[82]. Военные учения в Российской морской академии в 1896 году показали, что русский флот уступает японскому, но это планировалось поправить уже к 1905 году. Когда война наконец началась в 1904 году, в количественном отношении флоты обеих стран сравнялись [Lieven, Papastratagakis 2005: 223], но японские корабли были новее, быстрее и лучше оснащены [Luntinen, Menning 2005: 232]. Кроме того, у русских не было общей стратегии, потому что Алексеев отказывался согласовывать свои действия с Морским министерством в Санкт-Петербурге [Lieven, Papastratagakis 2005: 206–216]. Русские офицеры также жаловались на его характер:
Алексеев преследовал исключительно собственную выгоду; общее благо ничего для него не значило. Он не терпел, если люди приходили к нему с жалобами или своим мнением. Он поощрял тех, кто безоговорочно подчинялся ему, и тех, кто разделял его роскошный образ жизни. Как следствие, в Восточно-Сибирской армии и Дальневосточном флоте не было ни одного способного адмирала или генерала[83].
В 1903 году правительство России определило роль русского флота на случай войны. Военные корабли должны были пытаться препятствовать транспортировке японских войск и уходить от прямой конфронтации с неприятельским флотом. Предполагалось, что командиры будут ждать подкрепления из Европы для достижения численного преимущества перед атакой на японские военные корабли. Обе страны в 1903 году начали покупать уголь за рубежом[84], но Россия столкнулась с проблемой логистики из-за своего континентального расположения. У японцев было очевидное преимущество в коротких линиях поставки, в частности в том, что касается расположения верфей и угольных портов [Der Russisch-Japanische Krieg 1904: 5]. Следовательно, адмирал Того был свободнее в своих действиях, чем русские командиры. По итогам всех морских кампаний напрашиваются два вывода: большого флота недостаточно для победы в войне на море; и, цитируя Уильяма Р. Спанса, «легче преуспеть, если твой оппонент страдает от тактической и стратегической близорукости» [Gross 2014: 120].
Несмотря на внимание к неожиданной атаке на Порт-Артур в ночь на 8 февраля 1904 года, первый морской бой состоялся 8 февраля у Чемульпо[85]. Позже русские моряки докладывали, что первые выстрелы японцев не достигали цели, но японские снаряды все равно доставляли большие проблемы, потому что были начинены лиддитом (пикриновой кислотой) и на моряков обрушивалось бесчисленное количество осколков[86]. Атака на севере потребовалась для безопасной транспортировки первых войск, которая должна была начаться одновременно с атакой на Порт-Артур на юге. Японские торпеды повредили только три русских корабля – «Паллада», «Ретвизан» и «Цесаревич»; для русских моряков это скорее был психологический удар. Использование пикриновой кислоты привело к многочисленным потерям и уже давало ясное представление об использовании новых технологий, доступных в морских войнах[87]. Один из членов экипажа «Цесаревича» позднее описывал момент атаки:
В 11:38 командир услышал в кабине приказ «противоторпедная оборона». За две минуты он оделся и вышел на палубу. За это время они открыли огонь <…>. Оказавшись на палубе, командир сразу увидел две японские миноносцы позади <…> и торпеду, направленную в корабль со стороны порта. Секундой позже произошел взрыв[88].
Сообщения о том, что русские оказались застигнуты врасплох и офицеры отсутствовали на палубе, позже были опровергнуты, а адмирал О. В. Старк (1846–1928) утверждал, что знал о вероятном нападении. Дело снова было в Алексееве, который не верил, что Япония объявит войну, и, казалось, абсолютно не беспокоился из-за угрозы нападения[89]. Однако консульство Германии в Москве также отправило доклад, согласно которому «русский флот был абсолютно не готов к нападению, а японские миноносцы <…> могли уничтожить все русские корабли, если бы продолжили атаку»[90]. Согласно русским докладам, избежать большего ущерба помогло только решение капитанов о запуске двигателей и начале движения, поскольку иначе у японских миноносцев было бы достаточно времени, чтобы достичь своей цели[91].
В последующие недели японский флот регулярно возвращался в Порт-Артур, но каждый раз уходил оттуда, потому что встречал комбинированный удар русских военных кораблей и орудий береговой артиллерии из крепости[92]. Японское руководство и адмирал Того знали, что успех этой внезапной атаки был относительно незначителен в масштабах всей войны[93].
Пока русский флот находился в Порт-Артуре, не было гарантии безопасности транспортировки войск. Также Того отлично понимал, что он не сможет легко заменить потерянный военный корабль. Таким образом, японцы старались удержать русский флот в Порт-Артуре, но также боялись более агрессивной тактики русских командиров. Поэтому японцы несколько раз пытались заблокировать вход в гавань и для этого топили там старые корабли и торговые пароходы [Der Russisch-Japanische Krieg 1904: 48–50,69-70]. Немецкое издание «Marine-Rundschau» («Морской вестник») так описывало впечатления от этих неоднократных попыток японцев:
Многочисленные причудливые авантюры, которые предпринимали японцы против Порт-Артура, говорят о том, что они не чувствуют себя достаточно уверенно для главного удара. С другой стороны, отчаянные попытки заблокировать вход в гавань говорят о том, что русский флот все еще представляет для них угрозу и японцы, несмотря на их успех в первых морских столкновениях, стараются парализовать его любой ценой [Der Russisch-Japanische Krieg 1904: 70].
Того не удавалось удержать русский флот, в частности, потому, что корабли из Владивостока также не бездействовали на протяжении тех месяцев, в которые продолжалась война. Однако он телеграфировал в Японию, что транспортировку войск можно начинать беспрепятственно [Steinberg 2005: 108].
В «Marine-Rundschau» это действие прокомментировали скорее с одобрением:
Несомненно, для строительства на фундаменте, который еще не заложен, необходим определенный авантюризм. И если бы русская эскадра, опираясь на данные разведки, обошла главные японские силы на море и атаковала один из кораблей, транспортирующих войска, она могла бы уничтожить этот корабль, несмотря на защиту ВМС, и это помешало бы как наземной, так и морской кампаниям врага [Der Russisch-Japanische Krieg 1904: 10].
При прочтении доклада подполковника Акиты о японской линии снабжения и ее пропускной способности становится очевидно, что при большем морском вмешательстве России так бы и произошло[94]. Но японцам везло, поскольку адмирал В. К. Витгефт (1847–1904) держал все военные корабли в Порт-Артуре, потому что он сомневался, что сможет прорваться через японские силы или что сможет нанести им серьезный ущерб[95]. Корабли оставались в гавани, и их орудия не применялись, а это могло бы изменить ход войны [Der Russisch-Japanische Krieg 1904: 9]. Русское руководство не понимало, что японцы не могли себе позволить потерять ни одного корабля, и это вынуждало Того быть очень осторожным.
Предполагалось, что ход морской войны в Восточной Азии изменит ветеран успешной войны с Османской империей адмирал С. О. Макаров (1849–1904). Он прибыл в Порт-Артур 7 марта 1904 года [Steinberg 2005: 108–109], и морской атташе Хинце писал в своем докладе из Санкт-Петербурга, что он возродит победный дух в русских войсках, в частности потому, что «в Порт-Артуре появился 21 готовый к бою миноносец»[96]. Хинце несколько раз подчеркивал, что у Макарова есть опыт, благодаря которому он воспользуется своим любимым оружием лучше, чем когда-либо.
Несмотря на все ошибки России в войне, нельзя не признать, что ее также преследовали неудачи. 13 апреля 1904 года во время боя с японским флотом корабль Макарова «Петропавловск» подорвался на мине, и человек, который призван был победить японцев, погиб в огромном взрыве вместе с экипажем. Морские офицеры, отправленные в Порт-Артур военно-морским ведомством Германии, 22 апреля 1904 года составили доклад, в котором подробно описывали обстоятельства трагической гибели Макарова:
В 2,5–3 морских милях напротив входа в гавань произошел взрыв под носовой частью корабля в районе носовой башни, но этот взрыв ощущался слабо. За ним немедленно последовал второй взрыв, который был такой силы, что носовая орудийная башня, мостик и все надстройки подлетели в воздух. Секунду спустя взорвались котлы, упали первая дымовая труба и мачта, и корабль затонул <…>. Весь процесс от первого взрыва до момента, когда корабль скрылся под водой, занял от 1 до 1,5 минут[97].
Макаров – человек, на котором держался боевой дух Порт-Артура, которого любили матросы и офицеры, погиб до того, как смог принять в войне активное участие. Его гибель стала тяжелым ударом в самое сердце русского флота[98]. История не знает сослагательного наклонения, но я предполагаю, что дальнейшие действия Макарова по крайней мере привели бы к тому, что японский флот противостоял бы на море более сильному в