А.С. Матвеев, следовавший своим инструкциям, не мог удовлетворить таких пожеланий. Полковникам и офицерам, заявил он, их владения будут возвращены, когда они принесут присягу царю, а что касается жалованья, то Алексей Михайлович, когда его изберут, «за заслугу войску выбирать и Речи Посполитой и платить повелит»[750]. Таким образом, полученные указания А.С. Матвеев не мог выполнить. И В. Госевский и его офицеры, добиваясь возвращения владений и жалованья, отказывались одновременно дать гарантии, которых требовал царь.
Отсутствие статейного списка второго посольства Матвеева не позволяет выяснить, имели ли место какие-либо контакты царского посланца с войском и каким способом он составил представление о его настроениях. В своей отписке к царю он писал, что на сейме войско будет поддерживать кандидатуру Алексея Михайловича, а если между Короной и Литвой произойдет разрыв, то офицеры и солдаты «без замедленья учинятца под твоею государевою высокую рукою»[751]. Неясно, на чем основывал стрелецкий голова свой вывод. Вся совокупность известных ему фактов ясно указывала на то, что литовское войско вряд ли удастся заставить играть ту роль, которую ему отводило в своих планах русское правительство.
На переговорах с самим гетманом снова были подняты вопросы, уже обсуждавшиеся на предшествующих переговорах гетмана и А.С. Матвеева. Госевский снова настаивал на восстановлении довоенных границ «и чтоб в том отмены не было». Матвеев со своей стороны настаивал на том, что граница должна пройти по Березине, и убеждал гетмана, что тот не понесет при этом ущерба, так как царь сохранит за ним владения в Смоленском и Витебском уездах[752]. Таким образом, в Москве готовы были пойти на то, чтобы большой сановник из иной державы стал крупным землевладельцем в Русском государстве. Но прийти к соглашению стороны не смогли.
Одновременно гетман снова поднял вопрос о необходимости «соединения» вер. А.С. Матвеев предложил обратиться к обсуждению этого вопроса после коронации царя, но гетман заявил, что если «в вере совершенные крепости не учинят на сейме», то духовные лица могут воспротивиться коронации[753]. Он даже выразил пожелание, чтоб царь разрешил «в Вильне унеятом отправлять набоженство»[754]. Это снова было совсем не то, что хотели услышать в Москве.
Правда, в разговорах с А.С. Матвеевым гетман явно прощупывал возможности соглашения. Так, например, он просил, что если перед выборами он будет от имени царя предлагать сенаторам разные «уряды», чтобы царь «в том отмены не учинил»[755]. Таким образом, получалось, что он готов поддерживать на сейме кандидатуру царя. Еще больший интерес представляет другое высказывание гетмана, который добивался обещания царя, «чтоб… быть вечным урядником литовским, а московским чтоб не быть»[756]. Подобный вопрос явно имел в виду возможность сепаратного русско-литовского соглашения. Главное, однако, состояло в том, что приемлемые для русской стороны условия соглашения не обрисовывались даже на переговорах с тем из политиков Великого княжества Литовского, на которого в Москве больше всего рассчитывали.
Еще хуже обстояло дело в отношениях между Россией и Короной. Наиболее тревожным симптомом было то, что после заключения Виленского договора никто из магнатов Короны не предпринимал попыток вступить в сношения с русским правительством. Сведения же, поступавшие в разное время от литовских сенаторов и гонцов, не давали больших оснований для оптимизма.
Тревожные сведения на этот счет были получены уже в конце 1656 г. от П. Сапеги. Посетившему его русскому представителю, майору Д. Ильфову, гетман говорил, что ожидает «меж себя у Литвы с Короною злова дела, потому, де, что многие корунные держат сторону швецкую»[757]. Сведения, которые удалось получить А.С. Матвееву в декабре 1656 г., были также неутешительными. Гетман В. Госевский в беседе 3 декабря говорил, что коронные сенаторы поддерживают разных кандидатов, сторонники разных кандидатов есть и в коронном войске[758]. Посетивший русского посланца на следующий день писарь смоленский Александр Парцевский сообщил, что великий маршалок коронный Е. Любомирский предлагает избрать сына императора, а познанский воевода Я. Лещинский — трансильванского князя Дьердя II Ракоци[759].
Когда А.С. Матвеев отправился во второе посольство к В. Госевскому, ему было специально поручено собрать сведения о том, с помощью каких сенаторов Короны можно было бы добиться выбора царя. Первые сведения были снова неблагоприятными. 16 января в Вильно наместник Духова монастыря Данило Дорофеев подтвердил то, о чем в Москве уже слышали: «Коруны, де, Польские сенаторы и войско многие речи розвратные говорят» и среди них есть сторонники разных кандидатов[760]. 19 января, приехав в Кейданы, стрелецкий голова узнал, что канцлер С. Корыцинский «приводит все корунное войско, чтоб мир учинить со шведом»[761].
На встрече с А.С. Матвеевым гетман также утверждал, что канцлер привел короля в Гданьск, чтобы заключить мир со шведами, но, по его словам, этому помешали Е. Любомирский и Я. Лещинский. Именно к ним гетман советовал послать царские грамоты, так как больше «не с ким того дела до свершения привести». Они оба принадлежат к знатным родам и «во всех чинах… великую власть имеют». К тому же они «о государстве государя своего впредь не прочат»[762]. Указания В. Госевского на знатное происхождение и большое влияние обоих магнатов были точными, но он не привел каких-либо свидетельств (например, ссылки на свои сношения с этими вельможами), которые показывали бы, что обращение к этим магнатам может привести к успеху.
Если эти сообщения и вызвали в Москве какие-то надежды, они должны были угаснуть после получения сведений о том, что происходило зимой 1656/57 г. в Гданьске. Сведения об этом попали в Литву, когда сюда приехал из Гданьска королевский посланник И. Банковский[763]. По сведениям, собранным А.С. Матвеевым, он вез с собой «статьи от мальборского воеводы Веера и от гданьчан, что им быть под твоею, великого государя, высокою рукою по их правам»[764]. Правда, никаких «статей» И. Банковский в Москве не подал, но сообщил о желании гданьчан «послать от себя секретаря бити челом его царскому величеству… в подданство»[765]. Старания прусских сословий и Гданьска добиться подтверждения своих «прав» у будущего монарха[766] говорят и говорили, конечно, царю и его советникам о том, что здесь считают избрание Алексея Михайловича на польский трон вполне реальным делом.
Однако совсем иные сведения поступили в Москву о настроениях находившихся с королем в Гданьске коронных сенаторов. Первым о том, что происходит в Гданьске, сообщил в Москву обеспокоенный гетман В. Госевский. Уже 21 января его гонец М. Островский прибыл в Вильно с важными сообщениями. 17 февраля он смог передать их главе Посольского приказа Алмазу Иванову[767]. Гонец сообщил «речью», что коронные сенаторы препятствуют «обранню царя»[768], и, подкрепляя эти утверждения, передал текст письма, полученного гетманом из Гданьска. Неназванный корреспондент сообщал, что «здесь вельми на зло заносятца», так как «паны корунные не хотят договору с Москвою постановленного додержать» и желают «с свейским королем помиритца, не даючи ведома о том до Москвы». Они вообще не хотят созывать сейма, а предлагают лишь собрать «конвокацию», чтобы принять решения о сборе налогов. Корреспондента гетмана особенно беспокоило то, что «паны литовские» не обращаются к королю, чтобы настоять на выполнении договора, заключенного под Вильно. «Пан канцлер литовский, — писал корреспондент гетмана, — сам один только противляетца совету их, но не переможет, понеже вся рада на свейскую сторону»[769]. Вместе с этим письмом, ярко рисовавшим положение, сложившееся в Гданьске, гонец передал Алмазу Иванову и ответ гетмана своему корреспонденту. Он рекомендовал корреспонденту просить короля, чтобы тот «для доходов корунных Княжства Литовского не запоминал» и даже советовал заявить, «что войско и обыватели литовские для Коруны продатися не дадутца и о себе промышлять станут»[770]. Позднее о сложившейся ситуации информировал А.С. Матвеева ошмянский староста Адам Сакович[771]. Повторяя то, что уже было известно в Москве от посланца гетмана, его письма дополнили эти сообщения двумя интересными деталями. По его словам, ехавший в Москву королевский посланник как раз и пытался привлечь гетмана на сторону собравшихся в Гданьске сенаторов. Кроме того, он предполагал, что литовцам придется собраться «громадою» и направиться в Польшу к королю и «коронным» требовать созыва сейма.
Такие сообщения не могли не заинтересовать царя и его советников. Возможность осуществления Виленского соглашения, даже в той форме, которую ему хотела бы придать литовская сторона, оказывалась маловероятной. Вместе с тем как будто получали подтверждения ожидания конфликта между Литвой и Короной и тем самым становилось более реальным сепаратное русско-литовское соглашение. Однако в то время, когда соответствующие сведения дошли до Москвы, они уже не имели для русских политиков того значения, какое они имели бы ранее.