Позиция А.Л. Ордина-Нащокина станет понятной, если учесть, что русские послы на ливонской границе не имели представления о тех неблагоприятных переменах в международном положении России, которые вызывали все более серьезное беспокойство советников царя и дьяков Посольского приказа. К ним не поступало сведений на этот счет ни из Москвы, ни от «великих» послов из Вильно. Как справедливо отметила Е.И. Кобзарева, отсутствие связи между одновременно действующими дипломатическими миссиями в Вильно и на шведской границе мешало участникам переговоров со шведами в поисках правильной политической линии[1685]. Главным источником информации о международной ситуации стали для членов посольства, и прежде всего для А.Л. Ордина-Нащокина, письма гетмана В. Госевского, которые пересылал Нащокину его сын Воин, замещавший отца в Царевичеве Дмитриеве.
Выше уже отмечалось, что наряду с главной задачей, решения которой добивались на переговорах под Вильно комиссары Речи Посполитой — вернуть утраченные в 1654–1655 гг. земли, перед ними стояла и другая задача — помешать заключению мира между Россией и Швецией и, наоборот, добиться заключения союза, направленного против Швеции. Неслучайно комиссарам были переданы перехваченные письма Карла Густава, в которых царь назывался «тираном» — «правителем варварского народа»[1686]. Потребность в заключении «coniunctio armorum» (военного союза) против шведов стала особенно настоятельной, когда шведские войска в Ливонии во главе с новым командующим Робертом Дугласом развернули наступление, отбирая занятые ранее литовцами замки. Армия Госевского оказалась неспособной дать им отпор[1687].
В заключении такого соглашения был заинтересован прежде всего сам В. Госевский. Несмотря на тревожное положение дел в Ливонии, он готов был направиться к Вильно, чтобы вступить в переговоры с «великими» послами и добиться заключения союза[1688]. 29 сентября, передав командование армией С. Коморовскому, он с частью войска пришел под Вильно[1689], но послы отказались с ним встретиться, так как в нарушение предварительной договоренности он пришел с войском[1690]. По-видимому, под его воздействием на встрече 27 сентября в ответ на просьбу «великих» послов прервать переговоры до получения новых инструкций комиссары выразили готовность дать свое согласие, если «великие» послы «царского величества ратным людем велят, случася з гетманы с Павлом Сапегою и з Гансевским итти на Лифлянты воевать шведа»[1691].
Как и другие литовские политики, гетман был убежден, что, оказавшись в тяжелом положении, царь уступит завоеванные земли, а перспектива приобретений в Ливонии позволит ему примириться с их утратой. Он был уверен, что в скором времени будет заключен мир и союз против шведов, и эту уверенность он стремился передать А.Л. Ордину-Нащокину до своего отъезда под Вильно. В своих письмах воеводе Царевичева Дмитриева гетман писал, что ожидает «скорого совершенья миру меж обоими нашими великими государи и над тем неприятелем (Карлом Густавом. — Б.Ф.), даст Бог одоление». «И до отца своего учини ведомо, — обращался он к Воину, — чтоб не спешил в миру со шведы, а то истинным словом обещаюсь, что с нами мир»[1692].
Письма гетмана содержали также важную информацию о ходе войны Швеции со своими противниками. Если шведские «дворяне» хвастались перед своими русскими коллегами успехами Карла Густава в Дании (Копенгаген взят приступом, датский король убит, члены его семьи попали в плен)[1693], то письма Госевского рисовали ситуацию в ином свете. Шведская армия завязла под Копенгагеном, не в состоянии взять датскую столицу, а к ней на помощь идут войска союзников: по морю — голландская эскадра, по суше — войска австрийского генерала Монтекукколи, бранденбургские во главе с курфюрстом, польские во главе с С. Чарнецким. «А ныне время на шведа, — писал В. Госевский, — со всех сторон утеснен». Одновременно он выражал надежду, что сразу после заключения мира между Россией и Речью Посполитой начнется совместный поход в Ливонию против шведов литовских войск, войск бранденбургского курфюрста во главе с Б. Радзивиллам и армии Ю.А. Долгорукого.
Располагая такими сообщениями, А.Л. Ордин-Нащокин имел основания затягивать переговоры, ожидая дальнейшего ухудшения международного положения Швеции и заключения союза против нее с Речью Посполитой или Великим княжеством Литовским.
Переговоры А.Л. Ордина-Нащокина с В. Госевским не были тайной для шведских дипломатов, и они предприняли в середине сентября попытку дискредитировать А.Л. Ордина-Нащокина, чтобы он был отстранен от участия в переговорах. Ездившему к шведам переводчику Ивану Адамову один из королевских «дворян» Конрад фон Варнер сказал, что достижению соглашения между русскими и шведами мешает А.Л. Ордин-Нащокин, который с Госевским «всегда в великой дружбе и в ссылке пребывал и что братья меж себя жили», «с польской стороны ему немалые подарки были». По словам Варнера, в Варшаве на сейме «чесные люди» говорили, что у них есть «такой друг», который помешает заключению мира между Россией и Швецией. Свои слова К. фон Варнер просил передать И.С. Прозоровскому[1694]. Попытки приписать А.Л. Ордину-Нащокину роль своего рода польского «агента влияния» не увенчались успехом. Царь не утратил своего доверия к думному дворянину и не отстранил его от участия в переговорах. Однако в сложившейся ситуации он никак не мог одобрить избранную А.Л. Ординым-Нащокиным линию поведения на переговорах. 5 октября Алексей Михайлович предписал послам согласиться вести переговоры в том месте, которое предлагают шведы — Валиесаре, «а за места б, съезду не учиня, не разъехатца»[1695]. Через несколько дней после посылки этой грамоты началась война между Россией и Речью Посполитой.
Встреча великих послов и комиссаров 4 октября снова закончилась безрезультатно. Комиссары сказали, что они готовы еще раз встретиться с послами, но «тот… сьезд будет последней»[1696]. Основания для надежд, что русская сторона пойдет на уступки, давали полученные комиссарами известия о заключении Гадячского договора. Неслучайно накануне этой встречи посланцы комиссаров сообщили послам, что «гетман Иван Выговский с черкасы королевскому величеству добили челом, и учинились по-прежнему в подданстве и присягу учинили»[1697]. К этому времени комиссары получили письмо Яна Казимира от 5 октября н. ст., и это не могло не повлиять на их позицию[1698]. На встрече, состоявшейся 8 октября, великие послы попытались предотвратить угрозу войны. Они предложили прервать переговоры до получения новых инструкций от обоих государей, заключить соглашение о перемирии до получения инструкций и «развести» войска. Они проявляли в связи с этим готовность отвести армию Ю.А. Долгорукого к Полоцку[1699]. Такие предложения не были предусмотрены царским наказом, но великие послы объясняли царю, что выступили с таким предложением, так как «ратным людем учало быть утесненье, и дороги все отняты» и нет продовольствия ни для людей, ни для лошадей[1700]. Однако польско-литовские комиссары не согласились на отсрочку. Они откровенно поясняли, что если теперь войска «розвести», то и войску, и потерявшей свои владения шляхте «без промыслу где будет живитца, и так, де, они войско и шляхту кормили в Коруне три года, а ныне, де, их болши того кормить не хотят»[1701].
Когда на следующей встрече, 9 октября, великие послы снова отказались уступить «завоеванных городов всех», комиссары заявили, что они переговоры «розрывают», а гетманы «хотят… со князем Юрьем Алексеевичем Долгоруково с товарыщи переведатца»[1702]. Как докладывал позднее Ю.А. Долгорукий царю, на следующий день другая сторона предлагала «бою не чинить и отсрочить до завтра», но на следующий день ничего не произошло. Тогда же захваченный язык сообщил, что гетманы хотят соединить силы для нападения на армию Ю.А. Долгорукого. Стремясь опередить противника, воевода атаковал более слабую армию В. Госевского 11 октября у с. Верки. Она была разбита, гетман и ряд офицеров его штаба попали в плен[1703]. Павел Сапега пытался занять Вильно, но хоругви, ворвавшиеся в город через остробрамские ворота, были отбиты[1704]. Узнав о поражении Госевского, гетман «от Вильны пошел прочь по Новогродской дороге к реке к Неману»[1705]. Комиссары, переехавшие в Слоним, 23 октября н. ст. обратились к «великим» послам с письмом, в котором спрашивали, следует ли им ожидать каких-либо сообщений («ссылок»)[1706]. Это было предложение возобновить переговоры, но в письме ничего не говорилось о прекращении военных действий. Война между Россией и Речью Посполитой стала фактом, и это не могло не наложить отпечаток на ход русско-шведских переговоров.
После получения 17 октября грамоты царя с приказом согласиться вести переговоры в том месте, где предлагают шведы