срыву мирных переговоров. Они, однако, не были вполне уверены в правильности такого решения. На следующий день, 24 июля, они обратились к царю за указаниями — «о числех по наказу ли делать». Они также хотели узнать, если Великое княжество Литовское перейдет под русский протекторат, «на которых статьях им в подданстве быти»[1527].
Вопрос об отношении к литовскому проекту встал прямо и непосредственно перед царем и его советниками с приездом в Москву Адама Саковича. Он был принят царем 6 июля и на встречах 9 и 11 июля подробно изложил Б.М. Хитрово и думному дьяку Лариону Лопухину литовские предложения[1528]. Затем в переговорах наступил перерыв, продолжавшийся до 23 числа. Вопрос был непростым и нуждался в серьезном обдумывании. Если А.Л. Ордин-Нащокин приветствовал проект соглашения с энтузиазмом, то отношение советников царя было гораздо более сдержанным.
Отчасти это объяснялось тем, что представления А.Л. Ордина-Нащокина о проекте формировались в условиях его постоянных, достаточно доверительных и дружеских контактов с главным инициатором проекта — гетманом В. Госевским. В Москву же поступала и иная информация, содержавшая негативные оценки литовской инициативы.
Так, полковник Марциан Огинский говорил, что вся миссия Саковича предпринята только для того, чтобы выиграть время, пока Речь Посполитая не заключит соглашений со шведами и с казаками. Адам Сакович послан в Москву по приказу короля, «а наказано ему, чтоб он про то не объявлял»[1529]. Другой член этого рода, кн. Семен Огинский, также предостерегал, что миссию Саковича литовцы организовали «с королевского ведома, а не одни»[1530]. Аналогичные предостережения адресовал патриарху Никону полоцкий епископ Калист. Он писал, что послы гетманов «идут с лестию», «чтоб которое время нужное чем продлить». Сам А. Сакович неоднократно нарушал присягу, присягал то царю, то шведскому королю. Это — «лукавый и злохитреной, лстивой человек»[1531].
Этим обвинениям, впрочем, в Москве могли и не придавать значения, так как Сакович не скрывал, что поездка в Москву предпринята им с разрешения короля после обращения к нему литовских сенаторов, «чтоб поволил им послать к царскому величеству бить челом о своем разоренье»[1532]. В соответствии с этим ему был вручен и официальный наказ, в котором ему поручалось обсудить с советниками царя, как лучше организовать мирные переговоры[1533].
Гораздо более серьезным было то обстоятельство, что выдвинутый проект соглашения, как выяснилось, не пользовался единодушной поддержкой магнатов и шляхты Великого княжества Литовского. Это выяснилось, когда 12 июля вернулся гонец великих послов Д. Остафьев[1534], посетивший Павла Сапегу и ряд других литовских политиков. Великий гетман фактически дезавуировал сообщения А. Саковича о поддержке его миссии сенаторами и «поветной шляхтой», сообщив, что предложенный царю проект соглашения был обдуман в узком кругу политиков («сенаторей и великих человек з десять»), «а то, де, нихто, никакой человек не ведает у нас, с чем Адам Сакович послан». О главных инициаторах проекта — Госевском и Паце он отзывался нелестно («тот, де, помутил, да и канцлер Пац такой же»)[1535]. Хотя он и подтвердил, что Сакович послан в Москву с его «повеленья»[1536], ясно было, что проект соглашения он одобрил с большими колебаниями и готов был взять назад свое согласие. 7 июля на встрече с гонцом другой влиятельный человек — виленский епископ Ян Завиша сказал, что он ничего не знает о посольстве Саковича, а о Паце и Госевском также дал крайне неблагоприятный отзыв: «Госевской и канцлер Пац такие великие франты, пуще их у нас во всей Литве нет, никак тому верить нечему», они «к царскому величеству и ко всем вам никак не приятны»[1537]. Наконец, к 9 июля в руках великих послов оказалась копия письма В. Госевскому еще одного литовского магната — Богуслава Радзивилла, полученная от одного из шляхтичей Новогрудского воеводства. Он доказывал, что война со шведами не принесет Речи Посполитой никаких выгод, так как «нас до Лифлянт Москва не пустить, а за море трудно». Он предлагал добиться мира со Швецией и заключения с ней союза против России. Это позволит вывести из страны на вражескую территорию и свои, и чужие войска и сохранить союз с татарами. Русские земли, — писал он, — гораздо больше «нежели неприступные свейские каменные горы корысти обещают»[1538]. Все эти сведения, в течение июля постепенно поступавшие в Москву, не могли не вызвать сомнений в том, будет ли способен литовский партнер на переговорах осуществить то соглашение, которое он предлагает.
Серьезные проблемы возникали и в случае реализации польско-литовского соглашения на практике. Его условия, как уже было отмечено выше, предусматривали возвращение Великому княжеству всех утраченных в ходе русско-польской войны 1654–1655 гг. земель и вывод с его территории русских войск. Какая же была гарантия, что, получив все это, литовская сторона станет соблюдать другие условия соглашения? Единственной гарантией мог бы быть разрыв связей между Литвой и Польшей и подчинение Великого княжества власти царя тотчас, а не после смерти короля Яна Казимира. Так понимал смысл соглашения А.Л. Ордин-Нащокин. Однако Сакович говорил об этом на переговорах лишь как об одной из возможностей, которая будет реализована, если на сейме сенаторы и послы Польского королевства не захотят присоединиться к русско-литовскому соглашению и изберут преемником Яна Казимира не Алексея Михайловича, а другого кандидата. Однако в свете тех сообщений, которые привез Д. Остафьев, возможность такого развития событий также стала выглядеть как сомнительная. Так как русскую сторону интересовало прежде всего сепаратное русско-литовское соглашение, то Д. Остафьев в разговоре с первым сенатором Литвы П. Сапегой настойчиво пытался выяснить, «отступятся» ли литовцы от Короны, если их предложения поляками не будут приняты. Гетман, пояснявший ранее гонцу, что литовцы и жители Короны «смешались… и верою, и поженились, и маетности помешались», на так поставленный вопрос, «молчав много», в конце концов ответил: «никак отступить от них не мочно»[1539]. Отпуская гонца, великий гетман снова повторил: «А от Короны не отлучаемся»[1540].
Переговоры не привели к какому-либо определенному результату. 23 июля А. Саковичу объявили, что царь, ознакомившись со «статьями», дал все необходимые указания своим великим послам, но каковы эти указания, Саковичу не сообщили и 27 числа состоялся его официальный «отпуск»[1541]. Молчание советников царя было не случайным, так как в действительности никаких указаний великим послам отправлено не было. Лишь 4 сентября царь отослал к ним привезенные Саковичем «статьи», не сопроводив их какими-либо комментариями[1542].
Причины такого поведения русской стороны, вероятно, следует связывать с тем, что к концу июля в Москве уже имели первые неофициальные известия о том, что сейм принял решение начать мирные переговоры с Россией и избрал Алексея Михайловича преемником Яна Казимира, т. е. удовлетворил главные пожелания литовцев. В этих условиях исчезал сам предмет сепаратных русско-литовских переговоров.
Вопрос о мире с Россией и избрании Алексея Михайловича был внесен в повестку работы сейма еще весной при рассылке универсалов на сеймики[1543]. Как пояснял Д. Остафьеву П. Сапега, послы, избранные на литовских сеймиках, направились на сейм «говорить» «о покое с великим государем и постановить бы так, как стала олекцея (т. е. выборы) на комиссии»[1544], т. е. добиться избрания царя преемником Яна Казимира, как это было предусмотрено Виленским соглашением. И это заявление соответствовало истине. Литовцы прилагали усилия, чтобы их представительство на сейме было возможно более значительно. Выборы послов были проведены даже в тех поветах, которые были заняты русскими войсками. Русские власти в проведение выборов не вмешивались. Когда шляхта Ошмянского повета, получив королевский универсал о выборе послов, обратилась к «великим» послам за «указом», никаких указаний не последовало[1545]. Некоторые сеймики послали Н.И. Одоевскому инструкции своим послам[1546]. Снова избранный послом от Троцкого воеводства М. Россухацкий просил Н.И. Одоевского об охране его владений во время пребывания на сейме[1547].
На сейме, который начал работу 10 июля н. ст., уже через несколько дней после начала заседаний, 16–17 июля литовские послы во главе с Яном Антонием Храповицким, потребовали организации депутации для подготовки инструкций для комиссаров, которые высланы под Вильно, и на следующий день такая депутация была образована[1548]. Решения, принятые сеймом, состояли в следующем. Сейм (несмотря на протест епископов) принял решение об избрании Алексея Михайловича преемником Яна Казимира, если он примет предложенные условия. Соответствующие инструкции были посланы комиссарам 25 июля н. ст. Они получили полномочия в случае успеха переговоров выдать представителям царя соответствующий «диплом». Из числа участников сейма была сформирована депутация, которой сейм дал право заключить соответствующий договор. Избрание царя участниками сейма было актом, противоречащим традиционным нормам права Речи Посполитой, которые предусматривали право на участие в выборах всех представителей дворянского сословия. Это давало основания для того, чтобы оспаривать законность такого решения в будущем.