[1326]. Таким образом, представления казацкой верхушки и русского правительства о том, какие следует провести реформы, чтобы найти выход из внутриполитического кризиса в гетманстве, совпали.
Когда во время переговоров посланцам сообщили о решении царя послать в ряд украинских городов своих воевод, посланцы не только выразили свое убеждение, что «тем в войску бунты усмирятца», но и высказали пожелание, чтобы царь прислал воевод и в другие города, и тогда «у них бы, де, в Войску и гораздо было лутчее и смирнее»[1327]. Очевидно, в представлении посланцев воеводы должны были прийти также с войском, чтобы подавить восстание и утвердить новый порядок, который должен был сложиться с установлением «реестра». К вопросу о посылке на Украину войск для усмирения «бунтов» посланцы по собственной инициативе вернулись еще раз: «Изволил бы великий государь послать в войско своих царского величества воевод и ратных людей, и то им будет досталь на искоренение своеволства».
Поскольку ни в наказе Лесницкому, ни в дополнительных инструкциях, присланных с П. Бережецким, о посылке на Украину воевод с войском не говорилось, Т.Г. Яковлева, анализируя материалы переговоров, пришла к выводу, что речь должна идти о личной инициативе Г. Лесницкого, стремившегося любой ценой добиться усмирения волнений[1328]. Однако, как указывалось выше, Выговский просил через своего отца о военной помощи еще 20 марта. Кроме того, заслуживает внимания то место в письме Выговского Г. Лесницкому (письмо привез П. Бережецкий), где высказывалась просьба, чтобы царь вместе с грамотой, осуждавшей действия «бунтовщиков», прислал «боярина», который бы их «сурово наказал за бунты»[1329]. Ясно, что боярин мог это сделать, лишь опираясь на приведенное с собой войско.
Как бы то ни было, Г. Лесницкий выступал в Москве как официальный посол гетмана, наделенный соответствующими полномочиями, никаких оснований сомневаться в том, что его высказывания отражают взгляды гетмана и казацкой верхушки, у царя и его советников не было, а эти высказывания говорили о том, что задуманный в Москве план действий по выходу из кризиса встречает в этой среде понимание и поддержку. В этих условиях ни сообщения Виленского воеводы, ни гораздо менее конкретные обвинения посланцев Пушкаря не могли оказать влияния на русское правительство. Дьяки Посольского приказа, разговаривавшие с Искрой и его товарищами, прямо заявили, что от гетмана «к измене причины никакие не объявилось», а если П. Тетерю он «куды и послал, то не для измены»[1330].
Сразу по окончании переговоров в Москве стали принимать меры, чтобы положить конец затянувшемуся кризису. Еще до их окончания, 22 апреля, царь приказал послать Ивана Алфимова с царской грамотой к Пушкарю[1331]. Сохранился черновик этого документа[1332]. В нем действия восставших определялись как «нехристианское дело», а полтавскому полковнику строго предписывалось «из нашего царского повеленья не выступати и бунты все успокоить, а о новой раде никого не возмущати» и подчиниться гетману Выговскому, которого хотят сместить «без всякие слушные причины». Конец документа не сохранился, но может быть восстановлен по обращенной к Пушкарю речи Алфимова, сохранившейся в его статейном списке. Пушкарь ставился в известность, что царь посылает в Полтаву своего воеводу[1333]. Он, очевидно, должен был проследить за тем, чтобы приказания царя были исполнены. Наказ И. Алфимову не сохранился, но о его содержании позволяют судить высказывания посланца при встречах с политическими противниками Выговского. Казаков Полтавского полка он обвинил в том, что «все злочинные дела начались от вас», и потребовал, чтобы они обратились к гетману «со всяким покорением»[1334]. Степану Довгалю, новому миргородскому полковнику, он заявил, что тот «за свое воровство в рядовых казаках быть негоден»[1335]. Запорожскому кошевому Якову Барабашу, который к этому времени прибыл к Пушкарю, он также дал ясно понять, как в Москве оценивают его поведение: он хочет без «указа» царя «гетмана выбрать мимо всего войска», «сложася с плутами и бунтовщики разных полков»[1336]. Таким образом, И. Алфимов должен был в самой резкой форме предложить противникам Выговского прекратить междоусобицу и подчиниться гетману.
При окончании переговоров, 25 апреля, В.Б. Шереметев сообщил украинским послам, что в соответствии с просьбой гетмана посылает на Запорожье дворянина Никифора Волкова[1337]. Материалы, связанные с этой миссией, не сохранились, но о содержании данных ему поручений позволяют судить высказывания В.Б. Шереметева и текст грамоты, отправленной 25 апреля к гетману Выговскому. Гетман ставился в известность, что на Запорожье отправлена грамота «с великим запрещеньем, чтоб они от самоволства отстали и бунтовать перестали»[1338]. В.Б. Шереметев сообщил посланцам гетмана, что на раде после прочтения царской грамоты дворянин должен добиваться, чтобы зачинщики волнений были наказаны по «войскому праву»[1339].
Главную роль в выходе из кризиса и проведении намеченных реформ должен был сыграть В.Б. Шереметев. О его посылке на Украину для составления «реестра» было официально объявлено посланцам гетмана. Вместе с Шереметевым в Киев был направлен большой военный отряд — 1159 драгун и 413 московских стрельцов[1340]. Таким образом, при проведении преобразований представитель царя должен был опираться не только на авторитет царского имени, но и на пришедшую с ним военную силу. Этот шаг вполне отвечал тем пожеланиям, которые высказывал во время переговоров Г. Лесницкий.
И переговоры с посольством во главе с Г. Лесницким, и принятые в результате переговоров меры давали царю и его советникам в конце апреля 1658 г. основания надеяться на скорое окончание внутриполитического кризиса на Украине, после чего Войско Запорожское сможет на русской стороне принять участие в надвигавшемся конфликте с Речью Посполитой.
В марте-апреле 1658 г. в Москве еще не имели никакого ответа из Варшавы на сделанные предложения и должны были строить свою политику по отношению к Польско-Литовскому государству на основании информации, поступавшей от воевод пограничных городов. Одним из таких информаторов был Виленский воевода кн. М. Шаховской, отписки которого уже упоминались выше, другим — А.Л. Ордин-Нащокин, которому, как уже указывалось, было поручено вести переговоры по разным вопросам с польным гетманом литовским В. Госевским.
Первоначально сообщения А.Л. Ордина-Нащокина носили такой характер, что могли бы вызвать в Москве надежды на благополучный исход мирных переговоров. Объяснялось это тем, что он поддерживал связи с теми литовскими политиками, которые (как гетман В. Госевский) были заинтересованы в заключении мира с Россией и совместных действиях против шведов в Ливонии.
Так, 9 января н. ст. из обоза под Пярну гетман писал А.Л. Ордину-Нащокину, чтобы тот скорее шел с войском в Ливонию, обещая «общаго воевать неприятеля, не дая ему седети в Истонии»[1341]. От него же воевода Царевичева Дмитриева узнал в январе, что в Варшаве собирается съезд сенаторов для определения повестки дня будущего сейма[1342]. В связи с этим гетман хотел бы узнать, чем он мог бы «служить» царю на сейме. 30 января наместника ливонских городов посетило доверенное лицо гетмана ошмянский староста Адам Сакович. Он сообщил, что на съезде в Варшаве будут обсуждать, «на чем сейму быть и докончание учинить» с русскими «полномочными послы». Он заверял, что и он, и гетман будут стремиться «к вечному миру и утвержению по Виленскому договору от царской высокой руки быти неотступным»[1343]. Получалось, что польско-литовская сторона готова выполнять условия Виленского договора, а кандидатура царя имеет шансы на успех.
В начале февраля А.Л. Ордин-Нащокин получил от царя полномочия для обсуждения с гетманом вопросов, поднятых во время пребывания Я. Досовского в Москве. Однако сообщение об этом застало В. Госевского уже на дороге в Варшаву и встреча двух политиков не состоялась[1344]. Извещая о своем отъезде, гетман одновременно предложил: «изволь кого от своих верных послать, что мне о всем ведомо учинил». Ордин-Нащокин воспользовался этим и послал к гетману своего сына Воина, чтобы узнать на месте о решениях Варшавского съезда. Он повез В. Госевскому царскую грамоту, удостоверявшую полномочия отца[1345].
Когда Воин вернулся к отцу 10 апреля, он привез сведения, которые не могли не вызвать тревогу. Он сообщил, что собравшиеся в Варшаве сенаторы «преж с шведом укрепленье хотят тайно учинить», а на сейме русским послам предъявят такие «запросы», что «миру не сбысться», а в будущей войне хотят «в помочь… к себе принять татар и казаков»[1346]. Правда, вернувшийся во второй половине апреля в Жемайтию В. Госевский заверял А.Л. Ордина-Нащокина, что «у них тайно мир со шведом не будет»[1347]