В результате рота, попавшая в горячий бой, через несколько часов боя имела только сто и менее штыков при потерях еще весьма незначительных. Возвращение в строй нижних чинов, выносивших раненых, было медленное и особенно ночью трудно контролируемое.
Между тем мы требовали укомплектований лишь по штатному составу, не принимая в расчет вышеприведенного [373] расхода, и поэтому даже укомплектованные не могли выводить роты в бой в полном боевом составе. Необходимо прибавить, что ввиду отдаленности обозов 2-го и 3-го разрядов от войск и недостаточной безопасности в тылу, по распоряжению начальников частей, первое время выделялись для охраны обозов от одной до двух рот от каждого полка.
Проложение дорог, особенно полевых железных, постройка мостов часто совершались при таких условиях, что могли производиться только при содействии войск. «Войск сообщения» мы еще не организовали, и это отражалось ослаблением боевого состава армии. Только благодаря удачному подбору многих начальствующих лиц, особенно из военных инженеров, в службе военных сообщений нам удалось одновременно вести бой и создавать пути общей длиной в несколько верст, обеспечивавшие сообщения по грунтовым путям большей части корпусов нашей армии. Эта огромная работа могла быть произведена только при нарядах от войск с ослаблением их боевого состава.
При нахождении, например, 1-й армии к югу от Хуньхе в конце 1904 г. и в начале 1905 г. при армии в 180 000 человек в подчинении начальнику военных сообщений для тыловой службы находилось 7000 воинских чинов. В конце июня 1905 г., когда численность 1-й армии дошла до 250 000 человек и тыл армии протянулся до р. Сунгари в глубину на 220 верст, на сообщениях армии находилось 10 000 человек, что тоже составляет 4 % всего состава армии. Вследствие неимения у нас тылов войск (или войск сообщений) большую часть вышеозначенных чинов приходилось первоначально назначать из состава армии и лишь впоследствии создавать штаты некоторых частей тылов службы.
Дорожные работы за время стоянки армии на Сыпингайских позициях состояли только для 1-й армии в проложении 1500 верст грунтовых дорог, мостов более трех сажен длины — 7 верст и гатей 56 верст. Эти работы удалось произвести большей частью вольнонаемным трудом [374] китайцев. Тем не менее и на работы в этот относительно спокойный период войска армии дали наряды 30 000 рабочих дней.
Служба интендантская требовала также большого наряда нижних чинов. В начале кампании полевое интендантство, ввиду отсутствия личного состава, не имело возможности заняться выпечкой хлеба. Поэтому все заботы о хлебопечении были возложены на войска, которые сами строили печи, сами закупали муку и выпекали из нее хлеб.
Прибывшие в Харбин и Ляоян 8 полевых хлебопекарен (из них 4 — в Ляоян) были все без обоза и команд. Команды пришлось назначить из войсковых частей. С мая 1904 г. хлебопечение благодаря принятым генералом Губером мерам перешло большей частью в руки интендантства.
Энергичная и талантливая деятельность полевого интенданта армии генерала Губера выручила армию из трудного положения, в котором она очутилась при все возрастающей численности ртов и сравнительно слабом числе поездов, которые могли уделяться интендантским грузам. При дружной работе своих помощников генералов Бачинского и Андро, генералу Губеру удалось весьма широко воспользоваться местными средствами, но при этом требовалось содействие для охраны запасов, охраны и конвоирования гуртов скота. Значительную часть фуража, мяса войска доставали собственным попечением. Приходилось командировать от полков, далеко от места расположения армии, значительные команды, которые продолжительное время оставались в отделе, ослабляя состав частей. Окарауливание полковых гуртов скота требовало постоянного наряда.
При сосредоточении войск, расположенных в Приамурском крае, войсковые части оставляли довольно большое число чинов для охраны оставляемых помещений и имущества. Между штабами этих частей и войсками всю войну поддерживалась связь. Из штаб-квартир войска получали зимой часть теплой одежды, летом [375] 1905 г. отвозили опять в штаб-квартиры свою теплую одежду. Эта служба требовала тоже довольно большого числа командированных. Наконец, наряды нижних чинов делались к топографам, производившим съемки, конвои к комиссарам и разным лицам и пр.
Все вышеперечисленные расходы вместе с больными и ранеными, числящимися в полках, составляли в среднем до 400-500 человек на полк. Этот наряд вместе с указанным мною выше расходом людей в 369 человек и составляет, как выше указано, средний расход строевых нижних чинов на полк до 800 человек. Очевидно, такой расход в весьма значительной степени понижал нашу боевую силу, что и надлежит принять во внимание при оценке боевой деятельности наших войск.
Особо серьезным недостатком организации наших войск в минувшую войну и было несоответствие числа штыков с числом ртов. Некоторые из причин этого явления рассмотрены выше.
Другие причины заключались в огромном развитии разных штабов, управлений и вспомогательных войсковых учреждений, парков, госпиталей, обслуживаемых офицерскими и нижними чинами. Эти заведения и учреждения тоже часто не удовлетворялись числом чинов, положенных по штату, и требовали наряда дополнительных чинов от войск. Массы обозов всякого рода загромождали пути и мешали быстрому передвижению войск. При этом, вследствие особенностей театра военных действий (горы, грязь), полезный груз, поднимавшийся на наших обозах (колесных и вьючных), приходилось весьма уменьшать.
Наши корпуса, особенно состоявшие из полков 3-батальонного состава, после сильных боев сохраняли 10 000 — 15 000 штыков, а вся громоздкая корпусная организация — артиллерия, парки, обозы, транспорты — сохранялась. Бойцы исчезали за этими бесконечными обозами, обращались как бы в прикрытие их.
Даже полковые знамена, которые должны были являться источником силы и способствовать укреплению [376] бойцов, во многих случаях преждевременно относились в тыл под прикрытие полуроты или роты, и этим ослабляли бойцов в самые важные для них минуты и материально и морально.
Мне пришлось предписать, чтобы в боях знамена держались при полковых резервах, а командиры полков принимали все меры к тому, чтобы в наиболее тяжелые минуты боя наши знамена, как и в минувшее время, служили символом силы и победы и способствовали к укреплению бойцов, а не к ослаблению их.
В сентябре и октябре 1904 г. последовало сформирование вместо одной Маньчжурской армии трех: 1-й, 2-й и 3-й Маньчжурских армий. Все эти армии предназначались для действий в мукденском районе и были привязаны к одной железнодорожной линии, составлявшей их общую коммуникационную линию. Права командующих этими армиями определены полностью, согласно с положением о полевом управлении войск в военное время. Полевые штабы и управления только несколько сокращены против определенных в означенном положении.
Между тем наше положение о полевом управлении отводит весьма самостоятельную роль командующим армиями как по ведению военных действий, так и по управлению тылов армии. На европейском театре этот порядок и был бы уместен, ибо каждая армия имела бы свой тыл и несколько железнодорожных линий. Между тем тыл в Маньчжурии всех трех армий был общим, и на все три армии имелась только одна слабая железная дорога. Поэтому на главнокомандующем осталась забота по управлению этим общим тылом и снабжение армий всем необходимым для боя и жизни. Только часть местных средств заготовлялась в районах, ближайших к расположению армий, попечением начальствующих лиц этих армий.
Командующим армиями, по положению о полевом управлении войск в военное время, издания 1890г., были присвоены почти целиком все права, принадлежащие по прежнему положению главнокомандующему армией. [377]
Относительно ведения военных действий в положении §106 указано следующее: «в направлении военных действий командующий армией распоряжается по своему непосредственному усмотрению, руководствуясь указаниями главнокомандующего».
Такие широкие права, весьма уместные при действиях армий в отдельных районах, но при той боевой обстановке, которая сложилась под Мукденом — одна общая позиция и одна коммуникационная линия при различии взглядов командующих армиями на направление военных действий, — приводили к большим неудобствам. Могли возникать несогласия во взглядах на самые существенные вопросы, при которых или приходилось приказывать командующему армией вести операцию, которая, по его мнению, излишня, опасна или несвоевременна или просить о замене командующего армией другим лицом. Так, после самых решительных планов, за две недели до начала наступательных действий (12 января), генерал Гриппенберг 31 декабря высказал мне неожиданное мнение, «что кампанию надо считать проигранной, отступить к Харбину, отстаивать этот пункт и Владивосток и уже оттуда двинуться двумя армиями по другим направлениям». По каким именно направлениям, он объяснить не мог.
Указания главнокомандующего по многим основным вопросам, например, о необходимости не занимать непрерывных линий, иметь сильные армейские резервы, не исполнялись, ибо ответственными за удержание позиций являлись командующие армиями. Так, мои усилия выделить из 3-й армии в резерв если не весь 17-й корпус, то хотя бы 24 батальона не были приведены в исполнение, ибо командующий армией не признавал свое положение в центре расположения армий обеспеченным, если полки 17-го корпуса, стоявшие в передовой линии, будут сменены резервными полками 6-го Сибирского корпуса.
Генерал Гриппенберг, как указано в очерке действий 14-й пехотной дивизии под Сандепу, несмотря на указание мое о необходимости возможно долее скрывать от противника наши намерения — атаковать левый фланг [378] японцев, без надобности в том, без испрошения моего разрешения начал наступательные действия почти на две недели ранее срока, мною установленного, передвинув 14-ю пехотную дивизию 31 декабря к с. Сифонтаю (на высоте с. Сандепу) и выдвинув 3 января 10-й армейский корпус в боевую линию между правым флангом 3-й армии и р. Хуньхе. Этим еще до начала наступления мы раскрыли противнику свои намерения и растянули фронт 2-й армии на 20 верст.