[2060]. А. Потоцкий также сообщал королю, что войско Серко угрожает столице гетманства — Чигирину[2061]. Это означало, что Запорожье было готово воевать против Выговского вместе с русскими войсками. Все это было не так страшно для гетмана, пока недовольство его политикой не выходило за пределы Запорожья и тесно связанных с ним полков южной части Левобережья — Полтавского и Миргородского.
Однако в августе 1659 г. недовольство стало охватывать и другие группы казачества. Так, посланцы Беспалого сообщали о белоцерковском полковнике Иване Кровченко, возглавлявшем в свое время посольство от «черни» в Москву, что Выговский велел ему «быть к себе… опасаясь в нем измены»[2062]. Однако беспокойство вызывал не только полковник. А. Потоцкий сообщал королю, что Выговский не решается уехать в Чигирин из Белой Церкви, так как местный полк не надежен[2063]. Как известно, выступления против Выговского начались на Левобережной Украине. Однако главные в прошлом противники Выговского — казаки Полтавского и Миргородского полков — в развернувшихся событиях никакой роли не играли. Миргородский полк оставил Выговского одним из последних. Главную роль в событиях сыграли другие люди и другие полки.
19-го августа, уже выступив в поход против татар, А.Н. Трубецкой получил «листы» из Нежина от протопопа Максима и В.Н. Золотаренко. Тексты этих «листов» нам неизвестны, но их содержание было таково, что главнокомандующий «по тем нежинским вестям» отменил решение о походе[2064]. Очевидно, речь шла о разрыве казаков Нежинского полка с Выговским.
Еще более важные события произошли в тот же день в Переяславе. Казаки Переяславского полка во главе с полковником Т. Цюцюрой и родственником Хмельницкого Якимом Сомко уничтожили оставленный Выговским в городе гарнизон. Находившиеся в городе русские пленные были освобождены и получили оружие. Вслед за тем Т. Цюцюра поспешил вступить в контакт с киевским воеводой В.Б. Шереметевым. Тот прислал в город майора В. Логовчина, который 24 августа привел жителей города к присяге на верность царю. Вместе с ними принесли присягу черниговский полковник Аникей Силич и сотники его полка[2065]. 23 августа гонцы Цюцюры и Сомка известили о разрыве с Выговским А.Н. Трубецкого. Они же доставили ему отписку В.Б. Шереметева. Так была установлена связь между русской армией и гарнизоном Киева[2066]. После восстания в Переяславе Т. Цюцюра послал в Нежин своих казаков, которые вместе с нежинскими казаками во главе с В.Н. Золотаренко перебили оставленный Выговским в городе польский гарнизон. 23-го августа гонцы В.Н. Золотаренко известили об этом В.Б. Шереметева, 24-го — А.Н. Трубецкого[2067]. Таким образом, к 25 августа вся северная часть Левобережной Украины отпала от Выговского. Сыгравшие главную роль в событиях переяславский полковник Т. Цюцюра и ставший нежинским полковником В.Н. Золотаренко ранее вовсе не принадлежали к числу противников Выговского и сторонников промосковской ориентации. Т. Цюцюра выполнял ряд важных поручений Выговского и совсем недавно вместе с казаками своего полка участвовал в осаде Киева, а В.Н. Золотаренко вел активные действия против войск А.Н. Трубецкого во время осады Конотопа. Очевидно, в настроениях и полковников, и полков наступил резкий перелом. В общем виде ответ на вопрос о причинах этого перелома хорошо известен. Планы, которые преследовала казацкая верхушка, заключая Гадячский договор, не были осуществлены. Уже после подписания соглашения текст его стал подвергаться изменениям, невыгодным для украинской стороны[2068]. Еще более значительным изменениям договор подвергся при его ратификации сеймом в мае 1659 г. По этому соглашению гетманство становилось третьей составной частью Польско-Литовского государства со своими высшими органами управления, но при этом магнаты, шляхта и католическая церковь должны были получить обратно свои владения, на свои места должны были вернуться держатели государственных земель — старосты, должна была быть восстановлена традиционная система управления, а на должности — «уряды» должны были вернуться люди, ранее назначенные на них королем. Следует согласиться с Т.Г. Яковлевой, что договор в таком виде был не нужен не только рядовому казачеству, но и казацкой верхушке[2069]. Именно в конце июля текст договора стал известен на Украине[2070] и в августе последовала реакция.
Однако все эти правильные наблюдения и выводы не дают ответа на вопрос, почему раньше всего и острее всего реакция на эти соглашения проявилась в северной части Левобережной Украины. Ответ на этот вопрос, думается, следует искать в особенностях прошлого этих территорий, значительная часть которых до Деулинского перемирия 1618 г. входила в состав Русского государства. Опорой Выговского в украинском обществе была та часть казацкой верхушки, которая была связана по своему происхождению с местной православной шляхтой. Это был круг людей, заинтересованных в приобретении (в новой форме) прав и вольностей, аналогичных шляхетским, пользовавшихся традиционно престижем в глазах местного населения и убежденных, что с ними в Польско-Литовском государстве будут считаться. С земель, отошедших к Речи Посполитой по перемирию 1618 г., русские помещики ушли и земли здесь раздавали солдатам и офицерам коронной армии в вознаграждение за военные заслуги и как компенсацию за невыплаченное жалованье. С местным населением новые землевладельцы никаких традиционных связей не имели и покинули свои земли с началом восстания.
«Реестровое казачество», тесно связанное с казацкой верхушкой и располагавшее в Польско-Литовском государстве определенными правами, и связанная с ним полковая организация казацкого войска также сформировались еще до того, как эти земли вошли в состав Речи Посполитой. Казацкие полки образовались на Черниговщине лишь после начала восстания Хмельницкого. Таким образом, в местном обществе отсутствовали те группы, на которые опирался в своей политике Выговский, и именно его наиболее чувствительным образом должна была затронуть реализация условий Гадячского договора в том виде, как он утвержден был сеймом. Все местные казаки должны были стать подданными прежних господ. Неудивительно, что реакция местного населения оказалась столь быстрой и решительной.
В начале сентября 1659 г. сведения о том, что происходит на Украине, достигли Москвы. В грамоте, отправленной 8 сентября А.Л. Ордину-Нащокину, воеводу ставили в известность о восстании на левобережной Украине, об уничтожении размещенных там польских гарнизонов, о том, что многие казаки во главе с Т. Цюцюрой и В.Н. Золотаренко «добили челом» перед А.Н. Трубецким. Далее сообщалось, что армия А.Н. Трубецкого двинулась в «черкаские городы», чтобы местное население «приводить к вере». По этому случаю воевода должен был устроить благодарственный молебен[2071]. Последний пункт показывает, как оценены были происшедшие перемены в Москве. Это был значительный успех, достигнутый (что было особенно ценно) без всякого давления с русской стороны, и была благоприятная перспектива, что начавшиеся перемены приведут к коренному изменению положения вещей на Украине в целом.
Известия о происходивших переменах еще не дошли до Варшавы, когда там в начале сентября начались переговоры И.А. Желябужского с сенаторами. Здесь настроения определялись сообщениями о битве под Конотопом. Какого рода сообщения об этом событии поступали в Варшаву от Выговского, дает представление пересказ полученных известий в одном из писем французского секретаря королевы Людовики Марии Пьера де Нуайе. 16 августа 1659 г. он писал, что под Конотопом потерпела поражение 150-тысячная русская армия, на поле боя осталось 17 тыс. убитых, остальное войско разбежалось, лишь 20 тыс. укрылось в «таборе», окруженном противником, войска союзников преследуют беглецов, чтобы не дать им собраться[2072]. Все эти сообщения, мало соответствующие действительным фактам, создавали впечатление катастрофы, в которой погибли основные военные силы Русского государства. Тем самым создавались благоприятные условия для совместных действий против России польско-крымско-украинской коалиции. Неслучайно письмо П. де Нуайе заканчивалось словами, что армия скоро возобновит военные действия.
Неудивительно, что на переговорах с Желябужским сенаторы заняли очень жесткую позицию. На встрече 5 сентября они сразу же заявили, что комиссары Речи Посполитой в Москву не поедут, и, если русская сторона не согласится на созыв съезда, «то болши того о том деле» говорить они не станут[2073]. Когда в конце концов была достигнута договоренность о встрече представителей сторон под Борисовом[2074], И.А. Желябужский, следуя наказу, поднял вопрос об «удержании войск». Перемирие, как он предлагал, должно было носить общий характер, распространяясь и на «черкас», находящихся под властью И. Выговского, но на это сенаторы заявили, что «черкасы, де, люди самовольные, от крымскова хана не отступят, а крымскова, де, нам задержать нельзя»[2075]. Тогда И.А. Желябужский предложил заключить перемирие «опричь черкас», но и это предложение было отклонено. Сенаторы заявили, что войск во время комиссии «никоим делом задержать невозможно»