Во времена Фридриха Великого выработался принцип, что солдат должен бояться палки капрала более, нежели пули неприятеля. В этом был залог в то время многих [256] побед, особенно с чинами, служившими в войсках по вольному найму.
Конечно, общеобязательная воинская повинность улучшила и приподняла в нравственном отношении солдатскую среду, но при малой культурности нашего простолюдина понятия о дисциплине даются ему нелегко. Вера в Бога, преданность царю, любовь к отечеству и до сих пор дисциплинируют массу хороших солдат в каждой войсковой части в одну семью и делают солдата храбрым и послушным. Но эти основы в последнее время так усердно расшатывались и вырывались из сердец русских людей, что результаты не могли не отразиться и в прошлую войну заметным увеличением в частях войск недостаточно дисциплинированных нижних чинов, грубых, нахальных, все критикующих, часто вредно влиявших на своих товарищей. Держать их в руках можно бы только строгостью. Они повиновались из чувства страха. Между тем летом 1904 г. последовала отмена телесного наказания в войсках не только в мирное, но и в военное время. Я тоже был защитником отмены телесного наказания в войсках в мирное время и провел это мероприятие через Военный совет, но для военного времени, согласно с мнениями многих командиров корпусов и командующих войсками в округах, в том числе и генерала Драгомирова, не надлежало менять существующего закона, дозволявшего применять телесное наказание в войсках к нижним чинам, находившимся в разряде штрафованных. Многих слабых духом, порочных страх перед телесным наказанием мог удержать от преступления и удержать в рядах войск в бою. Это средство было вырвано из рук начальствующих лиц и никаким другим не заменено. Нельзя, конечно, в военное время говорить о карцере, о наряде не в очередь на работу и пр. Таким образом, многие поступки, в том числе грубость против начальствующих лиц, оставались без должного и чувствительного наказания. В военное время масса преступлений подводится под смертную казнь. Но правильно ли, что между смертной казнью и безнаказанностью не было достаточно сильных промежуточных наказаний? Положение [257] ухудшилось тем, что нижние чины, даже присужденные к отбыванию наказания в дисциплинарных батальонах, продолжали оставаться в рядах войск и, при сердоболии нашего начальства, ничтожным проявлением заслуживали уже ходатайства о прощении или смягчении наказания. Кроме того, в армию присылались на исправление неблагонадежные матросы.
По мнению строевых начальников, неблагоприятное влияние на дисциплину в армии оказывало и лишение начальствующих лиц, последовавшее во время войны, права перевода порочных нижних чинов в разряд штрафованных, лично под властью начальников.
Лишение во время войны начальствующих лиц права перевода в разряд штрафованных и телесного наказания, при неудовлетворительно поставленной в армии военно-судной части (медленность производства и сложность его), приводило во многих случаях или к безнаказанности или к самосуду. В действительности во время войны в некоторых случаях телесное наказание продолжало применяться, иногда по приговору нижних чинов и по их почину. Били иногда вместо розог шомполами. В особенности при условиях, в которых велась Русско-японская война, при несочувствии к ней населения, при усиленной противоправительственной пропаганде, проникшей и в ряды армии, ослабление дисциплинарных прав офицерского состава по отношению к нижним чинам было совершенно несвоевременно. Добавлю, что таковое было произведено без запроса мнений начальствующих лиц, стоявших во главе действующей армии.
Общие причины, делавшие войну с Японией непопулярной, влияли и на стойкость войск в бою. В ряду с истинными подвигами отмечаются и случаи малого упорства отдельных частей и, в частности, отдельных лиц. Случаи сдачи в плен не ранеными в прошлую войну были часты не только среди нижних чинов, но и среди офицеров.
К сожалению, по отношению к этим лицам не были применены существующие законы во всей строгости. По возвращении из плена некоторые офицеры, ранее суда над [258] ними, уже получили в командование отдельные части и, возвращаясь в полки, вступали в командование ротами и батальонами.
Такое отношение к пленным не могло не отразиться недовольством лучших элементов армии, доблестно служивших все время в рядах ее. Но это недовольство в особенности было велико, когда обозначилось, что разные лица, удаленные из армии по негодности и даже по недостатку мужества, получили в России высокие назначения. Такое недовольство расшатывало дисциплину в армии. Один отъезд в особом экстренном поезде бросившего армию генерала Гриппенберга немало прибавил смуты в армии накануне решительных боев и повлиял на умаление авторитета главнокомандующего.
Допущенные в периодической печати осуждения чинов действующей армии, брань по адресу офицерского состава, резкая критика начальствующих лиц вместе с подпольными воззваниями к солдатам не слушаться своих офицеров, бить их, не драться с неприятелем подрывали доверие к начальствующему персоналу и тоже расшатывали дисциплину и умаляли стойкость войск в бою. Такое отношение к армии уменьшало энергию у лучших представителей армии и удручающим образом действовало на слабых духом. Война — дело грозное. Поэтому грозны и действительны должны быть и средства поддерживать в войсках железную дисциплину. Мы несомненно желали победы, но во многих случаях действовали так, что эту победу делали маловероятной или отдаляли ее. В числе причин, отдалявших победу от наших знамен, несомненно, должны быть перечислены и те, которые способствовали умалению власти и подрывали авторитет в армии офицерского состава всех степеней.
Аттестации мирного времени во многом оказались несоответствующими при боевом испытании. Начальники, которые проходили службу всюду с отметками «выдающийся», «вне очереди», на боевом поле по физическим и духовным качествам не выдерживали боевого испытания. Наоборот, проходившие служебный путь незамеченными, [259] в боевой обстановке неожиданно развертывали свои глубокие духовные силы, обнаруживали выдающиеся военные качества. К числу последних принадлежит и незабвенный герой Порт-Артура генерал Кондратенко. Необходимо было после первых же боевых столкновений возможно быстро очистить армию от лиц, оказавшихся несоответствующими занимаемым ими должностям и возможно быстро двигать вперед, не стесняясь старшинством, тех из офицеров, которые в боевом отношении выказали себя выдающимися.
Уже 21 мая (депешей № 740) я уведомлял военного министра о несоответствии двух генералов, стоявших во главе корпусов, следовавших в армию. Заявление мое во внимание принято не было. Замена корпусных командиров и начальников дивизий, не выдержавших боевого испытания, встретила большие затруднения и требовала много времени. Между прочим, я получил из Петербурга указание, что слишком часто ходатайствую о замене командиров корпусов. Отставление мною от должности начальника 6-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии, обнаружившего болезненную нервность в бою и оставившего свою дивизию перед решительным боем, вызвало ряд запросов об основаниях такого моего распоряжения. Лица, оставившие ряды армии по неспособности, болезненности или даже недостатку мужества, получали в России иногда высокие назначения.
Представления мои о скорейшем отчислении от должностей лиц этой категории задерживались. По году и более полками командовали «временно командующие полком».
Характерный образец в этом отношении представляет история отчисления от должности командира 148-го пехотного Каспийского полка полковника Фреймана. Этот штаб-офицер, контуженный в первом же бою, в котором участвовал с полком, в конце сентября 1904 г. уехал лечиться в Европейскую Россию и возвратился в полк, пробыв почти год в отсутствии, причем значительную часть этого времени был здоров. За его отсутствием [260] полком командовал достойный штаб-офицер полковник Курдюков, получивший Георгиевский крест за молодецкие действия с Каспийским полком во время мукденских боев. В течение года мной было сделано 10 представлений, чтобы отчислить полковника Фреймана от командования полком и назначить таковым полковника Курдюкова. Главнокомандующий поддерживал мои ходатайства представлениями военному министру и начальнику Главного штаба (в том числе от 15 мая 1905 г., № 6236 и 16 августа 1905 г., № 0586).
Несмотря на все эти представления, Главный штаб не согласился дать им ход и запросил, почему прибывший в армию полковник Фрейман не вступает в командование Каспийским полком? Я снова сделал представление и снова получил отказ.
Эти упорные отказы были тем более непонятны, что мной уже было получено уведомление о том, что главнокомандующий войсками Петербургского военного округа не встречает препятствий к назначению на должность командира 148-го пехотного Каспийского полка полковника Курдюкова. Наконец, давно ожидаемое назначение полковника Курдюкова состоялось. Начальник Главного штаба уведомил, что такое решение последовало по ходатайству бывшего командира 1-го армейского корпуса генерала барона Мейендорфа.
В первых же боях выказали особые отличия и военные способности несколько полковников, командиров полков. Ввиду весьма слабого состава, за некоторыми отрадными исключениями, наших бригадных командиров, я усиленно депешами ходатайствовал о производстве в генерал-майоры нескольких полковников, командиров полков, в том числе Леша, Редько, Стельницкого, Душкевича. Указывал при этом и свободные для них бригады в армии. Главный штаб долго тянул с этими назначениями, все запрашивая дополнительные сведения. Оказалось в результате, что, например, представленный в общем наградном порядке командир Омского полка полковник Остолопов, достойный штаб-офицер, но не выдающийся [261] в боевом отношении, был произведен ранее, чем вышеперечисленные мною полковники.
Представления о продвижении вперед достойнейших офицеров Генерального штаба встречали препятствия в том, что они обходили своих сверстников, сидевших в канцеляриях.