Было очевидно, что созвать сейм зимой 1656/57 г. в обстановке, когда в страну с разных сторон вторглись вражеские войска, а сам глава государства оказался в окружении, было невозможно. Но тем самым достигнутая договоренность была бы не выполнена, и у русской стороны появилось бы законное основание разорвать Виленский договор. Выступление России против Речи Посполитой поставило бы Польско-Литовское государство перед катастрофой. Для собравшихся в Калише сенаторов поэтому первоочередной задачей стало убедить русскую сторону, что обязательства, взятые по Виленскому договору, будут выполнены, хотя и позднее, чем предусматривалось. Решение этой задачи дало бы возможность пойти далее и добиваться от русского правительства выполнения обязательств, принятых им на себя по заключенному соглашению, в частности, о совместных действиях против шведов и «прусского князя».
Решение этих задач было возложено на ошмянского судью Владислава Комара, которого участники съезда в Калише отправили в Москву 29 января н. ст. 1657 г.[812]. Согласно полученной им инструкции он должен был встретиться как можно скорее с боярами, подробно объяснить им, почему не созван сейм, и обещать, что это будет сделано, как только появится возможность[813]. Более подробно о том же говорилось в доставленном посланцем в Москву письме главных представителей Речи Посполитой на переговорах под Вильно Яна Завиши, Яна Красинского и Киприана Павла Бжостовского к Н.И. Одоевскому. Они утверждали, что, в частности, благодаря их усилиям, вся Речь Посполитая «кроме некоторых еретиков склонна до совершения доброго дела через нас под Вильною начатого». При этом подчеркивались заслуги королевы, которая и своего мужа «и многих панов коронных к тому советом своим приклонила, чтоб царь его милость был в умысле своем удовольствован»[814]. В этой связи комиссары сделали еще одно важное сообщение. По их словам, император Фердинанд III осудил поведение своего представителя Алегретти на переговорах под Вильно и намерен направить на сейм послов, чтобы поддержать избрание царя на польский трон[815]. Последнее из сообщений совсем не отвечало действительности, но является ярким свидетельством желания комиссаров убедить Н.И. Одоевского (а через него и Алексея Михайловича) в том, что избрание царя на польский трон — дело реальное.
Вместе с тем В. Комар должен был добиваться в Москве дипломатической и военной поддержки в борьбе с противниками Польско-Литовского государства. Прежде всего следовало добиваться, чтобы царь в соответствии с достигнутыми под Вильно договоренностями направил свои войска против шведов и «прусского князя»[816]. При этом комиссары использовали нестандартный аргумент: если царь не принудит «прусского князя» оставить шведов, «грозя ему мечем», то он в будущем, став польским королем, не сможет распространить свою власть на Пруссию, в этом случае он «утерял бы море — Балтицкое государство и за тем все тамо прибыли от портов будучие»[817]. В этих словах отразилось не только характерное для сознания польской шляхты представление о важности прусских портов для Речи Посполитой, но и убеждение в том, что этот довод будет важен для царя, что он понимает важность для государства обладать портами на море.
Одной из важных задач Владислава Комара было информировать царя и его советников о вторжении в Речь Посполитую армии Ракоци и о его союзе с Хмельницким, о чем известно из «перенятых листов». Армия Ракоци должна соединиться с казацкими отрядами под Львовом. Царь в своих собственных интересах должен разорвать союз между Ракоци и казаками[818]. Комиссары советовали также, чтобы царь заключил союз против шведов с императором[819]. Наконец, они рекомендовали, чтобы русские войска напали на саму Швецию, «которая прям в забвенье у короля свейского»[820].
Блокированный в Гданьске Ян Казимир, хотя ему и не удалось встретиться с комиссарами, имел общее представление о достигнутых договоренностях и, по-видимому, еще больше, чем сенаторы, опасался возможных последствий того, что договоренность о созыве сейма не была выполнена. Поэтому еще ранее, чем собравшиеся в Калише сенаторы, 20 января н. ст. он направил из блокированного города морем в Курляндию своего посланника подкомория хелминского Игнатия Бонковского. В своей грамоте Ян Казимир выражал сожаление, что под Вильно не был заключен договор и решение об избрании царя отложено до сейма, и обещал созвать его как можно скорее[821]. Посланник, по-видимому, получил указания приложить максимум усилий, чтобы убедить царя и его советников, что Ян Казимир является горячим сторонником выбора царя на польский трон. В беседе с переводчиком Иваном Максимовым в Москве посланник говорил о горячем желании короля, чтобы на сейме обсуждался только вопрос об избрании царя, «а иными б делы в том большом деле помешки не чинить». Он резко порицал комиссаров, которые не заключили под Вильно договора о «вечном мире» и «границах». Они только «промышляли о себе и у царского величества маетности упросили», поэтому король «имеет их за нерадетельных и в большой неверке». Король уже разослал сенаторам письма, чтобы узнать их мнение, «где и о чем имеет быть сейм»[822].
Позднее он же сказал, что, как только король выедет из Гданьска, «и будет в Бресте или где в ыных ближних местех, и он тотчас пошлет по сенатореи и сложить сейм»[823].
Врученная посланцу инструкция содержала также ряд просьб, обращенных к царю и также касавшихся оказания помощи. Король просил оказать помощь гетману В. Госевскому, ведущему военные действия против курфюрста, войском, снаряжением и всем, чего потребуют нужды войны. В этом случае курфюрст оставит шведов, подчинится королю и на сейме после избрания принесет царю присягу верности[824]. Одновременно король призывал царя разорвать союз Хмельницкого с Ракоци «посланием… или грозою войск своих». В доказательство существования такого союза царю были посланы перехваченные донесения шведских резидентов при дворе Ракоци[825]. Военная помощь со стороны России в инструкции связывалась с планами избрания царя. Король объяснял, что шляхта не может участвовать в работе сеймиков, так как пришлось созвать посполитое рушенье, но если король и царь соединят свои войска, то посполитое рушение можно будет распустить.
Все эти документы ясно показывают, каково было место России в планах польско-литовской стороны в начале 1657 г. В тех условиях, которые сложились в Речи Посполитой зимой 1656–1657 гг., путешествие по ее территории было делом нелегким и опасным, да и преодолевать пришлось большие расстояния. Несмотря на необходимость торопиться, посланцы и Яна Казимира, и сенаторов попали в Москву лишь в разных числах марта 1657 г.
Уже до их прихода в Москве был принят ряд решений, которые позволяют в известной мере судить, какова была реакция русских правящих кругов на происходившие перемены.
Первый шаг был предпринят в конце января, когда было решено отправить к королю гонца Климента Иевлева[826]. К этому времени миновала большая часть зимы, а никаких сообщений о созыве сейма не поступило. Грамота, которую К. Иевлев должен был передать Яну Казимиру, была выдержана в резких тонах. Царь выражал удивление, что он так и не получил известий «о сложении сейму», хотя и ожидал их немалое время. Более того, несмотря на заключение перемирия польские войска нападают на земли Запорожского Войска «около Бару и в Пинском присуде», а войска литовских гетманов разоряют Гродненский повет. За выступление царя против шведов Яну Казимиру следовало бы «воздавати дружбою и любовью, а не такими неправдами». Грамота заканчивалась констатацией, что «великих и полномочных комисаров… договор и утверженье поставлено ни во что»[827].
Появление в грамоте к польскому королю таких обвинений было связано с поездкой к гетману Хмельницкому А. Лопухина. Приехав в январе 1656 г. в Чигирин, А. Лопухин стал свидетелем сбора войска, которое должно было идти на соединение с армией Ракоци. Чтобы скрыть этот факт от царского посланца, гетман и выступил с обвинениями «ляхов» в нападении на земли гетманства. Именно в ответ на эти нападения, — объяснял гетман А. Лопухину, — он приказал А. Ждановичу собрать войско «стоять от ляхов в черкасских городех на рубеже»[828]. В развернутой форме эти обвинения были повторены в грамоте гетмана от 9 января 1657 г.[829].
Знакомство с содержанием наказа К. Иевлеву показывает, что в момент его составления в Москве были прежде всего обеспокоены отсутствием известий о созыве сейма. К. Иевлеву поручалось разыскать при королевском дворе комиссаров, бывших под Вильно, и постараться выяснить у них, почему решение о созыве сейма не принято и от кого исходят «помешки». Особые надежды в Москве возлагали в этом отношении на великого литовского маршалка К. Завишу и на Станислава Сарбевского, с которыми посланец должен был постараться поговорить «особно»[830]. Посланец повез с собой письма Н.И. Одоевского К. Завише и «по приятельской любви сыну» К. Бжостовскому. Князь просил их сообщить, «зачем тому великому делу помешка учинилась» и «как то доброе начатое дело в совершенье привести». Письма эти датированы 23 февраля