В. Госевский предлагал царю «соединить благочестивую веру, как и перед тым была единая». Царь должен договориться с папой и императором о созыве съезда приверженцев католицизма и православия, и «тем» он «многие народы приведет под свою государскую руку»[731]. Такие предложения были совершенно неприемлемы и для царя, и для его в то время ближайшего советника, патриарха Никона, искоренявшего деятельность униатской церкви на территории Великого княжества Литовского.
Другие советы гетмана были противоречивы. С одной стороны, он советовал, чтобы «великие» послы на сейме «на сенаторей не прудко наступали», чтобы не вызвать их раздражения, предлагал жаловать наиболее знатных среди них — Е. Любомирского, А. Лещинского, Конецпольского, Чарнецкого, на сейме следует обещать, что новый монарх подтвердит все «права и вольности». С другой стороны, он же советовал, чтобы «великие» послы на сейме «королевского величества городы отдавать не спешили», а к Вильно следует приблизить войска, «чтоб теми ратми их братью сенатореи поусумнить». Любопытно, что гетман советовал царю обещать, чтобы для решения важных для обоих государств вопросов созывались съезды «московских» и польско-литовских сенаторов[732]. Из всех этих советов никак не складывалось какого-либо продуманного плана действий, который привел бы к успеху в борьбе за польскую корону.
Один эпизод в переговорах А.С. Матвеева с В. Госевским заслуживает особого внимания. Гетман затронул вопрос о будущем королевы Людовики Марии в случае смерти ее супруга и после вступления на польский трон Алексея Михайловича. Королева, «наукою мудрая», говорил гетман, хотела бы, чтобы после смерти ее мужа была сохранена ее «оправа» — земли, выделенные сеймом на ее содержание. Вместе с тем он советовал, чтобы направленные на сейм «великие» послы поднесли королеве подарок и дали бы обязательство, «как будут совершенные лета великого государя царевича… чтоб взять племянницу ее»[733]. При известных тесных контактах гетмана и подскарбия с королевским двором нет сомнений, что такое предложение исходило от самой королевы. В этом убеждает и другое обстоятельство. В последующих проектах, касавшихся судьбы польского трона и исходивших от королевского двора, брак возможного кандидата с племянницей Людовики Марии был одним из постоянных условий. Выдвижение такого предложения говорит о том, что польская королевская пара не считала соглашения с царем Алексеем Михайловичем делом нереальным и обдумывала его возможные условия[734]. Высказывания В. Госевского, касавшиеся этой темы, были не первыми и не единственными. Еще незадолго до этого, осенью 1656 г., во время пребывания А.И. Нестерова в походной королевской ставке, в разговорах с русским посланцем поднимался вопрос о том, чтобы царевич, как будущий наследник трона, был отдан на воспитание бездетной королевской паре[735]. И позднее, в апреле 1657 г., в беседе с русским посланцем К. Иевлевым снова затрагивался вопрос, согласится ли царь «государя царевича отпустить в Польшу на королевство»[736]. Эти отдельные высказывания позволяют (конечно, лишь предположительно и условно) восстановить условия соглашения с Россией, приемлемые и желательные для королевской семьи. Будущим преемником Яна Казимира должен был стать царевич, которого отправили бы в Польшу на воспитание к королевским супругам и который по достижении совершеннолетия женился бы на племяннице королевы. Возможно, что с таким соглашением уже в ту пору могли связываться планы укрепления королевской власти при поддержке со стороны царя. Иное дело, что такие условия никак не могли быть приемлемыми для Алексея Михайловича. Хороший отец и благочестивый христианин, он был, конечно, далек от мысли отправить своего долгожданного малолетнего наследника на воспитание к чужим людям в чужую «иноверную» страну. Неслучайно в ответ на это предложение А.С. Матвеев, хотя и не имевший на этот счет инструкций, ответил, что «тому делу отнюдь статца нельзя», ссылаясь, в частности, на разницу веры будущих супругов[737].
На той же встрече 12 декабря В. Госевский, не дожидаясь ответа на предложения, посланные с К. Жеромским, снова поднял вопрос о возвращении его «маетностей», «а сколько ево маетностей, и тому роспись взята». Гетман также просил прислать ему денег, чтобы он мог прибыть на сейм с большой свитой, «а бывает у них, — пояснил он Матвееву, — хто люднее, того больше боятца и слушают»[738].
Отразилось в ходе переговоров и острое соперничество между гетманами. Он, Госевский, говорил гетман, «и в неволе у шведа был, а королевскому величеству никогда зрадцею не бывал», а Павел Сапега «шведу… присягал дважды да солгал, и впредь, де, ему верить нечево»[739]. Если вспомнить, какие обвинения выдвигал по его адресу Павел Сапега, то следует констатировать, что оба гетмана любыми способами пытались дискредитировать своего противника. Это, конечно, также не облегчало царю и его советникам планирование политики по отношению к литовским магнатам.
Когда 21 декабря А.С. Матвеев вернулся в Вильно, он информировал Москву о результатах своей миссии, и 16 января ему было поручено направиться к Госевскому с новыми инструкциями. Текст царской грамоты, к сожалению, не сохранился и ее содержание может быть лишь предположительно установлено по упоминаниям в нескольких отписках А.С. Матвеева.
Главной задачей, возложенной теперь на царского посланца, было оформить соглашение, которое, по мнению царя и его советников, было заключено с К. Жеромским, взяв у гетмана и его офицеров «писмо за руками» (текст соглашения с подписями участников)[740]. Вместе с тем на Матвеева снова возлагалось решение вопросов, о которых шла речь в первоначальном наказе и для выяснения которых пока сделано было очень мало. Так, ему снова поручалось выяснить, как «то доброе дело (т. е. избрание царя. — Б.Ф.) до случения приводить» с помощью сенаторов «или однем войском»[741]. В случае конфликта между Литвой и Короной ему снова поручалось «приводить» литовское войско к присяге на верность царю[742]. Наконец, А.С. Матвеев получил полномочия в случае наступления на В. Госевского шведских и бранденбургских войск разрешить его войску перейти «в те поветы, которые от Вильны по реку Березину» (т. е. на запад от этой реки. — Б.Ф.), но использовать эти полномочия А.С. Матвееву не пришлось, так как вся шведская армия в начале 1657 г. сконцентрировалась в районе Гданьска[743].
Важные сведения А.С. Матвеев получил, еще не покинув Вильно. 16 января наместник Духова монастыря Данило Дорофеев сообщил, что сенаторы и войско в Короне не желают избрания царя — «хотят обрать иные цесаря, а иные… Ракоцу». Напротив, по его словам, литовские сенаторы и войско поддерживают кандидатуру царя, и если дело дойдет до «розорвания» между Короной и Литвой, то они «в подданстве будут под… государевою высокою рукою»[744]. Эти сообщения, вероятно, заставили русского посланца поторопиться с отъездом.
Уже 19 января А.С. Матвеев был в Кейданах, но не застал там гетмана, выехавшего для участия в военных действиях под Биржи, и встреча с ним состоялась лишь 30 января в Шадове[745]. Следуя наказу, А.С. Матвеев предложил «закрепить» соглашение, заключенное с К. Жеромским, но сразу натолкнулся на трудности. Во-первых, гетман заявил, что многие ответы на его предложения — «не по ево гетманову прошенью», а во-вторых, потребовал в соответствии с обещаниями, которые дал К. Жеромскому Ф.М. Ртищев, чтобы А.С. Матвеев дал ему грамоты на «маетности» и 100.000 «червонных золотых». А.С. Матвеев ответил, что выдаст грамоты, как только В. Госевский принесет присягу «в службе и в обраний», но что касается денег, то об этом у него «указу нет», но если все войско литовское принесет присягу царю, то царь, несомненно, его «пожалует из своей казны». Так на первый план, как и следовало ожидать, выдвинулся вопрос о присяге. Гетман готов был принести присягу, но тайно (что, конечно, уменьшало ее ценность в глазах царя и его советников), а что касается его владений, то он предлагал их «переписать на урядников имена», чтобы «нихто не ведал», что царь вернул ему владения. Что касается присяги войска, то гетман заявил, что «того ему отнюдь никакими мерами учинить нельзя». Правда, гетман говорил, что, если Матвеев выдаст ему обещанные деньги, то он «начальных людей и войско станет призывать тайно». На таких условиях Матвеев денег не дал и сказал, что должен запросить указаний от царя[746].
3 февраля состоялась встреча А.С. Матвеева с одним из особенно близких к гетману людей, старостой ошмянским Адамом Саковичем. А. Сакович также просил вернуть ему его владения и был готов принести присягу Алексею Михайловичу, но только так, «чтоб о той присяге не ведал нихто»[747]. Староста, таким образом, точно следовал линии, выбранной его патроном.
Хотя о присяге войска царю, по словам гетмана, не могло быть речи, он предложил, чтобы полковникам и офицерам «отданы были прежние их маетности»[748] и чтобы Алексей Михайлович выплатил войску жалованье. Первое из своих предложений он сопроводил симптоматичным пояснением, что земли, которые вернут офицерам, следует записать на «особы урядников их, чтоб войско тем не побунтовать»