После окончания войны Япония вынудила правительство в Сеуле подписать несколько соглашений, из-за которых Корея теряла независимость. В течение нескольких месяцев после Русско-японской войны Япония установила в Корее контроль над средствами связи (включая почтовую систему, телеграфную сеть и поставщиков телефонных услуг). По договору от 17 ноября 1907 года она даже получала право контролировать внешнюю политику Кореи. После того как Японская империя стала посредником в международных вопросах, Корея де-факто потеряла свой суверенитет. В декабре по указу японского императора № 267 была учреждена должность генерал-резидента Кореи, и эта мера привела к колонизации Кореи Японией посредством направления в страну ее официальных лиц [The Annexation 1910: 923]. Дело было не только в том, что, «установив протекторат над Кореей в 1905 году, Япония нарушила <…> национальную целостность Кореи» [Brudnoy 1970:157], но также и в том, что такие действия привели к росту корейского национализма и выказыванию презрения к империалистическим амбициям Японии [Lee 1963: 275]. Однако протесты корейцев против Японии не встретили понимания за рубежом, в особенности потому, что Япония и США защищали сферы интересов друг друга на основании соглашения Кацуры – Тафта, подписанного в 1905 году, в соответствии с которым Япония получила полную свободу действий в Корее взамен на соблюдение интересов США на Филиппинах [Esthus 1959]. Более того, западные наблюдатели были убеждены, что японское правление на Корейском полуострове необходимо, поскольку корейское правительство неспособно самостоятельно провести модернизацию. Следовательно, экспансионистские амбиции Японии поддерживались колониальным дискурсом, в частности потому, что теперь, после победы над Россией, Японию на Западе стали рассматривать как равную империалистическую державу.
Если соглашение, которое Корея была вынуждена подписать в 1905 году, привело к «фактической аннексии» [The Annexation 1910: 923], то договор от 29 августа 1910 года означал официальную аннексию Корейского полуострова и интеграцию его в восточноазиатскую Японскую империю. Японское правительство объясняло это тем, что аннексия призвана принести мир и стабильность в Корею – согласно официальной риторике, японское правление должно было принести нации процветание и модернизировать отсталый регион, руководство которого получало возможность стать частью «цивилизованного» мирового сообщества. Профессор политологии Тоёкити Иэнага сконфуженно объяснял в 1912 году, что именно произошло и каковы причины случившегося:
Япония торопилась сделать решительный шаг и аннексировать Корею по следующим причинам, которые легко понять: 1) для обеспечения национальной безопасности; 2) для сохранения мира на Дальнем Востоке путем исключения одного из самых активных источников тревожности в регионе; 3) для улучшения благосостояния и благополучия корейцев; 4) для избавления от административных и финансовых недостатков двойной системы управления – аппарата генерал-резидента и корейского правительства; 5) для консолидации общих интересов Японии и Кореи на Дальнем Востоке путем слияния двух народов, что представляется возможным ввиду одной расы и общего культурного прошлого [lyenaga 1912: 201].
Также он подчеркнул, что важна была безопасность японского правительства, поскольку «со стратегической точки зрения Корея по отношению к Японской империи – это как копье, направленное в сердце» [lyenaga 1912:201]. Аннексия виделась неизбежной «для устранения в Корее любых проблем, связанных с возможной новой иностранной интервенцией» [lyenaga 1912: 202] с целью использовать полуостров для угрозы Японии. Иэнага также поддержал усиление роли генерал-губернатора в 1907 году и расширение его власти:
Генерал-резидент, представляющий правительство Японии, должен жить в Сеуле. Сначала у него была просто консультативная функция. Но вскоре выяснилось, что подход с возможностью выбора обречен на провал, поскольку корейское правительство, если существует выбор принять или отклонить предложение генерал-резидента, обычно его отклоняет, <…> соглашением от 1907 года его полномочия были заметно расширены. Ему была дана власть инициировать и направлять административные меры, устанавливать законы и указы и придавать им законную силу, назначать и снимать с должности высокопоставленных чиновников Кореи, а также назначать официальных лиц на любые посты [lyenaga 1912: 202].
Таким образом, согласно официальной риторике Японии, в событиях, которые привели к аннексии, обвиняли корейцев; их нежелание следовать современным стандартам и японским «советам» якобы не оставили другого выбора правительству в Токио, как вмешаться. В действительности ситуация была далеко не такой сложной, а отношение корейцев к Японии тоже совсем не было однородным. Проанализируем события 1904–1905 годов подробнее.
Япония надеялась получить поддержку Кореи, которая выступила бы в качестве модели для модернизации. Однако, как подчеркивает Стюарт Лоун, корейскую элиту такая риторика не убедила, в особенности потому, что «японское технологическое превосходство воспринималось как поношенное платье с западного плеча»; чтобы убедить большую часть населения полуострова в правильности происходящего, «Японии необходимо было осуществить быстрые и заметные изменения» [Lone 1991: 143]. В результате от правительства в Токио для претворения в жизнь этого амбициозного плана был отправлен один из самых опытных его представителей – Ито Хиробуми (1841–1909)[149]. Корейцы не могли понять, действует ли Ито во имя модернизации их страны или прокладывает путь для аннексии [Ito 2009: 538–542; Kurokawa 1996: 312–313; Unno 2000: 347]. Генерал-губернатор должен был подчиняться королю Кореи, которого использовали в интересах Японии как марионетку, но, как было ясно с самого начала, аннексия вызвала среди корейцев протест против колониального правительства. Когда король Коджон в июле 1907 года отрекся от престола и Корея приблизилась еще на один шаг к японскому контролю, Ито подчёркивал, что у Японии нет намерений аннексировать Корею: «Аннексия несет много трудностей, Корее необходимо самоуправление. <…> Мы были бы рады видеть, как наши флаги развеваются рядом» [Komatsu 1927:455–459]. Истинные намерения генерал-губернатора оставались неясны. С одной стороны, он уверял в заинтересованности Японии в развитии Кореи; с другой стороны, он применял силу для подавления несогласия с японскими правилами. Эта двойственность и недостаточная ясность не ограничивались действиями и заявлениями Ито.
В Корее существовали не только антияпонские силы, но также и группы, заинтересованные в правлении Японии и быстрой аннексии Кореи. Члены «Ильчинхве», прояпонской организации, насчитывавшей от 50 до 100 тысяч участников, «не только принимали доминирование Японии, но даже приветствовали его, считая единственной доступной силой, благодаря которой могут произойти настоящие эффективные изменения в политической системе Кореи» [Lone 1991: 147]. Членами «Ильчинхве» были корейцы, которым олигархическое общество корейского дворянства не позволяло обрести влияние; поэтому они поддерживали реформистскую идею Японии о том, что Корея придет к независимости как сильное модернизированное национальное государство. Политический лидер «Ильчинхве» Сон Бён Чжун (1857–1925) часто высказывал это пожелание, критикуя Японию за то, что она делает для модернизации Кореи недостаточно. Помимо того, что эта организация поддерживала аннексию, также она выступала против монархии, поэтому она была слишком радикальна и не соответствовала планам Ито касательно медленного слияния Кореи и Японии. Независимо от этих опасений, «Ильчинхве» представляла собой противовес группам антияпонского сопротивления, таким как корейские «патриотические войска» [Lone 1991: 148]. На полуострове развились партизанские движения, в особенности когда все больше японских фермеров стало приезжать в Корею для освоения все новых сфер влияния на азиатском материке после Русско-японской войны.
Лидер «Кокурюкай» Рёхэй Утида, неофициальный советник Ито, выступал за более тесное сотрудничество с «Ильчинхве» для эффективного проведения аннексии и критиковал генерал-губернатора за слабую политику в отношении местного населения. Он собрал материалы и отправил их правительству в Токио для дискредитации позиции Ито, настаивая на срочной аннексии Кореи [Hiraoka 1972: 42–43; Кап 1965; Uchida 2008: 22Б-227][150]. Можно было заключить, что у «Кокурюкай», члены которого поддерживали японскую армию во время Русско-японской войны[151], теперь был живой интерес в захвате Корейского полуострова для возмещения последствий Портсмутского мирного договора. Использовав свои связи в «Ильчинхве», стремившейся к быстрой аннексии, Утида надавил на Ито, чтобы тот начал действовать. Ито пытался отойти от радикальной позиции Утиды, но согласился с ним, когда глава «Кокурюкай» получил по военным каналам 100 000 иен для дальнейшего влияния на «Ильчинхве» и подготовки фундамента для аннексии. На первый взгляд действуя наперекор своим первоначальным планам, генерал-губернатор в дальнейшем стал придерживаться политики избегания конфликтов с прояпонским населением Кореи и с членами своего штаба, поддерживающими аннексию [Sabey 1972: 220–244]. Ито предпочитал медленное реформирование, но его цивилизационная политика (бунмей сейсаку), конституционализм (хоти-сю ги) и медленные, но надежные меры (дзенсин-сюгй) провалились [Jacob 2013: 187]. Хотя попыткам Утиды политически его дискредитировать генерал-губернатор мог противостоять, он не смог убедить народ Кореи в правильности своих идей. Отречение корейского императора в июле 1907 года и роспуск корейской армии вынудили его прибегнуть к более жестким мерам против политических восстаний населения и партизанских атак. С целью вернуть поддержку населения Ито предложил организовать поездку по стране императора Сунджона в январе 1909 года, утверждая, что он «неоднократно обращался к группам, представляющим дворянство Кореи, с просьбой забыть о прошлых обидах и начать работать вместе» [Lone 1991: 156].