. Порицая гетмана за то, что он нарушил присягу, которую он и его отец принесли царю, он призывал его порвать с «ляхами», так как наконец «теж ляхи тебе посмеютца и поругатися будут». Я. Сомко заявлял, что не только он сам, «но и все товариство на сем боку Днепра» не желают подчиняться власти короля, «знаючи и видечи желательство и приятство ляцкое и татарское». Они, — предупреждал Сомко гетмана, — будут сражаться до конца и не сдадутся, помня о судьбе, постигшей армию Шереметева после капитуляции. Для царя и его советников это письмо было важным свидетельством того, что на переяславского полковника они могут рассчитывать.
Что существенная часть казацких полков на Левобережье не желает подчиняться власти короля и выполнять условия договора в Чуднове, свидетельствовали и попавшие в Москву в конце декабря тексты универсалов Юрия Хмельницкого от 18 и 24 ноября, посланных в левобережные полки[2544]. В универсале от 18 ноября гетман обращался к «заднепрянам», которые не хотят «с нами едино и единомысленно прироженому своему голдовати пану», угрожая им нападением коронных и татарских войск, обещая им судьбу М. Пушкаря и других бунтовщиков. В универсале от 24 ноября, адресованном казакам Прилуцкого полка, говорилось о том, что «явные с полку Переяславского… бунты всчинают».
Конечно, положение на Украине во многом продолжало оставаться трудным и сложным. Оставалось неясно, смогут ли эти центры сопротивления устоять перед лицом противника, надвигавшегося на них с Правобережья. Опасность была и близкой, и реальной. Уже в конце ноября и Яким Сомко, и Василий Золотаренко просили Г.Г. Ромодановского прислать им на помощь войска[2545].
Первоначально главная опасность угрожала Переяславу. 9 декабря татарские и казацкие войска подошли к городу и «бой был большой»[2546]. 17 и 23 декабря эти войска штурмовали город. Штурмы были отбиты, но осада продолжалась[2547]. Посланцы В.Н. Золотаренко, ехавшие 11 января к Г.Г. Ромодановскому «мимо Путивля», сообщали, что «около, де, Переяславля со всех сторон в розных местех по сю сторону Днепра стоят салтан с татары и Потоцкой с ляхи»[2548]. Находившийся в осаде Переяслав не сдавался. Другой центр сопротивления, Нежин, находился первоначально на периферии событий, но в январе на территорию Нежинского и Черниговского полков вступили войска Чарнецкого. Нападению предшествовало обращение Чарнецкого к нежинскому и черниговскому полковникам с предложением перейти на польскую сторону, но те ответили отказом[2549]. Положение было серьезным, и 12 января 1661 г. В.Н. Золотаренко обратился к Ю.А. Долгорукому с просьбой прислать ему на помощь «ратных людей»[2550]. Если осада Переяслава продолжалась, то войска Чарнецкого, не сумев с ходу овладеть укрепленными городами, отошли в район Слуцка. И В.Н. Золотаренко стал предпринимать действия против «изменников». 26 января он послал царю захваченных пленных, среди которых был наказной киевский полковник Молява[2551]. О надеждах, которые к этому времени стали возлагать на нежинского полковника, говорит царская грамота, направленная ему 30 января 1661 г. Алексей Михайлович предлагал ему вместе с посланными из Киева войсками очистить Остер и тем самым освободить ведущий к Киеву днепровский путь[2552].
Совокупность приведенных фактов показывает, что, хотя ситуация на Украине оставалась сложной и неблагоприятной и большая часть полков Запорожского Войска не подчинялась власти царя, русское правительство смогло найти опору своим действиям в полках северной части Левобережной Украины. Там положение определилось в начале декабря, а свидетельства последующего времени говорили о том, что на поддержку этих полков и их лидеров можно опираться. В таких условиях доводы А.Л. Ордина-Нащокина, что следует отказаться от «черкас» ради мира с Речью Посполитой, теряли в глазах царя и его советников убедительность. Царь был готов отказаться от Украины, так как не надеялся найти какую-либо поддержку со стороны местного населения, но, когда такая поддержка была найдена, положение дел воспринималось иначе. Вместе с тем было очевидно, что для того, чтобы переломить ситуацию на Украине или хотя бы сохранить имеющиеся позиции, потребуется мобилизация всех сил. В этих условиях насущной необходимостью становилось сохранение мира со Швецией. Перемирие, заключенное со Швецией в Валиесаре, истекало к концу 1661 г., и если бы не удалось заменить его каким-либо другим мирным соглашением, то России могло угрожать одновременное ведение войны на двух фронтах.
Хотя весной 1660 г. мирные переговоры со шведами были прерваны на неопределенный срок, А.Л. Ордин-Нащокин, остававшийся главой русской делегации, стремился наблюдать за действиями шведского правительства и собирать информацию о положении дел в Швеции, чтобы составить представление, чего можно ждать от шведских дипломатов на предстоящих мирных переговорах.
В конце весны и летом 1660 г. А.Л. Ордин-Нащокин оценивал положение как благоприятное для России. Характеризуя ход переговоров под Гданьском, он писал: «Ищут шведы, чтобы со всеми государствы мир учинить и прежние взятые земли все уступают»[2553]. Когда Оливский мир был действительно заключен на таких условиях, он пришел к выводу, что в Швеции стремятся «воины на себя не допустить, а учинить со всеми государствы мир»[2554]. Кроме того, он обращал внимание на трудности международного положения Швеции. Брак французского короля Людовика XIV с испанской инфантой может привести к тому, что Франция перестанет поддерживать Швецию и тогда «цесарь от дацкого короля и курфирст не отстанут и шведу будет тяжело»[2555]. «А шведом ныне не до помочи иным и сами отовсюду страшны», — писал он царю в июле 1660 г.[2556]. Из этого следовал вывод, что со стороны Швеции какой-либо опасности нет, нет поэтому необходимости торопиться с началом мирных переговоров и делать какие-либо уступки требованиям шведской стороны. «А по нынешним, государь, свейским упатком, что оне со всеми государствы с великой уступкой мирятца, и для их безсилья уступать… в свейскую сторону не для чего», — убеждал А.Л. Ордин-Нащокин царя в отписке, поданной в Приказ Тайных дел 18 сентября[2557].
В Москве, однако, уже в то время, в особенности после поражения армии Хованского в битве при Полонке, были налицо другие настроения. При отпуске из Москвы в конце июля шведского гонца А. Эберса царь через пристава просил сообщить новому королю Карлу XI, что хочет иметь с ним «любовь и дружбу»[2558]. В своем отчете о поездке А. Эбере писал не только о том, что население России хочет мира со шведами и порицает виновников войны, но и о том, что в Москве хотят заключения «вечного мира» со Швецией и готовы потратить ради этого большие суммы денег. Русские, — писал он, — испытывают большие трудности в войне с поляками и татарами и опасаются возобновления войны со Швецией в условиях, когда лучшие войска Новгородского разряда погибли в битве при Полонке[2559].
В Москве должны были вызывать беспокойство и сообщения, поступавшие в русскую столицу о концентрации в Прибалтике шведских войск. Так, в августе новгородские воеводы сообщали о приходе в Ливонию новых военных отрядов, привозе туда пушек, проведении здесь набора людей в солдаты[2560]. В своей отписке от 12 сентября и А.Л. Ордин-Нащокин сообщал, что «в Ригу и в ыные городы изо всех свейских мест… людей збирают». А.Л. Ордин-Нащокин расценивал эти действия как угрозы («пострахи»), меры давления, чтобы «захватить бы им многими устрасками вечной мир», но, по его мнению, как только с Речью Посполитой «мир вечной учинитца и шведы страшны будут и вспоминать о Ливонской земле»[2561]. Аргументам А.Л. Ордина-Нащокина нельзя было отказать в логичности. Но успокоить царя и его советников они не могли, так как ход событий все более и более исключал возможность быстрого заключения выгодного для России мирного договора с Речью Посполитой.
В сентябре в прерванных и никак не возобновлявшихся мирных переговорах со Швецией наметился какой-то прогресс. 10 сентября А.Л. Ордин-Нащокин получил сведения, что Б. Горн назначен главой шведской делегации на мирных переговорах с Россией. 19 сентября отписка с этим сообщением была передана в Посольский приказ «от великого государя ис хором»[2562]. Очевидно, когда появились указания на то, что вопрос о мирных переговорах может перейти в практическую плоскость, царь отправил к А.Л. Ордину-Нащокину подьячего Приказа Тайных дел Ю. Никифорова с указаниями, которые тот и передал дипломату 6 октября[2563]. К сожалению, текст самих указаний царя не сохранился и о них можно судить лишь по ответу А.Л. Ордина-Нащокина, записанному Ю. Никифоровым[2564]. В ответе фигурируют из этих указаний лишь два пункта. Во-первых, царь требовал скорее заключить мир со Швецией, во-вторых, предлагал использовать крупные суммы денег для подкупа шведских комиссаров. Ко второму из предложений А.Л. Ордин-Нащокин отнесся скептически, считая его практически неосуществимым («ни через кого зделать того никак невозможно»). Что касается заключения мира, то он обещал «промысл чинить» для достижения этой цели, но четко дал понять, что он против каких-либо уступок: «А поступатца, государь, в свейскую сторону, видя их нынешнее бессилье и безлюдство, не для чего, ото всех сторон швед утеснен». Ордин-Нащокин подчеркивал военное бессилие Швеции — шведские войска в Ливонии не получили подкреплений, да им «и быть неоткуль», солдаты и офицеры «на сей стороне моря», не получая жалованья, «идут в рознь». Одновременно он предупреждал царя, что уступки по отношению к шведам помешают достичь мира с Речью Посполитой: «А как, де, государь, в свейскую сторону ныне что уступить и поляки и литва, услыша то, будут в запросех высоки и с ханом болыии учнут ссылку держать».