обедни я поздравила наших раненых с праздником, угостила вином, наделила табаком, а затем пошла к сестре Бове и застала ее в большой тревоге: она получила известие, что отряду, стоящему на Шипке, придется брать позицию штурмом, и первыми пойдут подольцы и житомирцы и один батальон Брянский, так как они ближе расположены к Николаевской горе, откуда и начнется движение. Не обедали мы обе и пошли на вечернюю визитацию совсем разбитые. Грустно прошел для нас первый день Рождества Христова.
28 декабря. Опять пришлось испытывать ту же, если не худшую, пытку, как при переправе. Слава Богу, что работы сегодня очень много: некогда предаваться отчаянию. Дивизионный доктор получил из отряда Скобелева приказание приготовить комнату для двух раненых: начальника штаба Куропаткина и адъютанта В. К. Ласковского[603]. Доктор поручил мне распорядиться, чтобы к 5 часам комната с постелями была готова. Я исполнила поручение и в 5 часов уже приняла и уложила раненых. Адъютант ранен в грудь, но без повреждения легких, а Куропаткин в плечо и страшно страдает. С 7 часов вечера начали уже прибывать раненые из нашего Шипкинского отряда: все бедные подольцы[604]. Сердце обливается кровью при виде их; прибывает их так много, что подвод не хватает отправлять далее, а потому в Тырново те, кто покрепче, идут пешком. К вечеру весь монастырь наполнился ранеными подольцами и брянцами. Привезли майора Брянского полка с разбитым плечом, и его поместила в отдельной комнатке; но так как места было мало, то пришлось с ним положить и раненого вольноопределяющегося Брянского же полка. Когда все было переполнено в монастыре, привезли нашего подольского подполковника Сендецкого[605], раненного в грудь навылет; он не хотел и слышать, что места нет, просил: хоть на дворе положите, а только непременно здесь хочу быть, у нашего доктора и у вас; пришлось выпросить еще одну келью у старушки монахини. С помещением этого раненого в монастыре не осталось уголочка свободного, и хотя прибыло еще несколько подольских офицеров, но я с грустью должна была им отказать в помещении.
Около часу ночи получили мы известие, что Шипка взята и армия Весель-паши положила оружие. Мой муж и брат сестры Бове живы; хотя муж задет в голову, но легко и неопасно. Узнав о победе, раненые, которых мы перевязывали, вырывались из рук и, забыв о своих страданиях, бежали, сами не зная куда, и кричали: «Ура! Наша взяла!» Многие повредили этим свои перевязки. Радуются и не обращают внимания на свои раны, а кровь между тем течет, но они не замечают! Описать картину, которую изображала из себя в эту минуту приемная большая комната, в которой мы перевязывали, ни один художник не сумеет. Сестры все вскочили, от радости побросали свою работу и бросились за расспросами ко вновь прибывающим раненым, которые уже знали об этой победе. Какое-то вышло особенное небывалое торжество. Нам сообщили, что пленено 40 таборов Весель-паши, 11 знамен и 10 батарей. Победа блистательная. Несмотря на ночь, мы достали вина и угостили раненых. После первого впечатления все опомнились и принялись с новым рвением за работу и совсем не ложились спать. Так счастливо окончился этот день, полный страха и мук.
29 декабря. Из подробного письма мужа узнала, что из Подольского полка, который он повел вчера в атаку на турок, выбыло из строя 1073 солдата и 30 офицеров, из коих 4 убиты.
В. В. Вознесенский«В течение нашего пребывания гражданская часть Болгарии получила самостоятельность»
Владимир Васильевич Вознесенский родился 20 мая 1853 г. В августе 1871 г. окончил Николаевское кавалерийское училище по первому разряду; из училища выпущен прапорщиком в лейб-гвардии Конно-гренадерский полк. В августе 1876 г. произведен в поручики. В составе полка принял участие в войне с Турцией. По ее окончании занимал ряд административных должностей во время русского гражданского управления в Болгарии. За участие в войне награжден орденами Св. Анны 4-й ст. и Св. Станислава 3-й ст. с мечами и бантом. По возвращении в Россию на разных должностях; командовал ротой и батальоном. В августе 1880 г. произведен в штабс-капитаны (переименован в майоры со старшинством 30 августа 1880 г.); с мая 1884 г. — подполковник; с января 1895 г. — полковник. В 1896–1900 гг. был Вяземским уездным воинским начальником; с мая 1900 г. — Золотоношский уездный воинский начальник. Автор воспоминаний о действиях лейб-гвардии Конно-гренадерского полка в Русско-турецкую войну «Воспоминания о походе и действиях лейб-гвардии Конно-гренадерского полка в Турецкую войну 1877–1878 гг.».
Представленные записки интересны с точки зрения взгляда молодого офицера, который находился на низовом уровне русской гражданской администрации и был скорее обеспокоен решением вопросов практических, нежели политических. Любопытными представляются и отдельные практики управления (от способов взимания налогов до «разыгрывания» управляемых территорий в лотерею), которые отражают скорее неэффективность привлечения военных к решению гражданских дел. Текст публикуется по изданию: Вознесенский В. [В.] Юные администраторы в Болгарии. (Отрывок из воспоминаний) // Исторический вестник. СПб., 1902. Т. 89. № 7. С. 97–105.
ПОХОД В ТУРЦИЮ В 1877 Г. Я ДЕЛАЛ С ОДНИМ ИЗ ГВАРДЕЙСКИХ КАВАЛЕРИЙСКИХ ПОЛКОВ[606], в котором служил и с которым дошел до Силиври[607], что на Мраморном море. В этом городе после занятия Сан-Стефано, когда наша гвардия уже расположилась под стенами Константинополя, во все гвардейские полки был прислан вызов офицерам, желающим быть временно командированными в распоряжение заведующего гражданскими делами при главнокомандовавшем действовавшей армией. Ввиду некоторых личных обстоятельств желая остаться дольше за пределами России для поправления здоровья, я, в числе других офицеров полка: штабс-капитана В. и поручика К., заявил о своем желании быть командированным, хотя и побаивался этой командировки, не будучи знаком с гражданской службой.
11 марта 1878 г., после товарищеских проводов, с грустью в сердце, я покинул город Силиври, оставляя родной полк. Из Силиври мы все трое отправились в Сан-Стефано, по прибытии куда представились исправлявшему должность заведующего гражданскими делами Болгарии генералу Анучину. Отправив предварительно своих людей и лошадей в город Четалджу, где последние должны были ожидать дальнейших наших распоряжений, мы рассчитывали, что скоро получим назначение по гражданской части.
Однако назначение это последовало лишь через месяц; лучше сказать, мы были задержаны в Сан-Стефано, хотя и были назначены в распоряжение софийского губернатора Алабина и предназначались для занятия должностей в Македонии. Я был даже назначен в Демотику[608]. Наш выезд к месту назначения затянулся вследствие осложнения политического вопроса о Македонии[609].
Сетовать, однако, на это замедление мы не могли; нам было выдано не в зачет двухмесячное содержание, как начальникам округов, считая по 17 полуимпериалов[610] в месяц. Содержание это было выдано в виде подъемных, и, кроме того, прогоны по занимаемой должности на 4 лошади до города Софии, что вместе составило с прибавкой невольно оставшейся экономии от похода, ибо в походе тратить было некуда, довольно значительную сумму, при выдаче которой нам еще была объявлена полная свобода на неопределенное время, с разрешением отправиться даже на жительство в Константинополь.
Так как в Сан-Стефано приискать помещение было трудно, то мы и отправились в Константинополь, где наняли себе комнаты в одном из небольших отелей, оказавшемся впоследствии занятым уже артистами из театра «Конкордия», с которыми мы очень часто проводили время за общим табльдотом[611]. В Константинополе мы жили в этом отеле, пользуясь большими удобствами, и, будучи офицерами одной гвардейской дивизии, жили припеваючи. К нашей компании, между прочим, скоро присоединился известный писатель Крестовский[612], и жизнь пошла еще интереснее, так что время пролетело настолько быстро, что мы не успели приготовиться к отъезду в Софию, т. е. закупить все необходимое для обстановки.
Между тем было получено приказание отправиться в Софию; пришлось снимать штатское платье, и тут только я вспомнил о своих людях и лошадях, оставленных в Четалдже. Сев на поезд, я отправился туда. Приехав в Четалджу, я должен был пройти довольно большое расстояние пешком, пока разыскал своего денщика. Сделав все распоряжения к отъезду, поставив на поезд лошадей, я вновь отправился в Константинополь, откуда мы уже все вместе поехали в Софию.
По прибытии в Софию мы явились к губернатору Алабину, от которого узнали, что собрались уже все «македонцы», так называли офицеров, предназначенных в эту местность. С грустью мы узнали от Алабина, что ехать нам к месту служения еще нельзя, и мы вновь должны ждать неопределенное время, ничего не делая, получая, однако, содержание по месту. Наняв болгарскую «кышту» (дом; хороших домов не было, София представляла собою маленький разоренный городишко), мы, однополчане, поместились втроем, устроившись вполне на мирном положении.