Прибывшие укомплектования из запасных старших сроков службы представляли из себя настолько сырой материал, что начальники частей, если ожидался близкий бой, просили не присылать к ним укомплектований, ибо они не надеялись на их стойкость и полагали, что в .боевом отношении вверенные их командованию части, уже сплоченные, сделают более в слабом составе, чем укомплектованные перед самым боем запасными. С таким ходатайством ко мне обращался, между прочим, и командующий 1-м Сибирским корпусом.
Некомплект офицеров в действующей армии был тоже хроническим во многих частях, несмотря на значительность присылаемых офицеров на укомплектование. Причины тому тоже различны. Прежде всего, наши войска, как расположенные на Дальнем Востоке, так и присылаемые на подкрепление, начали войну при наличном составе офицеров совершенно недостаточном. Были случаи, что роты вступали в первый бой, имея только одного младшего офицера. Слабый начальный состав с развитием военных действий часто являлся и в частях, в коих по списку находилось [251] не только полное штатное число офицеров, но и имелся иногда значительный сверхкомплект.
Это явление происходило от многочисленных командировок для тыловой службы или для хозяйственных надобностей, от заболеваемости офицеров (большей, чем у нижних чинов).
Некомплект офицеров в войсках, посланных на подкрепление на Дальний Восток, увеличился также вследствие оставления при штаб-квартирах всех тех офицеров (врачей и чиновников), которые, согласно мобилизационным планам, предназначались на случай общей мобилизации для занятия разных должностей или для пополнения офицерских составов во вновь формируемых частях.
С прибытием на театр военных действий между офицерами обозначалась болезненность, превосходившая болезненность среди нижних чинов. Наконец, наши офицеры, за немногими исключениями, ведя себя доблестно, теряли большой процент убитыми и ранеными (значительно больший, чем нижние чины). По всем этим причинам после первых боев были многочисленные случаи, что батальоном командовали капитаны, ротами подпоручики и даже зауряд-прапорщики{33}. В артиллерии и в коннице, вследствие меньших потерь, чем в пехоте, офицерский состав был в большинстве случаев хотя и ниже штатного, но достаточный для ведения боя. Уже по пути в армию я убедился в значительном некомплекте офицеров в 1, 2-й и 3-й Сибирских пехотных дивизиях и казачьей Забайкальской дивизии и несколько раз телеграфировал генералу Сахарову о присылке офицеров для укомплектования этих частей.
Несомненно, что для Военного министерства положение офицерского состава в действующей армии представляло весьма тяжелую задачу. Но эта задача усложнялась [252] обстоятельствами, от армии не зависящими. Когда начались большие бои и тяжкие потери в офицерском составе, то разница в полках между списочным и наличным составом быстро возросла. Большое число раненых и больных числилось по спискам полков очень долгое время. Были полки, где по спискам значилось свыше двух штатных офицеров, а налицо состояла лишь половина, положенная по штату. Раненые и больные, находившиеся на театре военных действий, возвращались, хотя и медленно, в свои части, но многие из вывезенных в Европейскую Россию офицеров застревали там и, несмотря на выздоровление, не ехали в армию. Были случаи, что командиры отдельных частей, лечившиеся в России, давно поправившиеся, почти год не возвращались в армию, числясь во главе полка и получая присвоенное этой должности жалованье. Большое число офицеров, прибывшее в Европейскую Россию из армии по болезни или для излечения ран, проживали в столицах или больших городах месяцами, фланировали по улицам, и ни общество, ни военное начальство не находили такое их поведение предосудительным. Прибавлю, что, несмотря на принимавшиеся меры, врачи и эвакуационная комиссия слишком снисходительно относились к лицам, желающим уехать в Россию, и выдавали им установленные документы, дававшие им право на такую поездку.
Таким образом, пополнение офицерского состава выбывшего из строя и отправленного в Европейскую Россию, происходило совершенно неудовлетворительно. К чести нашего офицерского состава надлежит, однако, признать, что если много офицеров больных уклонялось и затягивало время возвращения в армию, то большое число раненых офицеров, напротив того, стремилось всеми силами скорее возвратиться в строй, возвращались, еще не оправившись. Были многочисленные случаи, что возвращались после ранений дважды и трижды. Эти герои составили бы силу и гордость любой армии в мире.
Только в корпусах 1-й армии из числа раненых офицеров возвратились в строй 837 человек. [253]
По изложенным выше причинам и при огромной убыли в офицерах, мои требования о командировании офицеров на пополнение армии были часты и настойчивы. Удовлетворение их не всегда было в силах Военного министерства. Приходилось брать офицеров из частей войск, расположенных в Европейской России, на Кавказе и в Туркестане. При этом должная разборчивость при командировании офицеров не проявлялась. Посылали к нам в армию совершенно непригодных по болезненности алкоголиков или офицеров запаса с порочным прошлым. Часть этих офицеров уже на пути в армию заявляла себя с ненадежной стороны пьянством, буйством. Доехав до Харбина, такие ненадежные офицеры застревали там и, наконец, водворенные в части по прибытию в них, ничего, кроме вреда, не приносили и были удаляемы. Наиболее надежным элементом, конечно, были офицеры срочной службы, особенно поехавшие в армию по своему желанию. Среди них было много вполне выдающихся офицеров. Наименее надежны были офицеры запаса, а из них не те, которые оставили службу добровольно, а те, которые подлежали исключению из службы, но по нашей мягкосердечности попали в запас.
Еще в бытность военным министром мною поручено было члену Военного совета генералу Нарбуту разработать вопрос о подготовке офицерского состава в течение войны. Сущность проекта заключалась в том, чтобы с объявлением мобилизации наши юнкерские училища производили усиленный выпуск юнкеров в офицеры и затем получали задачу по приготовлению по сокращенному сроку к офицерскому званию вольноопределяющихся 1-го и 2-го разрядов и нижних чинов срочной службы, имевших среднеобразовательный ценз. Лица этих категорий в количестве нескольких тысяч человек могли выделить массу офицеров с чином прапорщика для занятия младших офицерских должностей. Почему этот проект не был приведен в исполнение, мне неизвестно, но без энергичного применения этой меры мы не обойдемся и в будущем. Мы не воспользовались также [254] возможностью произвести с объявлением войны или вскоре по объявлению войны усиленный выпуск из старших классов военных и юнкерских училищ. В 1902 г. эти училища дали 2642 офицера. Значит, в течение войны мы могли получить на пополнение армии в начале 1904 г. и в начале 1905 г. свыше 5000 молодых офицеров для пополнения рядов действующей армии. Япония и воспользовалась этим средством.
Уже 6 марта 1904 г. (депеша № 324) я, убедившись в сильном некомплекте сибирских войск, просил военного министра об ускоренном до лагерного сбора выпуске офицеров из военных и юнкерских училищ, по расчету двух человек на батальон, одного на батарею, четырех на казачий полк и ста офицеров в резерв, но это ходатайство не встретило сочувствия военного министра. Он признавал необходимость, чтобы юнкера, окончившие теоретический курс к лету 1904 г., еще отбыли ранее производства лагерные сборы, точно лагерный сбор в Маньчжурии был для них менее поучителен. На мои повторные представления об усиленном выпуске я получил депешей летом в 1904 г. резкий ответ, что по закону пополнение офицерского состава действующей армии относится к обязанностям его, военного министра, а не командующего армией. Наконец, когда выпуск и был произведен, мы получили в армию лишь относительно небольшое число вновь произведенных офицеров. Прибавлю, что прибывшие молодые офицеры были желанным элементом в армии и в большинстве случаев, по отзывам начальствующих лиц, вели себя в бою прекрасно.
В результате изложенного можно признать, что в минувшую войну большинство боев наши войска вели с значительным некомплектом офицеров, что в то же время масса офицеров, числившихся в строевых частях, находилась на службе в тылу, в лечебных заведениях или даже проживала в России, и что хотя по числу высланных в армию офицеров работа Военного ведомства была очень велика, но должной разборчивости при командировании [255] в армию офицеров не было проявлено. Наконец, надо прибавить, что мы мало воспользовались нижними чинами в войсках Европейской России для подготовки их в офицеры по сокращенному курсу и мало усилили армию прекрасным элементом, который представляли из себя вновь производимые офицеры из военных и юнкерских училищ.
Но вот окончилась война, и совершилось чудо: масса офицеров, не признававших возможности во время войны нести строевую службу и проживавших по всей России по болезни и по другим причинам, оказалась вновь годной к строевой службе и начала возвращаться в строй, оттесняя от командования ротами и батальонами тех доблестных служак, которые вынесли на себе с честью все трудности войны, приобрели боевой опыт и получили, казалось бы, право на быстрое движение вперед для пользы всей нашей армии. В «Разведчике» (1906, № 828) появилась по этому вопросу прекрасная статья Глинского «Воскресшие покойники». Мысли и факты, изложенные в этой статье, заслуживают полного внимания.
Дисциплина в наших войсках во время военных действий была надлежащая в боевых линиях, но чем дальше от боевых линий, тем слабее. Но и в боевых линиях дисциплина не была у всех чинов одинаковая. Наиболее дисциплинированными были срочнослужащие. Дисциплина наиболее ослабленная была у запасных старших сроков. Будь и они связаны с частями, в которых служили, железной дисциплиной, уход из боя в тыл не был бы возможен.
Но нижние чины из отличных в отношении дисциплины частей войск, попавшие в обстановку, развращающую их, например, видя безнаказанный грабеж, насилие соседей, сами быстро заражались и творили бесчинства и насилия в тылу. В боевых линиях всегда было строгое и серьезное настроение чинов. Только в тыловых линиях, и то относительно нечасто, встречались даже специально мародерствующие нижние чины.