Таким образом, Русско-японскую войну необходимо рассматривать как спусковой крючок, запустивший революционный цикл в России. Несмотря на то что царь издал Октябрьский манифест и даровал конституцию и парламентское представительство – Думу, реформы были половинчатыми, и Николай быстро стал пытаться вернуться к самодержавному стилю правления. Революции 1917 года стали лишь вопросом времени и нуждались в еще одном спусковом крючке, которым в итоге стала Первая мировая война с новой чередой поражений России. Если рассматривать русскую революцию как отправную точку советской истории, а следовательно, как начальное событие, приведшее к холодной войне во второй половине XX века, то Русско-японскую войну необходимо рассматривать как отправную точку для русских революций и, следовательно, как событие, изменившее всю историю XX века, хотя это было и неочевидно для современников. Таким образом, мы можем проследить первое крупное воздействие Русско-японской войны на мировую историю, поскольку последствия для одной из ее сторон в конечном счете повлияли почти на все население Земли в XX веке. Однако это только одна из причин, почему эту войну можно назвать событием, сформировавшим мир последующих десятилетий. При ближайшем рассмотрении отношений Японии и Америки с момента переговоров о мире в Портсмуте мы увидим еще одну интересную перспективу, также поддерживающую эти тезисы.
5. Портсмут: первые шаги к Перл-Харбору
Портсмутский мирный договор – это удивительное, эпохальное событие, масштабные последствия которого затронут не только непосредственно эти две страны, но и весь мир и будут ощущаться напрямую или косвенно во всей Азии и Европе; событие, которое станет великой дипломатической победой для России и еще более великой моральной победой для Японии, а также личным триумфом президента США, подобного которому достигали немногие люди в истории, победой американских политических идеалов, которая значительно поднимет престиж США во всем мире[186].
Репортер Джозайя Кинси оказался прав в своей оценке значимости Портсмутского мирного договора, подписанного 5 сентября 1905 года. Однако им оказались упущены негативные последствия мирных переговоров, в особенности для отношений Японии и США в период между подписанием договора и началом военных действий в Тихоокеанском регионе в 1941 году. В этой главе будет показано, до какой степени мирные переговоры и заключенный в результате договор ухудшили отношения между двумя державами, что впоследствии определит судьбу Азиатско-Тихоокеанского региона. То, что воспринималось как личная победа Теодора Рузвельта, фактически положило начало тенденции к ухудшению дружественных отношений. Дружеская атмосфера в отношениях Японии и США, нараставшая на всем протяжении войны с Россией, стала медленно сменяться агрессивной подозрительностью с обеих сторон, по мере того как с растущим числом возможных конфликтов отношения между двумя странами, ставшими в начале XX века империалистическими державами, становились все тяжелее.
После Мукденского сражения война фактически прекратилась. Ни одна из двух держав больше не планировала и не проводила крупных маневров. В ежемесячных отчетах немецких наблюдателей в Китае упоминались только небольшие стычки между русской и японской кавалериями, в результате которых русские войска были оттеснены на север, а японские начали проникать на Сахалин[187]. Но помимо этих незначительных военных столкновений в Маньчжурии ничего не происходило. Ковнер объяснял нежелание продолжать сражаться следствием «того, что обе стороны сражались на своей территории, и каждой из них было что терять дома» [Kowner 2007а: 12]. Таким образом, пришло время для мирных переговоров, и, согласно Меннингу, «Теодор Рузвельт готов был применить силовые методы в борьбе за компромисс» [Menning 2005:155]. До начала войны в правительстве Японии отказывались принять переговоры и посредничество США[188], но теперь японцы осознали необходимость посредника для мирного разговора с Россией. Президент США, как было подчеркнуто в письме британскому государственному деятелю сэру Джорджу Отто Тревельяну (1838–1928) от 9 марта 1905 года, уже обращался к царскому правительству в январе, пытаясь убедить Россию в необходимости мирных переговоров:
Шесть недель назад я в частном порядке и неофициально дал совет российскому правительству и позднее повторил посредством французского правительства этот совет, который заключался в том, что России необходимо заключать мир. Я сказал им, что, если они уверены, что их флот победит японский флот и что они смогут разместить и снабжать шестьсот тысяч человек в Маньчжурии, мне нечего им сказать, но, по моему убеждению, если они продолжат войну, то в будущем году будут строить такие же ошибочные прогнозы, как и в прошлом, и если они откажутся заключать мир до того, как армия Японии окажется севернее Харбина, то не смогут рассчитывать на такие же выгодные условия, какие японцы все еще готовы предложить сейчас [Bishop 1920:376].
Однако путь к мирному договору, который позднее назовут «эпохальным событием в мировой истории»[189], был непрост, и не раз казалось, что способностей президента США будет недостаточно, чтобы убедить Россию и США прекратить военные действия. Рузвельт был разочарован ситуацией, поскольку обе стороны не только были против заключения мира, но и отказывались прислушиваться к президенту США. Более того, европейские державы не доверяли друг другу и подозревали друг друга в заговорах. В закрытом письме государственному секретарю Джону Хею (1838–1905) от 2 апреля 1905 года Рузвельт подробно описал эту ситуацию:
На прошлой неделе я встречался два раза с Кассини [русский посол], по одному разу с Такахирой [японский посол], Дурандом [британский посол] и Жюссераном [французский посол] и четыре раза со Шпеком [фон Штернбург, немецкий посол]. Кайзер маниакально стремился пообщаться каждый раз при возникновении малейших подозрений на сговор против его жизни и власти; но в прошлом году это случалось часто, и поэтому теперь он играет в нашу игру или, как мне бы стоило корректней выразиться, его интересы и наши, а также интересы всего человечества в целом, совпадают. Он не хочет, чтобы русско-японские дела налаживало собрание держав. На сегодняшний день я с ним абсолютно согласен и думаю, что правительства Британии и Японии в этом солидарны. Кайзер с облегчением и удивлением узнал, что это верно и для британского правительства. Он искренне верит, что англичане планируют напасть на него и уничтожить его флот и, вероятно, объединиться с Францией для смертельной борьбы с ним. В действительности у Англии нет таких намерений; напротив, англичане сами панически боятся, что кайзер собирается вступить в союз с Францией или Россией, или с ними обеими, с целью разрушить их флот и стереть Британскую империю с лица земли! Я никогда не встречал такого забавного примера взаимного недоверия и страха, подталкивающих два народа к войне [Bishop 1920: 378–379].
Кроме того, открытая поддержка Америкой японской стороны больше не была такой сильной, как во время войны. Рузвельт хотел «видеть [в японцах] важный фактор цивилизации в будущем», однако в то же время президент с тревогой осознавал, что «не стоит ожидать, что они будут свободны от предрассудков против белой расы и недоверия к ней»[190]. Чем дольше шла подготовка к мирным переговорам между Россией и Японией, тем враждебней Рузвельт относился к вовлеченным сторонам. Он беспокоился по поводу переговоров и опасался, что полномочные представители и правительства в Санкт-Петербурге и Токио не поверят, что он действуют исключительно в целях установления мира. Он жаловался на это в своем письме сэру Генри Кэботу Лоджу от 16 июня 1905 года:
Чем больше я смотрю на царя, кайзера и микадо, тем больше мне нравится демократия, даже если приходится терпеть американские газеты как один из ее компонентов; ответственность – это лучшая ее составляющая. Россия настолько коррумпирована, вероломна, изворотлива и настолько некомпетентна, что я едва ли могу предсказать, заключит ли она мир или выйдет из переговоров в любой момент. Япония, конечно, абсолютно эгоистична, хоть и кажется, что она деликатна, намного лучше понимает, чего хочет, и способна этого добиться. В России, конечно, не верят в искренность моих мотивов и слов; иногда мне кажется, что и в Японии тоже [Bishop 1920: 394].
Пока в Маньчжурии шла война, англо-японский союз и вмешательство Рузвельта удерживали европейские великие державы, в особенности Германию, от вмешательства в конфликт между Японией и Россией [Parsons 1969: 24]. 24 июля 1905 года Рузвельт написал письмо британскому дипломату сэру Сесилу Спрингу Райсу (1859–1918), в котором снова подробно изложил причины невмешательства:
Сразу после начала войны я самым вежливым и тактичным образом уведомил Германию и Францию о том, что в случае возникновения союза против Японии с целью попробовать повторить то, что Россия, Германия и Франция сделали с ней в 1894 году [Sic/], я сразу займу сторону Японии и буду действовать в ее интересах столько, сколько потребуется. Я, конечно, знал, что ваше правительство поступит так же, поэтому не проконсультировался с Британией, перед тем как объявить о своих намерениях[191].
Для Рузвельта совместное вторжение европейских держав, такое как в 1895 году, ослабило бы положение США в Китае и Маньчжурии, в частности потому, что главным их интересом в регионе была политика открытых дверей в Маньчжурии, которую он надеялся поддерживать не слишком высокой ценой, опираясь на поддержку Британии и собственного американского флота [Dennett 1925: 143]. Поскольку японцы обещали равные экономические права для всех держав в регионе после победы над Российской империей, было естественно, что президент поддерживал их [Parsons 1969: 25–26].