Добиться этого было необходимо для решения двух других важных задач. Фридрих Вильгельм хорошо представлял себе, какие серьезные противоречия налицо в отношениях между Польско-Литовским государством и Россией. Он понимал, что эти противоречия могут привести к войне, которая затруднила бы направленные против Швеции действия ее противников. Поэтому он стремился приобрести влияние на царя, убедив его в своей дружбе, чтобы воспользоваться им для ослабления русско-польского конфликта, для отсрочки момента возможного столкновения. Посланец курфюрста настойчиво предлагал советникам царя посредничество своего государя в регулировании споров между сторонами, чтобы «те ссоры, которые учинились после Виленской комиссии с королевские стороны» при его участии «были успокоены, а до развратья за те ссоры не допустить»[1236]. Такое посредничество, — заверял посол, — будет успешным, так как «сенатори, де, польские и литовские многие х курфистру добры и от его мысли не отстанут»[1237].
Уверяя царя, что он готов способствовать выполнению Виленского соглашения, курфюрст, конечно, вводил его в заблуждение. Утверждение русского политического влияния в Речи Посполитой совсем не соответствовало его интересам. Однако курфюрста пугала и возможная перспектива утверждения в Речи Посполитой австрийского политического влияния, которая как будто становилась реальной после заключения военного союза между Речью Посполитой и Австрией. Интересам курфюрста, как представляется, соответствовало бы столкновение интересов обоих претендентов, что привело бы к неудаче планов того и другого. С этой целью курфюрст готов был содействовать формированию в Речи Посполитой партии сторонников царя, которую бы царь поддерживал, а направлял ее действия курфюрст.
Первые шаги, чтобы добиться соответствующего соглашения с царем, предпринял близкий родственник и союзник курфюрста курляндский герцог Якоб, воспользовавшийся тем, что в октябре 1657 г. через Курляндию проезжал возвращавшийся из Дании Д. Мышецкий. В состоявшихся 15 октября беседах герцог и его канцлер М. Фелькерзам внушали своему собеседнику, что следует скорее добиваться избрания царя, «не испуская времени», пока поляки стоят ныне в «изнеможении», и, чтобы не зависеть во всем от польских «вольностей», царю следует «быти обраным, яко дедичом», т. е. с обеспечением наследственных прав на польский трон[1238].
В борьбе за польский трон царю следует опираться на «евангеликов» — протестантов. В первую очередь имелся в виду один из главных протестантских магнатов в Речи Шсполитой — Б. Радзивилл, которому царь должен был вернуть его владения. Когда с помощью царя он станет «потежным (т. е. могущественным. — Б.Ф.) паном», то он сможет нанять войско и с ним на сейм придут «тысячи три-четыре служалого люду». Кроме того, следует просить о поддержке курфюрста и городские власти Гданьска и Кенигсберга[1239].
Думается, собеседники посланника хорошо понимали, что, опираясь на протестантов, царь Алексей Михайлович вряд ли сможет добиться своего избрания, но сформированная таким образом партия могла бы оказаться достаточно сильной, чтобы помешать избранию Габсбурга.
Шаги, предпринятые курляндским герцогом и его канцлером, получили продолжение в выступлениях Йоахима фон Борентина. Хотя курфюрст предписывал посланцу проявлять осторожность и говорить об Австрии «nur bei Privat-Conferenzien» (только в частных беседах)[1240], вопрос о притязаниях Габсбургов на польскую корону занял на официальных переговорах заметное место. Уже на первой встрече с советниками царя посланец курфюрста сообщил, что «слух носитца» будто король и сенаторы в обмен за военную помощь обещали эрцгерцогу Леопольду избрать его преемником Яна Казимира, но курфюрст постарается «того дела в совершенье не допустить»[1241]. Подробнее он коснулся этой темы на следующей встрече 29 января, сообщив, что вместе с курфюрстом против избрания Габсбурга будут выступать «все иноверцы, которые не римские веры, а в Полше русской, литовской и кальвинской веры людей много»[1242]. Особенно резко посланец курфюрста выступил против Габсбургов на встрече, состоявшейся 10 февраля 1658 г. Габсбург, подчиняя себе соседние государства, — говорил он, — стремится превратить свою выборную власть в наследственную, а затем «не токмо телеса человеческие, но и души их в неволю приводить и от всяких вер людей учнет принуждать в свою веру римскую»[1243]. И далее посланец снова возвращался к этой теме, утверждая, что, став польским королем, Габсбург станет «во всяких костелех властвование римское заводить»[1244]. Было еще одно важное обстоятельство, побуждавшее курфюрста обратить внимание русских политиков на эту сторону дела. Посланец курфюрста доказывал, что война с Речью Посполитой не приведет царя к утверждению на польском троне. Наоборот, результат будет противоположным, так как тогда «поляки и поневоле из дому Аустрейского поищут себе государя, будет и противно правам их»[1245].
Сложные маневры курфюрста привели к результату, на который он явно не рассчитывал. Высказывания, рисовавшие курфюрста как решительного противника политики насильственного насаждения католицизма, привели русских политиков к мысли, что, используя этот фактор, удастся сделать курфюрста своим союзником в борьбе с Речью Посполитой, руководящие круги которой в середине XVII в. сами все более определенно вступали на путь проведения такой политики. Посланец, который должен был отправиться в Бранденбург, должен был передать курфюрсту важное сообщение, что на сейме, который должен собраться в скором времени, будет принято решение о закрытии в стране всех протестантских «зборов» «не токмо в болших местех и по меньшим местечком и в маетностях шляхетских». Посланец должен был убеждать курфюрста, что такие намерения правящих кругов Речи Посполитой свидетельствуют, что договор о мире с курфюрстом был заключен «лестью» и Речь Посполитая не будет его соблюдать, как не выполнила она своих соглашений с Хмельницким. Царь устами посланца обещал взять курфюрста под свое покровительство и «людей в помочь давать, как и Хмельницкому»[1246].
В ответ на сообщения курфюрста, что в мирный договор с Речью Посполитой он внес условие о выполнении Польско-Литовской стороной Виленского соглашения, царь сообщил, что и он на переговорах под Вильно будет требовать через своих послов, чтобы в договор были внесены «статьи», касающиеся курфюрста. Это заявление, как представляется, служило прелюдией к тому главному предложению, которое должен был сделать посланец. От имени царя он должен был призвать Фридриха Вильгельма, «соединяясь» с Алексеем Михайловичем, «идти на польского короля и над его городами и землями… промысл чинить… и который город кому подаст Бог, и тому тем городом и владеть». Поскольку в Москве воспринимали курфюрста (в соответствии с его заявлениями) как защитника «иноверцев» в Речи Посполитой, то посланец от имени царя обещал, что царь готов дать приют людям «разных вер» в своих владениях на территории Великого княжества Литовского, где никто не будет принуждать их к смене конфессии[1247]. Прямое предложение курфюрсту военного союза, направленного против Речи Посполитой, показывает, что к концу зимы 1658 г. возобновление военного конфликта с Польско-Литовским государством представлялось царю и его советникам все более вероятным.
Помимо соглашения о военном союзе от курфюрста ожидали содействия в решении серьезной проблемы, которая выдвинулась на первый план после посещения Москвы Я. Досовским. Помимо поисков договоренности о совместных военных действиях против шведов посланец В. Госевского получил и другое, секретное поручение. То, что ему было поручено, Я. Досовский изложил в беседе с дьяками Посольского приказа 2 февраля 1658 г. На беседе посланец коснулся тех трудностей, с которыми столкнутся на сейме литовские сенаторы — сторонники царя. Он сообщил, что коронные сенаторы не склонны избрать царя и готовы отдать предпочтение кандидатуре Леопольда Габсбурга, «что у коренных сенатореи маетности прилегли к цесарским границам». Кроме того, они не согласятся на избрание царя, если к Речи Посполитой не будет присоединена «Малая Россия» и сенаторы не получат обратно свои земли на этой территории. Учитывая все это, — заключал посланец, — русским «великим» послам «на сойм ехать не для чево»[1248]. В этих сведениях для русского правительства не было ничего нового. Именно располагая такими сведениями о позиции коронных сенаторов, царь еще до встречи Я. Досовского с дьяками принял решение (о чем уже говорилось выше) не отправлять своих послов на сейм. Но первостепенное значение имело заявление Досовского, что, если «у коронных сенаторов с литовским «згоды» не будет, и он, де, чает, что придет к тому, что Литва от Коруны будет оторвана»[1249]. Хотя эти высказывания Досовский излагал как свое личное мнение, к рисовавшейся в них возможности сепаратного русско-литовского соглашения в Москве отнеслись со всей серьезностью. Отпуская 15 февраля Досовского из Москвы, глава Посольского приказа Алмаз Иванов обещал вернуть гетману все его владения и пожаловать новые, если гетман, когда не удастся договориться с коронными сенаторами, сумеет «Великое княжество Литовское от Коруны Польские отлучить». Разные милости и сохранение всех «прав» и «вольностей» были обещаны и другим литовским сенаторам и шляхтичам. В ответ на эти обещания посланец заверил дьяка, что «гетман тем промышлять учнет всею мочью, чтоб Великое княжество Литовское от Коруны Польские оторвать и прилучить к Московскому государству»