. Однако, по его собственным словам, (в беседе с Д. Остафьевым «наедине») этого добивались только литовцы. В беседе, состоявшейся сразу после разгрома Ракоци, коронные гетманы заявили ему, что хотят мира с Россией, «но великого государя обрать на Коруну Польскую не хотим, а обираем, де, себе королем цесарского сына». Разговор был бурный, по словам гетмана, дошло «не много не до сабель», но стороны остались при своем[1074]. Одновременно гетман, как и ранее, призывал не доверять В. Госевскому: «мне, де, от него доброго мало, и вы, де, к себе его приятелем не ставьте, он нам на обе стороны неприятель и думает злое»[1075].
Сообщения о симпатиях коронных сенаторов и шляхты к австрийскому кандидату должны были привлечь к себе особое внимание царя и его советников. В переговорах с К. Иевлевым официальные представители Речи Посполитой энергично опровергали все сообщения о каких-либо соглашениях с Австрией, утверждая, что речь идет о намеренном распространении ложных сведений, так как «все иные окрестные государи хотят разорвать дружбу» между Яном Казимиром и царем[1076]. Однако в Москве располагали исходившим из польской среды свидетельством, рисовавшим положение дел в ином свете. Речь шла о письме польского шляхтича, который побывал вместе с Яном Казимиром в Гданьске, отправленном им неизвестному корреспонденту 15 февраля 1657 г. из Калиша. Письмо, присланное А.Л. Ордину-Нащокину курляндским герцогом, было переведено в Посольском приказе 14 апреля 1675 г.[1077]. Из этого письма можно было узнать, что уже в сентябре 1655 г. король и сенаторы предлагали императору польскую корону. Позднее, когда король и сенаторы Великой и Малой Польши снова обратились с таким предложением, император Фердинанд III дал согласие сделать польским королем своего младшего сына, эрцгерцога Иосифа. Поэтому, — указывал автор письма, — комиссары Речи Посполитой под Вильно не имели права предлагать царю польскую корону[1078].
В том же письме говорилось, что именно император посоветовал предложить царю польскую корону, чтобы вовлечь его в войну со шведами, и следует поддерживать в царе эти надежды, чтобы Россия и Швеция продолжали войну, истощая друг друга[1079]. Даже можно, по мнению автора письма, заключить договор с царем, чтобы побудить его продолжать войну. Это не помешает приходу Габсбурга на польский трон, так как соглашение «чрез святость и розгрешение» со стороны папы «может быть сломано и почернено»[1080]. Автор письма выражал убеждение, что «лутче вольности своей искать, анижели московской неволи желать»[1081]. Судьба «вольностей» под властью Габсбурга также вызывала у автора письма опасения, но «сила австрийская» воспринималась им как единственная защита католической веры в Речи Посполитой от окружающих ее «еретиков»[1082].
Письмо, как видим, давало пищу для самых невеселых размышлений, а новые сообщения убедительно подтверждали содержавшиеся в нем известия о польско-австрийских соглашениях. В свете этих сообщений шансы на то, что царь будет избран на сейме преемником Яна Казимира, не выглядели особенно значительными.
Еще более тревожную картину рисовали сообщения, полученные от добровольных информаторов или передававшие слухи, ходившие среди шляхты. Ян Корсак, тайно посетивший Д. Остафьева 4 августа, говорил, что в Речи Посполитой хотят послать татар «на черкасские городы», желая «учинить войну большую», шляхте советуют «тихим обычаем» выезжать из мест, где начнутся военные действия. Корсак советовал усилить войска, находящиеся в Борисове[1083]. Аналогичные «вести» сообщил в Каменце 15 августа «черной поп» Иезекииль из Воскресенского монастыря[1084].
Позднее Д. Остафьев узнал о рассылке по территории Великого княжества универсалов, о созыве посполитого рушения, неизвестно пробив кого, и сборе подымщины. Один из шляхтичей сообщил, что «с тотары конечно договор, что приходить в одних днях на казаков», а с русскими для виду будут вести мирные переговоры, пока не определится исход войны[1085]. Позднее Д. Остафьев мог изложить и план военных действий, выработанный в Речи Посполитой. Войска В. Госевского должны наступать на Вильно, войска П. Сапеги — от Быхова к Могилеву, а король с коронным и австрийским войском и с татарами должен «приходить на казаков». По сведениям, которые собрал Д. Остафьев в начале сентября, магнаты и шляхта Короны хотят войны («Москва, де, нам и казаки всех грубнее») и готовы заключить мир со Швецией, чтобы «казаков… конечно разорить»[1086].
Информация о таком плане, собранная Д. Остафьевым, не соответствовала действительности. Напротив, литовские политики были напуганы планами коронных военачальников после разгрома Ракоци предпринять вместе с Крымской ордой поход во владения союзника Ракоци — гетмана Хмельницкого. Такие действия были чреваты войной с Россией, которой литовские магнаты и шляхта хотели избежать любой ценой. Такие настроения отразились в инструкциях, которые дал гетман Госевский своему доверенному человеку С. Медекше, которого он отправил в Москву в августе 1657 г. В случае, если бы война началась еще до приезда Медекши в Москву, ему следовало сразу заявить, что Литва не последует за Короной, что он соберет войско и не станет выполнять ведущих к войне приказов короля. Он даже был уполномочен заявить, что Великое княжество Литовское может разорвать унию с Польским королевством и соединиться с «Царством Московским»[1087].
Сообщения эти до русского правительства не дошли, так как, когда Медекша наконец добрался до Москвы, напряженная ситуация миновала и выступать с такими рискованными заявлениями не было необходимости.
Опровергая сообщения Д. Остафьева о причастности литовских политиков к планам войны с Россией, инструкции Медекши служат, однако, доказательством существования подобных планов у польских военачальников. До Москвы заявления литовского гетмана не дошли и опасность представлялась поэтому более значительной, чем в действительности.
В условиях возникшей угрозы возобновления войны приобретали значение собранные А. Лопухиным сведения о настроениях шляхты на территории Великого княжества Литовского, занятой русскими войсками. Так, он выяснил, что 16 августа на дворе у А. Саковича появился тайно войт Вильна, сообщивший, что в Вильно «государевых солдат толко с восмьсот человек». Он же сообщал, что многие шляхтичи Ошмянского и Виленского поветов, присягнувшие царю, находятся в войске В. Госевского. Вызывало опасения и положение в Гродненском повете, где предводитель местной шляхты С. Масальский ведет переписку и «живет в совете» с П. Сапегой, женатым на его сестре. Гродненский воевода Богдан Апрелев жаловался, что «в Гродно и в деревнях» нападают на русских солдат, а от С. Масальского «ссылки и управы нет»[1088].
Сообщения от посланцев начали приходить в октябре-ноябре 1657 г., но еще до их получения в Москве приняли решение для выяснения ситуации в Речи Посполитой направить гонца к Яну Казимиру. Первоначально речь шла почти исключительно о сборе информации. В грамоте, датированной 18 июля 1657 г., царь, главным образом, опровергал обвинения в том, что он не оказывал Яну Казимиру поддержки в войне со Швецией: царь послал против шведов войска из Пскова и Полоцка, послал на помощь П. Сапеге войско во главе с В.Б. Шереметевым, но оно вынуждено было остановиться в Борисове из-за «мирового поветрия». Хмельницкому было послано «крепкое повеленье», чтобы он отозвал свои войска[1089]. Никакой необходимости в посылке такого документа не было, он должен был служить прикрытием истинной цели миссии.
Главная цель, достижения которой должен был добиваться гонецНазарий Алфимов, состояла в том, что «тайным обычаем» он должен был выяснить, намерена ли Речь Посполитая выполнять Виленский договор, будет ли созван сейм, каковы шансы на нем австрийского кандидата[1090]. В наказе, таким образом, ясно очерчен круг вопросов, интересовавших в первую очередь русских политиков в середине лета 1657 г.
Н. Алфимов уже находился в дороге, когда за ним вдогонку была отправлена еще одна грамота к Яну Казимиру, датированная 5 августа. В ней царь ставил короля в известность об обвинениях, выдвинутых против него Хмельницким: правительство Речи Посполитой побуждало султана и хана к нападению на Войско Запорожское, обещая им за это «все украинские городы нашего царского величества». К этому в грамоте было добавлено, что после разгрома армии Ракоци «польские люди… соединясь с крымскими татарами, нашего царского величества черкаские городы многие поймали». Царь требовал прекратить подобные действия и соблюдать Виленское соглашение. Очевидно, к этому времени до Москвы дошли сведения о планах совместного похода польско-татарских войск на украинские земли и это вызвало соответствующую реакцию русского правительства.
Царская грамота содержала и одно важное предложение. Теперь, когда неприятели, Карл Густав и Ракоци, ушли из Польши, царь предлагал прислать в Москву «великих» послов, «дав им полную мочь и наказав им подлинно, чтоб все те дела совершити им у нашего царского величества безо всякие отволоки, а, заверша, и закрепити»