Также я бы пошел по пути выборности мировых судей с сокращенным сроком полномочий (2–3 года) и с правом их отзыва по итогам референдума в судебном округе. Это позволит получить быстрый приток свежей крови в судебную систему.
8. В случае полной децентрализации, когда все регионы получают политические свободы (выборы губернаторов и мэров) и право свободно распоряжаться своими бюджетами, довольно остро встает вопрос с республиками Северного Кавказа. Эксперты указывают, что в этом случае вырастают риски местного авторитаризма или сепаратизма. Чтобы как-то снизить эти риски, можно оставить некоторые настройки контроля из центра или провести глубокие институциональные реформы в регионе, но это займет время. Как быть с Северным Кавказом? Можно ли рассматривать сценарий его отделения, и, имея такой сценарий в виду, о чем нужно позаботиться новой власти?
Первое: не нужно никого пугать отделением кавказских республик. Захотят уйти? Пусть проводят референдум и уходят.
Второе: почему проблемы кавказских республик нужно решать иным образом, чем проблемы Татарии или Тюменской/Тамбовской областей? У них есть одинаковые проблемы, которые должны решаться сходным образом. Например, бюджетные полномочия, свободные выборы, компетенция местного самоуправления, управление школами и медицинскими учреждениями и т. д. У них есть проблемы, которых нет в “русских” областях, – например, проблема национального языка (школы, культура, СМИ), и здесь у них могут быть дополнительные полномочия, возможности и право принятия решений.
Третье: я считаю, что главный противовес “местного авторитаризма или сепаратизма” – сильное местное самоуправление. Поэтому, когда мы говорим о реформе восстановления федерации, мы говорим о передаче большой части полномочий не в регионы, а на местный уровень.
9. Если сокращать численность армии, силовиков, чиновников, повышать эффективность производства (что также часто требует сокращений персонала или закрытия неэффективных заводов), возникает большое количество людей, оставшихся не у дел. Учитывая старение населения, наличие рабочей силы – это хорошо, но как эти десятки и сотни тысяч людей могут вписаться в рынок и занять те рабочие места, которые экономике необходимы? Может ли тут помочь государство или это утопия?
Государство может и обязано помочь. Есть два пути:
1) традиционный – государство создает центры переобучения, принимает решения, каким профессиям нужно учить, разрабатывает программы обучения и т. д.;
2) государство выпускает для этих групп людей образовательные ваучеры, которыми они могут оплатить услуги частных образовательных центров; чтобы не было махинаций, “откэшить” такие ваучеры можно будет только после того, как обучавшийся три месяца будет получать зарплату на новом месте работы.
Первый вариант – заведомо низкоэффективный и бесперспективный. Второй – не проверен практикой и чреват жульничеством. Предлагаю оставить право выбора между ними тому человеку, который в это время будет министром труда.
10. Государство должно снижать свое участие в экономике? Нужно ли распродавать государственные банки и компании нефтегазового сектора?
Банки – обязательно. Хотя этот процесс не будет быстрым, слишком много их набралось.
Я не считаю, что приватизация “Газпрома” и “Роснефти” является первоочередной задачей. Задача – повысить их эффективность (дивиденды и рост капитализации) и качество корпоративного управления. Для этого нужно проводить открытые конкурсы на должности их СЕО (не только этих двух компаний, но и всех крупных госкомпаний) с ограничением полномочий, как у президента (два срока по четыре года).
Бонус: Какие министерства и ведомства можно ликвидировать без всякого ущерба?
– Министерство культуры;
– Минвостокразвития;
– Минкавказ;
– Росрыболовство;
– Минспорт;
– Минстрой;
– ГИБДД;
– Ростуризм;
– Росмолодежь;
– Роскомнадзор.
Мешает ли дорогая нефть реформам?2018
Любой разговор о российской экономике неизбежно наталкивается на нефтяную тему. Действительно, половина нашего экспорта – это нефть, почти половина доходов федерального бюджета – это нефть, треть грузового транспорта (железная дорога и трубопроводы) – это нефть.
Нефть – это курс рубля и цены в магазинах, это резервные фонды Минфина и зарплат бюджетников. Падение мировых цен на нефть в лучшем случае приводит к резкому замедлению российской экономики, как это было в конце 2001 – начале 2002 года, в худшем – к полномасштабному кризису, как это было в 1998, 2008, 2014–2015 годах. А рост цен на нефть… И тут неизбежно возникает пауза, потому что связи и зависимости не столь очевидны.
Понятно, что дорогая нефть укрепляет рубль и наращивает валютные резервы. Но вот как она влияет на все остальное? На экономический рост? На уровень жизни населения? И, боюсь, мой ответ прозвучит странно – “не очень сильно”. Главным образом потому, что одновременность не обязательно означает зависимость.
Кому нефть пошла впрок
Вспомните первые годы после кризиса 1998-го, когда экономика России рванула вверх, когда по всей стране возникали новые предприятия, когда физические объемы добычи нефти выросли на 50 %, а производства металлов – на треть.
Собственно говоря, тогда нефтяные цены лишь отросли до среднего уровня середины 90-х. Ни о каких нефтяных сверхдоходах речь не шла, рост экономики и доходов населения стимулировался другими факторами, в первую очередь, накопленным в 90-е годы потенциалом экономической свободы, потенциалом относительно либеральной рыночной экономики. И напротив, когда в 2012–2014 годах нефтяные цены снова выскочили выше 100-доларовой отметки, российская экономика начала стремительно тормозить, поскольку процесс “кошмарения” бизнеса приобрел такие масштабы, что только самые отчаянные бизнесмены готовы были рисковать своими деньгами и вкладываться в долгосрочные проекты.
Расхожая фраза об “унизительной сырьевой зависимости” российской экономики настолько засела в головах, что на этот фактор политики и многие эксперты готовы списывать все подряд. Забывая, однако, что Россия далеко не единственная страна в мире, где добыча и экспорт сырья являются основой экономики.
Они отказываются смотреть на Норвегию, где роль углеводородов в экономике не менее значима, чем в России, что не мешает этой стране иметь самые большие в мире резервы, которые накапливаются в интересах будущих поколений, занимать самые высокие места в индексах конкурентоспособности и иметь один из самых высоких уровней жизни в мире.
Или на Канаду, которая активно разрабатывает природные ресурсы с целью их экспорта в Америку (чем вам не аналогия России и Китая), но при этом имеет огромный стремительно растущий сектор высоких технологий и является одной из наиболее привлекательных стран для эмигрантов со всего мира.
Или на Австралию, которая на пустом месте за четверть века создала третью в мире по величине индустрию управления активами, опирающуюся на систему обязательных пенсионных накоплений (которую никому в голову не пришло национализировать!).
Или на Катар, который активно вкладывается в развитие индустрии высшего образования и помог создать у себя филиалы дюжины международных университетов, среди которых Университет Карнеги Мелон и Университет Джорджтауна, и который проспонсировал размещение у себя отделения наиболее сильного американского исследовательского центра – Института Брукингса, хотя вполне мог бы навесить на него ярлык “иностранного агента”.
Или на Саудовскую Аравию, которая устами наследника престола неожиданно не только объявила о своем намерении осуществить трансформационный рывок, сосредоточив усилия на диверсификации экономики и демократизации общественной жизни, но и стала активно демонстрировать, как это делается. (Кстати, не стоит забывать и США, которые занимают первое место в мире по добыче газа и делят поочередно места в первой тройке по добыче нефти с Россией и Саудовской Аравией). Одним словом, на те страны, которые нашли пути и способы обратить наличие природных ресурсов на благо не только всей остальной экономики, но и всего населения.
Не буди лихо, пока оно тихо
Конечно, “в ответ” на приведенные выше примеры можно найти не меньшее количество других. И тех, которые будут рассказывать о полной однобокости экономики, где ничего другого, кроме сырья, нет. И тех, которые после (не)продолжительного бума в сырьевом секторе попали в стагнацию. И тех, кто в силу исчерпания запасов природных ресурсов, построил несырьевую экономику.
Одним словом, нужно хорошо понимать, что наличие у страны большого количества природных ресурсов не является залогом ее успехов или неудач, причиной развитости или неразвитости несырьевых секторов. Ключевым фактором, который влияет на состояние и структуру экономики, является экономическая политика властей, их желание или нежелание менять что-либо в стране, стремиться или не очень к изменениям в структуре экономики.
Здесь тоже нет чудес. Большинство политиков в мире руководствуются принципом “не буди лихо, пока оно тихо” и не готовы идти на решительные изменения в политике тогда, когда ситуация представляется спокойной и комфортной. Любые реформы и изменения нарушают баланс сил и интересов, которые могут неизвестно как аукнуться. Поэтому лучше перебдеть, чем недобдеть, и “не сделаешь – не ошибешься!”.
В этом отношении Владимир Путин – абсолютно предсказуемый политик. Его нежелание что-либо менять и перестраивать уже давно стало фирменной чертой кремлевской политики в любой области, а в части экономической политики стало фундаментальным принципом после возвращения в Кремль в 2012 году.
С одной стороны, этому способствовало то, что из кризиса 2008–2009 годов Россия смогла выйти, ничего принципиально не меняя: главным, если не единственным инструментом антикризисной политики стало массированное увеличение бюджетных расходов за счет использования накопленных ранее фискальных резервов.
С другой – резкое обострение международной обстановки после присоединения Крыма и развязывания вооруженного конфликта в Донбассе привело к тому, что для Кремля внутренние проблемы страны неизбежно отошли на второй план. Тем более, что из кремлевских кабинетов ситуация не выглядит совсем плохой: экономика перестала падать и начала пусть и медленно, но расти, население стоически отреагировало на 10 %-ное снижение уровня реальных доходов и не выразило никакого значимого протеста в отношении продления президентских полномочий Владимира Путина. И самое главное: нефтяные цены снова пошли вверх, что позволяет Минфину интенсивно накапливать резервы, которые гарантируют возможность привычного решения всех будущих потенциальных проблем – нужно просто дать денег.
В составе нового российского правительства очевидно отсутствуют “идеологи”, то есть люди, которые могли бы предлагать те или иные реформы (пусть даже в узких “технократических” рамках, когда трогать политические вопросы запрещается), не говоря уже о том, что там нет людей, готовых спорить с президентом, настаивая на своей правоте.
Алексей Кудрин, пропагандировавший реформы на протяжении последней пары лет, обменял реформаторские порывы на очень даже приличный кабинет в здании на Зубовском бульваре. Правительство отказалось от разработки какой-либо программы, заявив, что главной целью является выполнение майского указа президента, который, вообще-то, не требует проведения реформ. В такой ситуации я просто не понимаю, кто, когда и почему может в ближайшее время инициировать реформы в России. Независимо от того, какими будут цены на нефть.