Г-н Деннисон [Sic!] сказал: «Если вы не можете уплатить долг кредитору который не в состоянии его с вас взыскать, это не повод для гордости. Русские берут большой кредит сами у себя, потому что отказываются выплачивать контрибуции Японии.
Мы не стали настаивать на контрибуциях по той простой причине, что мы не в том положении, чтобы настаивать на чем-либо. Если бы наш флот стоял в Балтийском море или наша армия находилась под Санкт-Петербургом или у ворот Москвы, мы бы получили те же преимущества, какие были у немцев, когда они оккупировали Париж. Они получили большие контрибуции от Франции только в качестве платы за то, что ушли. Контрибуции в международных делах, как вы знаете, это не плата за прошлые поражения, а гарантия предотвращения новых.
Но наши флот и армия в тысячах миль от европейской России. Мы бы действительно могли возобновить войну, захватить Владивосток и получить, вероятно, возможность требовать контрибуции, но это стоило бы нам несколько миллионов иен – столько же, сколько составили бы контрибуции, не говоря уже о человеческих потерях»[239].
Однако даже когда политики приняли эти факты, японская общественность, надеявшаяся на крупные завоевания, как в 1895 году, а также на большие суммы контрибуций из-за обещаний в прессе, была в ярости и не приняла поражения в Портсмуте. Когда договор привезли в Японию, первоначальный гнев уже утих[240], и люди направили свою злость на правительство[241], но отношение к США в Японии резко ухудшилось из-за ощущения обмана.
После окончания Русско-японской войны «взаимная подозрительность» [Kowner 2007а: 14] возросла и ознаменовала собой период США и Японии к отношениям, которые Тал Тови и Шэрон Халеви даже назвали «холодной войной» [Tovy, Halevi 2007:137]. Этот период продолжался с 1905 по 1941 год. Поддержка, которую раньше США оказывали действиям Японии в Восточной Азии, теперь сменилась растущим противостоянием в Маньчжурии. Следовательно, поддержка, которую оказывали США, всегда отражала исключительно их собственные интересы в регионе, Япония же использовалась в качестве щита от России до тех пор, пока сама не стала представлять опасность [Tovy, Halevi 2007: 139][242]. Однако финансовые проблемы Японии привели к еще большей потребности в деньгах. Поэтому она не только отклонила предложение США о передаче части железной дороги в Маньчжурии, но и значительно ограничила американскую политику открытых дверей, что стало возможным после заключения в 1907 году соглашения с Россией [Berton 2007: 79; Matsui 1972: 36–37; Trani 1969: 159]. «Американцев вышвырнули из Маньчжурии и в торговом, и в инвестиционном отношении» [Matsui 1972: 36], и конфликт достиг кульминации во время Мукденского инцидента в 1931 году, который также можно рассматривать в качестве прямого следствия Русско-японской войны.
Помимо экономических споров, американо-японские отношения были омрачены иммиграцией японских граждан на западное побережье США, а также сегрегационным кризисом в школах Калифорнии в октябре 1906 года [Esthus 1966: 128–145; Matsui 1972: 36; Tovy, Halevi 2007:146–148][243]. Если еще раз процитировать Тови и Халеви, «победа Японии над Россией привела к тому, что США “открыли” для себя нового врага» [Tovy, Halevi 2007: 150]. Если во время войны в качестве опасной и нецивилизованной страны преподносили Россию [Henning 2007], то теперь фокус сместился на Японию, которую также начали выставлять в качестве военной угрозы [Lone 1998: 8]. В результате войны в Восточной Азии были не только пересмотрены военно-морские теории Мэхэна и Джулиана С. Корбетта (1854–1922), но и возникла идея необходимости увеличения числа военных кораблей [Sumida 1997:45–46][244]. Рузвельт также писал об этой потребности в письме Спрингу Райсу в июне 1905 года:
Я хочу видеть, как наш флот строится непрерывно, каждый корабль должен стать максимально эффективной боевой единицей. Если мы пойдем по этому пути, у нас не будет проблем ни с японцами, ни с кем бы то ни было еще. Но если мы будем бахвалиться, если мы будем плохо относиться к другим нациям, если мы будем смотреть на японцев как на низшую или чуждую расу и пытаться вести себя с ними так, как мы вели себя с китайцами, и если при этом нам не удастся построить чрезвычайно эффективный флот, тогда мы навлечем на себя беду[245].
Администрация Рузвельта оставила после себя в США второй по размеру флот в мире после Великобритании. Кроме того, сразу после войны президент приказал немедленно изучить японский флот, и в 1907 году впервые в Оранжевом военном плане США Япония была указана как возможный враг в войне в Тихоокеанском регионе [Tovy, Halevi 2007: 139–145]. В Японии в том же году США также были занесены в список возможных врагов [Kowner 2007а: 15]. Чтобы закончить тему, связанную с событиями 1941 года, необходимо упомянуть, что произведенная в 1941 году атака соответствовала традициям Русско-японской войны, потому что предполагалось, что при внезапном нападении победа в Тихоокеанском регионе будет гарантирована [Ikeda 1982: 144; Kowner 2007 г: 34–35; Wolff 20086: 129]. Япония столкнулась с очень сильным врагом, как это было и в 1904 году. Однако ее военные стратеги верили в идею превентивной войны, быстрой неожиданной атаки и сравнительно быстрой кампании, которая позволит в конечном счете навязать благоприятные для себя условия мира. Япония была не единственной страной, на которую после Русско-японской войны повлияли подобные идеи, как станет ясно при рассмотрении итогов этой войны для Германии. Однако отношения Японии и США определенно ухудшились в результате войны между Россией и Японией в целом и Портсмутского мира в частности. В результате нового порядка в Восточной Азии территориальные и экономические амбиции Японии возросли, так же как и опасения США по поводу появления в Тихоокеанском регионе нового врага.
6. Бьёркё, Шлиффен и наступательные стратегии
Русско-японская война оказала влияние на весь мир. Кроме стран-участниц, вдохновившихся Японией жителей колоний, русских революционеров и президента США Теодора Рузвельта, возможности, которые открыли события в Восточной Азии, осознали также немецкие военные наблюдатели. Дипломатический контекст войны уже был изучен Джоном Уайтом [White 1964], однако ее значение для судьбы Германской империи кажется недоисследованным, даже несмотря на то, что некоторые историки пытались подчеркнуть взаимосвязь между войной на мировой периферии и ее последствиями для Германии[246]. Немалую роль сыграло то, что военные действия России против Японии разгрузили оборонительные линии Германии и Австрии на восточном фронте. Из-за продолжительности войны против Японии у правительства и военного руководства Германии появилась очень большая степень свободы в том, что касалось планирования действий в Европе [Peters 1944в: 340]. Однако они также осознавали опасность изоляции Германии, в случае если Россия проиграет и, как следствие, захочет присоединиться к англо-французскому соглашению 1904 года. Это привело бы к изоляции Германской империи и угрожало бы для нее окружением в Европе [Peters 1944в: 342]. Мэттью С. Селигман уже указывал на эту ситуацию и объяснял, что «для внешней политики Германии Русско-японская война стала водоразделом» [Seligmann 2007: 109].
В результате победы Японии не только обострился страх перед «желтой опасностью» в Азии[247], но и нарушился баланс сил в Европе, в частности потому, что исчезла угроза русского непобедимого катка, которая сохранялась на протяжении нескольких предыдущих лет [Seligmann 2007: 110–116]. Развеялся кошмар Германии о войне на два фронта с Францией и Россией, поскольку Русско-японская война «оказала значительное влияние на международную репутацию российских вооруженных сил и на оценку военного потенциала государства Романовых» [Seligmann 2007:116–117], сделав очевидной слабость царских армии и флота. Ввиду «недавно подтвержденной некомпетентности» возможного врага на Востоке нападение России в ближайшие годы стало считаться невозможным, а царская армия превратилась в «сломанный инструмент» в руках ни на что не способного лидера [Seligmann 2007: 177]. В данной главе эти изменения будут подробно проанализированы с целью показать, насколько сильно политическая стратегия Германской империи подверглась влиянию событий в Маньчжурии, и продемонстрировать, что план Шлиффена являлся прямым следствием Русско-японской войны как транснационального фактора мировой истории.
Внешняя политика Германии в 1904–1905 годах
Задним числом может показаться, что увидеть ослабление позиции Германии в 1904–1906 годах просто. Германская империя не только отстранилась от России и Японии, но и оказалась изолирована в Европе после конфликта с Францией и Великобританией из-за Марокко в 1905 году, что привело к ее международной изоляции на Альхесирасской конференции [Steinberg 1970:1965]. Политической ситуации в Германии угрожала антиберлинская коалиция, однако Русско-японская война давала правительству и императору некоторую надежду на сближение с другими странами. При добросовестном посредничестве Бисмарка политическое руководство пыталось склонить Россию на сторону Германии, помогая Российской империи защищать свои права и нужды на международной арене. Также в Германии очень хотели внести раскол в отношения России и Франции, чтобы получить возможность стать союзником России вместо Франции по двустороннему договору между Санкт-Петербургом и Берлином.