[1459]. Однако полного единства между взглядами литовских политиков и А.Л. Ордина-Нащокина не было. Если В. Госевский явно полагал, что русско-литовское соглашение приведет к войне со шведами в Ливонии, то А.Л. Ордин-Нащокин надеялся, что оно поможет заключить выгодный для России мир со Швецией. Его записка заканчивалась словами: «с тем, государь, промыслом и строем подасть Господь Бог без большие крови мир с королем свейским на чем тебе, великому государю, годно»[1460].
А.Л. Ордин-Нащокин убеждал царя и готовившихся выехать на переговоры русских представителей, что переговоры со шведами следует вести на Западной Двине «меж Царевичева Дмитреева города и Риги», в месте, где сходятся границы Курляндии, Жемайтии и «Прусской земли»[1461]. К этому месту переговоров он предлагал направить русские войска с двух сторон — с запада — из Вильно и с востока — из Пскова[1462]. В пользу такого решения А.Л. Ордин-Нащокин приводил ряд доводов: концентрация в этом районе русских войск, выступающих в роли посольского «конвоя», окажет давление на шведов и заставит их прекратить нападения на соседние литовские поветы, что укрепит авторитет царя в глазах литовской шляхты. Это будет способствовать и укреплению позиций сторонников прорусской ориентации в Великом княжестве Литовском. Одновременно обозначится и неприятная для шведов перспектива совместных действий русских и литовских войск[1463]. К этому воевода Царевичева Дмитриева добавил еще один аргумент: концентрация русских войск в этом районе заставит курфюрста бранденбургского и курляндского герцога присоединиться к русско-литовскому соглашению[1464].
Позднее в беседе с доверенным лицом царя подьячим Приказа Тайных дел Протасием Никифоровым он резко критиковал главу Посольского приказа думного дьяка Алмаза Иванова за то, что тот при заключении со шведскими послами соглашения о перемирии и проведении мирных переговоров не добился распространения его действия на Великое княжество Литовское, которое теперь подчинилось верховной власти царя, и дал согласие провести переговоры на реке Нарове на «Ижерской земле»[1465]. Если согласиться на проведение переговоров на Нарове, то, — доказывал он, — будут утрачены дополнительные возможности влиять на положение дел в Великом княжестве Литовском, удерживать его в сфере русского влияния и совместно с ним противостоять шведам.
На протяжении июня-июля 1658 г. А.Л. Ордин-Нащокин настаивал на проведении переговоров со шведами на Двине и отказывался покидать свою резиденцию в Царевичеве Дмитриеве, чтобы присоединиться к другим членам посольства. Он даже ссылался на то, что ранее, следуя указаниям царя, он заключил соглашение с литовским гетманом, «покаместа утвердитца Княжество Литовское под твоей, великого государя, высокою рукою, и мне, холопу твоему, из Царевичева Дмитреева города не отдалитца и по Виленскому договору в тайне з шведом зговор не чинить»[1466].
На этом этапе, когда еще не начались контакты между делегациями, единственным заметным событием стала попытка французского посредничества.
Когда определилась неудача английской миссии, Карлу Густаву попытался оказать поддержку его другой союзник — Людовик XIV. В ноябре 1657 г. грамота Людовика XIV с предложением посреднических услуг была отправлена французскому послу в Стокгольм, который на месте должен был подобрать человека, способного выступить в качестве посредника. В своей деятельности ему следовало руководствоваться указаниями шведского короля[1467]. Выбранный для роли посредника Жак Деминье, бывший французский офицер на шведской службе, в начале июля приехал в Нарву и уведомил о своем прибытии новгородских воевод. Им был передан перевод грамоты Людовика XIV от 9 мая 1658 г. с предложением о посредничестве[1468]. Об этом предложении стало известно польским политикам, и это вызвало их беспокойство. Они опасались, что французский дипломат, заинтересованный в том, чтобы Карл Густав направил свои силы на войну с Австрией, может убедить шведских политиков заключить мир с Россией, уступив ей новгородские пригороды на побережье Финского залива[1469]. Из Нарвы в конце июля дипломат направился в Юрьев Ливонский, чтобы оттуда ехать в Москву, однако юрьевскому воеводе уже были посланы указания, чтоб он не пропускал посланника к царю и «отказал ему во всем»[1470]. Дипломат был вынужден вернуться, не выполнив своей миссии[1471]. В услугах посредника, так тесно связанного со Швецией, русская сторона не была заинтересована.
Начало мирных переговоров все откладывалось[1472], а это никак не устраивало царя и его советников. В начале августа воеводе Царевичева Дмитриева был послан приказ присоединиться к другим членам посольства и ехать с ними на Нарову, и он должен был подчиниться[1473]. Его советам в Москве не последовали. Единственным результатом его усилий стала грамота от Алексея Михайловича к великим послам от 8 августа, в которой им предписывалось: «А Княжество б Литовское отговаривать от Свейские коруны к Московскому государству и стоять о том накрепко»[1474].
Вопреки расчетам русских политиков мирный договор со Швецией летом 1658 г. не был заключен. Не удалось и провести мирные переговоры с Речью Посполитой в запланированные в Москве сроки. Царь так торопился выслать представителей под Вильно, что они отправились в путь без наказа и верительных грамот, и лишь 10 июня их нагнал в пути гонец с соответствующими документами[1475]. Сразу после отправки послов 12 мая в Варшаву был отправлен гонец Ларион Иванов с сообщением, что послы уже находятся в дороге и следует скорее прислать под Вильно представителей Речи Посполитой[1476]. Тем самым царь давал понять, что сделал все, чтобы переговоры начались в положенные сроки, и ответственность за то, что они не состоятся, ляжет на польско-литовскую сторону.
15 июня, как и следовало ожидать, Виленский воевода кн. М. Шаховской сообщил великим послам, что про комиссаров Речи Посполитой «ведома нет»[1477]. 20 июня послы прибыли в Вильно[1478], тогда же Ю.А. Долгорукий сообщил им, что идет с войском из Полоцка к Вильно[1479]. Не имея каких-либо новых известий, послы 23 июня отправили гонцов к гетманам П. Сапеге и В. Госевскому с просьбой сообщить, когда могут прибыть польско-литовские комиссары[1480]. Лишь 30 июня от кн. Семена Огинского послы узнали, что комиссары, которые должны вести переговоры, как будто назначены[1481].
2 июля возвратился И.А. Желябужский с грамотой от гетмана В. Госевского. Гетман сообщал послам, что отправляет к ним гонца Мих. Скорульского, который сообщит им, кто назначен комиссарами на переговоры, и ответит на другие вопросы[1482]. Так как вопрос о проведении переговоров стал приобретать реальные очертания, то послы 3 июля обратились к царю за указаниями, следует ли разрывать отношения и начинать войну, «буде польские комиссары на указные сроки… не приедут, а буде и приедут, а делу учнут чинить проволоку»[1483]. Такое обращение представляется неоправданным, так как соответствующие четкие указания содержались в переданном послам наказе. Однако для этого обращения к царю была важная причина — корпус Г.Г. Ромодановского не присоединился в указанные сроки к армии Ю.А. Долгорукого[1484]. Отсутствие корпуса Ромодановского не было случайностью. Осложнявшееся положение на Украине заставляло вносить изменения в разработанный план действий.
На Украине дело все более и более шло к открытому конфликту между враждующими сторонами. Пушкарь и Барабаш открыто призывали казацкие полки перейти на их сторону, идти войной на гетмана и старшину и убивать их. Одновременно они распространяли слухи, что они идут в поход по приказу царя, который дал им пушки и знамена и посылает на помощь войско. В этих условиях приезд И. Апухтина (Выговский принял его в Чигирине 1 мая) с грамотами, содержавшими очередные призывы подчиниться законному гетману, не мог удовлетворить казацкую верхушку. Гетман с неудовольствием констатировал, что царь его «не пожаловал, тех бунтовщиков и самоволцов сокротить не велел»[1485]. К этому времени в Чигирине окончательно пришли к решению подавить восстание, опираясь на поддержку Орды, о чем гетман прямо заявил царскому гонцу. Выговский дольше ждать не мог, не только в связи с обострением конфликта, но и потому, что в дальнейшем он мог лишиться татарской помощи. Хан снова получил приказ султана идти походом в Трансильванию. Как узнал в конце июня И. Апухтин, в Чигирине находился крымский посланец Мустафа-ага, добивавшийся, чтобы гетман выслал отряд для участия в походе