Представление о том, что вследствие решений Переяславской рады восстановилось историческое единство русских земель под властью русских царей, преемников Владимира, принадлежащих к тому же «русскому народу», что и жители Малой Руси, впервые в такой развернутой форме письменно зафиксировано в речи, которую прочел перед царем Алексеем Михайловичем 27 сентября 1654 г. нежинский протопоп Максим Филимонович[2249]. В этой связи важно отметить, что в материалах, связанных с деятельностью посольства, сохранился ряд свидетельств тесных контактов между протопопом и главой посольства — нежинским полковником В.Н. Золотаренко. Так, сохранились тексты писем, посланных протопопом 11 мая В.Н. Золотаренко и находившемуся в составе посольства нежинскому сотнику Р. Ракушке-Романовскому[2250]. В «отписке» Н.И. Одоевского при пересылке копий «писем» в Москву отмечено, что письмо протопопа Р. Ракушка передал главе русской делегации «тайно» — «а велено ему тот лист показать одному полковнику, а товарищам ево не казать»[2251]. Представляется поэ. тому, что, вероятно, именно М. Филимонович снабдил нежинского полковника теми аргументами «от истории», которые последний использовал в своем послании комиссарам.
Параллельно с этой дискуссией продолжался спор между комиссарами и русскими «великими» послами. Стороны повторяли свои доводы, но наряду с этим польская сторона прибегла и к новым аргументам. В грамоте комиссаров, доставленной «великим» послам 14 мая, уже не говорилось о том, что все Запорожское Войско — подданные короля. Здесь акцентировалось внимание на том, что не все казаки подчинились царю, есть и такие, «что добродетели и веры Его королевской личности и отчине додерживают», почему же одни должны оказаться в лучшем положении, чем другие? Однако, очевидно понимая существование определенной разницы между всем Войском Запорожским и несколькими тысячами казаков — сторонников Выговского, комиссары на первый план выдвинули иной довод: казаки не желают быть ни у кого «под началом», поэтому они не заинтересованы в мире между Россией и Речью Посполитой и будут вести дело к срыву переговоров[2252].
В развитой, расширенной форме эти доводы были повторены в переданном одновременно с грамотой письме К.П. Бжостовского гетману В. Госевскому. Тот, очевидно, рассчитывал, что гетман сможет познакомить с ними советников царя в Москве. Он доказывал, что казацких послов можно допустить к участию в переговорах только с совещательным («воздержательным») голосом, чтобы они могли лишь изложить свои предложения, но не вмешивались бы в самый ход переговоров, которые из-за их вмешательства могли бы кончиться неудачно. Такая линия поведения, — доказывал К.П. Бжостовский, — соответствовала бы и русским интересам («и нам, и царю его милости велми то надобно, чтоб они не все ведали»). Заслуживает внимания и высказанное этим политиком соображение, что не следует добиваться, чтобы в переговорах наряду с представителями Запорожского Войска участвовали посланцы сторонников Выговского: если бы в переговорах приняли участие «те казаки, которые есть на стороне Его королевской личности… потом бы и нам тесно было от их речей»[2253].
Эти доводы не повлияли на изменение позиции русской стороны. 28 мая Алексей Михайлович предписал послам потребовать от комиссаров в течение двух недель дать ответ, готовы ли они действовать «безо всякие проволоки по вашему образцовому писму… не убавливая ничего». Если ответ будет отрицательным или комиссары будут тянуть с ответом, то следует прервать переговоры, казацкому посольству ехать на Украину, а «великим» послам — в Москву[2254]. Этот документ говорит не только о твердой позиции, занятой правящими кругами в Москве, по вопросу о принадлежности Украины. Он говорит также о том, что продолжению переговоров в Москве перестали придавать серьезное значение. События развивались в таком направлении, что все более становилось ясно, что спорные вопросы будут в ближайшее время решаться не за столом переговоров, а на поле боя.
Важнейшим событием, которое резко ухудшило международное положение России, стало заключение мирного договора между Речью Посполитой и Швецией. Переговоры о мире между Речью Посполитой, Австрией и Бранденбургом, с одной стороны, и Швецией, с другой, начались в январе 1660 г. под Гданьском в Оливском монастыре. Для участия в переговорах в Гданьск прибыл Ян Казимир со своим двором. Переговоры велись при посредничестве французского посла А. де Люмбра.
Швеция, столкнувшись с враждебной коалицией, утратив часть своих территорий на южном побережье Балтики, готова была удовлетвориться миром, который бы восстанавливал довоенное положение. Что касается Речи Посполитой, то следствием похода Хованского стало вопреки расчетам русских политиков стремление короля и сенаторов скорее заключить мирный договор[2255]. Переговоры об условиях мира начались 26 января н. ст. Уже на первом этапе переговоров шведские политики дали понять, что готовы заключить мир и уступить Мальборк и Эльблонг, если Ян Казимир откажется от притязаний на шведский трон, а Речь Посполитая откажется от притязаний на Ливонию[2256]. Ряд трудностей, правда, возник потому, что союзники Речи Посполитой — Австрия и Бранденбург — не были столь же заинтересованы в быстром заключении мира, как король и сенаторы. Устранению трудностей способствовала смерть короля Карла Густава, после чего в шведской политике окончательно возобладало стремление к миру. К 16 апреля н. ст. были урегулированы все спорные вопросы в отношениях между Речью Посполитой и Швецией[2257]. Окончательный текст соглашения между Швецией и ее противниками был подписан ночью с 3 на 4 мая н. ст.[2258].
В обмен на возвращение утраченных шведами земель в Померании Речь Посполитая получила обратно те прусские крепости, которые еще находились в руках шведов. Одно из условий договора предусматривало освобождение курляндского герцога и возвращение ему его княжества, которое к этому времени было почти полностью очищено от шведов. Важным новшеством был отказ Речи Посполитой по «вечному миру» от каких-либо притязаний на шведские владения в Ливонии. Интересы Русского государства это условие затрагивало тем, что по Оливскому миру признавались шведские права и на те шведские владения в Ливонии, которые в 1656–1657 гг. были заняты русскими войсками. Это, несомненно, должно было создать трудности для русских дипломатов на будущих мирных переговорах со Швецией. Но главное значение договора заключалось, конечно, в том, что освободившиеся военные силы теперь могли быть переброшены на восточный фронт.
Правящие круги Речи Посполитой решительно брали курс на большую войну с Россией. Соответствующие решения были приняты в Варшаве на собрании сената 4 июня н. ст. Участники собрания — литовские сенаторы добивались того, чтобы главные силы во главе с самим королем были направлены на земли Великого княжества Литовского, но возобладала иная точка зрения. Освободившаяся армия во главе с коронным польным гетманом Е. Любомирским должна была двинуться на Украину, вместе с ней 10/VІІ должен был двинуться сам король. Таким образом, главным театром военных действий должна была стать Украина. К литовской армии должна была присоединиться лишь стоявшая на Подляшье «дивизия» С. Чарнецкого[2259].
Помимо того, что выбор театра войны был определен силой влияния коронных магнатов, существенное значение имело то обстоятельство, что на этом театре войны польские войска могли рассчитывать на поддержку крымских татар. Договоренность с Крымом была легко достигнута[2260], но для начала масштабных военных действий польские военачальники должны были дождаться прихода на Украину главных сил Орды, поэтому начать военную кампанию должна была северная армия.
Такое развитие событий вызывало беспокойство литовских политиков, входивших в состав делегации, направленной на переговоры с Россией, в особенности тех из них, чьи владения, как, например, у Е. Глебовича и К. Бжостовского, лежали в восточных областях Великого княжества, на Смоленщине и прилегающих к ней территориях. Эти люди пытались найти иной выход из сложившейся ситуации. К апрелю-маю 1660 г. относится ряд свидетельств о спорах между представителями Короны и Литвы в связи с подготовкой к мирным переговорам с русскими «великими» послами.
Ко второй половине апреля относятся записанные в полковой избе И.А. Хованского «расспросные речи» ксендза Кр. Казимира Хмелецкого. Он сообщал, что, если представители Короны не придают значения тому, будет заключен мир или нет, то литовские комиссары («Глебович с товарыщи») «на том меж себя присягали, что, не учиня доброго, с комиссии не ехать». В тех же «речах» указывается и причина, по которой представители Великого княжества хотели скорее заключить мир — это привело бы к прекращению войны и спасло бы от полного разорения страну[2261]. 28 апреля другой католический священник сообщал уже о спорах между самими литовскими комиссарами: если К. Завиша предлагал отложить переговоры до сентября, то Е. Глебович резко возражал, что к этому времени во владениях магнатов и шляхты не останется хлеба, который съедят «ратные люди»[2262].
Если коронные магнаты стремились к войне, надеясь на татарскую помощь, то литовские политики не разделяли этих надежд. Мы хотим мира, «понеж нам те пасилки так страшны бусурманские», — писал В. Госевскому К. Бжостовский