После того как И. Эйленбург принял участие в русских переговорах с Магнусом Делагарди под стенами Риги, он был убежден, что бранденбургское предложение о посредничестве будет принято, и полагал, что уже русские представители, которые прибудут к курфюрсту для ратификации Рижского договора, привезут русские предложения о времени и месте мирных переговоров[961]. Эти надежды, однако, не оправдались[962]. Курфюрсту не оставалось ничего другого, как самому выступить с такой инициативой. В грамоте, которую 20 ноября 1656 г. повез в Москву его гонец Иоганн Гутцлав, курфюрст предлагал свое посредничество на мирных переговорах между Россией и Швецией. Он сообщал, что король дал письменное согласие на проведение таких переговоров и со шведскими представителями в Кенигсберге достигнута договоренность о проведении таких переговоров на территории Прусского герцогства — в Клайпеде. Одновременно курфюрст просил, чтобы в соответствии с Рижским договором царь оказал ему помощь «людми и снарядом» против нападающих на Пруссию войск В. Госевского[963]. Курфюрст, таким образом, использовал самые разные возможности, чтобы найти выход из создавшегося положения.
Положение курфюрста стало особенно сложным, когда к нему прибыл с русскими требованиями Ф. Обернибесов[964]. Ко двору курфюрста поступали вызывавшие тревогу сообщения о планах нового похода царя на Ригу[965] и даже на Пруссию[966]. Курфюрст боялся войны, но он не хотел и порывать с Карлом Густавом, особенно теперь, когда союзники добились в Польше столь значительных успехов. Не зная, по-видимому, как выйти из положения, он задержал Ф. Обернибесова на несколько месяцев, не давая ответа на русские предложения[967]. Одно из объяснений задержки состояло в том, что Фридрих Вильгельм не может отпустить гонца, не получив ответа на свои предложения, посланные в Москву[968].
Гонец курфюрста, как и Ф. Обернибесов, добрался до Москвы в начале февраля[969]. Гонец был задержан в Москве на еще более долгий срок, чем Обернибесов в Пруссии. Документы дела о его приезде не содержат никаких объяснений о причинах его задержки. Можно лишь предположить, что в Москве, наблюдая за развитием событий, не могли решить, какова должна быть политика в отношении Бранденбурга. В начале июня это ожидание было прервано.
В грамоте, отправленной курфюрсту в ответ на его предложение о посредничестве, царь доводил до сведения будущего посредника, что Карл Густав «поступает к мирному постановленью неправдою и лестно». Царь дал согласие на мирные переговоры, наделив соответствующими полномочиями А.Л. Ордина-Нащокина, но переговоры были сорваны Магнусом Делагарди. Кроме того, шведские войска «пришли под Бресть и Бресть осадили, а гетман Павел Сапега наперед сего присылал и ныне бьет челом нам, великому государю, чтоб мы, великий государь, его пожаловали, приняли его под нашу царского величества высокую руку с достальными городами Великого княжества Литовского»[970]. Тем самым через одного из членов коалиции царь доводил до сведения Карла Густава и его союзников, что они вторглись в зону его влияния и он не намерен этого терпеть. Одновременно в другой грамоте, врученной гонцу, царь подчеркивал, что он соблюдает мирный договор, заключенный под Ригой, и ждет того же от курфюрста[971]. Тем самым указывалось, что курфюрст не должен присоединяться к Карлу Густаву и Ракоци в случае их конфликта с царем. Вместе с тем это не означало, что в Москве непременно стремились открыть новый театр военных действий. В заключение своей первой грамоты царь заявлял, что, если Карл Густав «похочет миру впрямь», пусть сообщит курфюрсту свои условия мирного соглашения[972].
Обращает на себя внимание выраженное в целом ряде документов в категорической форме утверждение, что гетман Павел Сапега с сенаторами и шляхтой «остатков» Великого княжества Литовского принес присягу царю, хотя в действительности подобное событие вовсе не имело места. Это утверждение отражало уверенность русских политиков, что в той безвыходной ситуации, в которой оказался гетман и другие жители Великого княжества, у них не остается другого выхода. В этом царя и его советников убеждали и сообщения К. Иевлева. Уже в апреле, когда Иевлев еще ехал к Яну Казимиру, сопровождавший его ротмистр сказал, оценивая силы противников: «войско ныне за гетманы малое, а с шведом с Ракоцею идет войско потяжное, и я чаю, что уступятъ прочь, бою не дадут»[973]. В справедливости этих слов Иевлев убедился на обратном пути. 9 мая в Тикоцине гонец, ехавший от П. Сапеги к королю, сообщил ему, что войска союзников идут к Бресту, а гетман отступил. «И чаю, — говорил он, — Брестъ нынешнего дни или завтра здастся, потому что людей в ней всего 500 человек пехоты и тем боронитца нечем»[974]. Сами официальные представители Речи Посполитой на переговорах с Иевлевым не скрывали, что нет возможности оказать сопротивление соединенной армии союзников: «ходят все громадою ни один без одного, а у нас посилки не великие»[975]. К. Иевлев привез с собой также документ — яркое свидетельство настроений среди литовской шляхты: Ян Тризна, староста волковыский, а с ним целая группа шляхтичей Волковыского повета просили у царя защиты от Карла Густава и Ракоци, войска которых, «перешед вдоль и поперег всее Полшу, уже Великое княжество Литовское воюют»[976].
На «распросе» в Вяземах 6 июня К. Иевлев сообщил последние известные ему новости. Брест сдался войскам союзников. П. Сапега с 6-тысячным войском отступил к Рожанам, но и туда пошли «загонные люди» из армии союзников «и села и деревни попалили и шляхту всю порубили»[977]. Царя и его советников особенно должно было обеспокоить сообщение К. Иевлева, что Карл Густав предложил, чтобы П. Сапега «поддался всеми своими людми Ракоце венгерскому»[978].
События развивались так, что необходимо было скорее вступить в контакты с П. Сапегой, не дожидаясь того, когда отправятся в путь Д. Остафьев и Ю. Ермолич. 7 июня была составлена отправленная на следующий день В.Б. Шереметеву грамота, в которой воеводе предписывалось отправить к Сапеге «от себя» одного из дворян, предложить ему покровительство царя и обещать военную помощь, как только он принесет присягу. Он должен был также уведомить гетмана, что с ним в Борисове находятся «ратные люди многие», что означало, что русская сторона вполне в состоянии защитить «остатки» Великого княжества Литовского от войск союзников. С соответствующей грамотой к П. Сапеге 21 июня был отправлен капитан Иван Коротнев[979].
По-видимому, тогда же были подготовлены инструкции В.Б. Шереметеву. Текст их не сохранился, но их содержание излагается в его отписках царю. Грамоты с изложением этих инструкций он получил 18, а затем 24 июня. Содержавшиеся в этих инструкциях указания касались того, как следует действовать после того, как гетманы и войско дадут согласие принести присягу. Гетманов и их войска В.Б. Шереметев должен был привести к присяге сам, а в «войско Жемоицкое» следовало послать «к вере приводить… дворянина доброво». Одновременно Шереметев должен был сообщить гетманам, что им возвращаются их владения, «и они б послали в свои маетности урядников своих». Гетманам следовало подать «реестры», по которым войску будет выплачено жалованье «гусаром пятьдесят рублев, а рейтаром по девяти рублев на четь года». Вопрос о выделении войску «старей» должен был решаться на месте.
Инструкции предусматривали, что гетманы запросят военной помощи. В этом случае Шереметеву предписывалось обратиться за указаниями к царю. Если бы такая просьба последовала от войска в Жемайтии, то следовало послать туда «полковника да с ним же полк солдат». Однако при этом следовало выяснить, можно ли будет «теми людми оборонятца от неприятеля». Если силы неприятеля окажутся значительными, то следует просить указаний у царя, а войск не посылать, «чтоб людей не потерять»[980].
Таким образом, в сложившемся положении русское правительство действовало осторожно. Как видно из инструкций В.Б. Шереметеву речь шла прежде всего о приеме на русскую территорию отступавших перед неприятелем литовских гетманов и их войск. Защищать Брест и прилегающие к нему земли от наступающих войск союзников царь и его советники явно не собирались. Сложившимся положением можно было воспользоваться, чтобы распространить русскую власть на Жемайтию, куда войска союзников пока не дошли. Но и от этого следовало отказаться, если бы такие действия были чреваты угрозой крупного вооруженного конфликта.
Однако и этот план, в котором, очевидно под впечатлением успехов союзников на территории Польши и Литвы, ставились цели гораздо более ограниченные, чем первоначально, не был реализован. События стали развиваться не в том направлении, как можно было судить по поступавшим в Москву известиям. Уже весной 1657 г. стали назревать перемены международной ситуации, неблагоприятные для союзников и выгодные для Речи Посполитой. Ряд сообщений о начале таких перемен привез из резиденции Яна Казимира Климент Иевлев. Так, Иевлев сообщил, что во время его пребывания в Данкове сюда прибыли послы от крымского хана, сообщившие, что он выступает на помощь королю со всем своим войском и что вместе с татарами в походе примет участие военный отряд силистрийского паши