[1707], в контактах наступил перелом, но лишь 17 ноября в Валиесаре начались переговоры между делегациями обеих сторон. Такая отсрочка с началом переговоров в конечном итоге оказалась не в интересах шведов. Военный план Карла Густава основывался на том, что он сможет быстро, не встречая серьезного сопротивления, овладеть главными центрами датского королевства, поставив другие европейские государства перед совершившимся фактом. Однако под стенами Копенгагена шведы натолкнулись на упорное сопротивление, и это определило провал всего задуманного плана. Планы Карла Густава захватить главный путь, ведущий из стран Западной Европы на Балтику — Зундский пролив, и установить шведское господство на Балтийском море вызвали враждебную реакцию морских держав, прежде всего Голландии. На помощь осажденной датской столице направился большой голландский флот, который в ноябре 1658 г. после битвы со шведскими кораблями прорвал блокаду и снабдил город продовольствием и снаряжением. Затем подоспели войска союзников — Австрии, Бранденбурга и Речи Посполитой и в декабре вступили в войну со шведами на территории Дании. С приходом этих войск союзник Карла Густава герцог голштинский заявил о выходе из войны.
Сведения о происходивших переменах стали известны и русским представителям на переговорах. Предпринятые расспросы «купецких людей» показали, что шведам так и не удалось поставить под свой контроль Зундский пролив[1708]. Позднее пришли известия о неудачных штурмах Копенгагена, вступлении войск союзников на территорию Голштинии и приходе в Зундский пролив на помощь защитникам Копенгагена голландской эскадры[1709]. Одновременно русским представителям стало известно, что в Ливонии нет значительных шведских войск и шведские военачальники не рассчитывают на приход подкреплений[1710]. Когда к середине ноября для русских представителей стало ясно, в каком трудном положении оказалась Швеция, то к тому же времени стало ясно, что нет возможности использовать это, чтобы добиться заключения выгодного мира, так как к этому времени и русская сторона стала сталкиваться с серьезными трудностями.
Начавшаяся война с Речью Посполитой с самого начала стала протекать не так, как рассчитывали в Москве. Хотя гетман В. Госевский потерпел поражение и попал в плен, а Павел Сапега не сумел захватить Вильно, Ю.А. Долгорукий 19 октября двинулся со своей армией из-под Вильно на восток. В своей отписке царю он обосновывал свое решение тем, что армия оказалась без хлеба и конских кормов. Это решение в действительности лишь отчасти объяснялось тем, что армия несколько месяцев стояла на одной территории и успела ее опустошить. Главное было в том, что армия с приходом к Вильно литовского войска и присоединением к нему «присяжной шляхты» оказалась во вражеском окружении, что и затрудняло задачу добывания продовольствия. Положение усугубляло массовое бегство со службы детей боярских и солдат. Многих беглецов «по Смоленской и Полоцкой дорогам побили» литовские отряды. 7 ноября армия находилась в районе Шклова, но Ю.А. Долгорукий сообщал царю, что эта местность разорена и находиться здесь армия не может[1711]. К середине месяца армия пришла в Смоленск[1712].
Уводя армию из-под Вильно, Ю.А. Долгорукий спас ее от серьезных неприятностей, но и отрицательные последствия такого решения не заставили себя ждать. С явной тревогой воспринял известие об отходе войск к Смоленску царь Алексей Михайлович, порицавший Ю.А. Долгорукого за такое решение («и то зделалось добре худо»). «Какая тебе честь будет, — писал он воеводе, — как возмут Ковно или Гродно»[1713]. Русская власть в западных областях Великого княжества Литовского фактически перестала существовать. Русские гарнизоны в таких городах как Вильно, Ковно, Новогрудок, Гродно оказались в осаде. Эти перемены, как увидим далее, не могли не сказаться и на положении русских крепостей на Западной Двине. Первые вызывающие беспокойство сообщения пришли от сидевшего в Царевичеве Дмитриеве Воина Нащокина 15 октября. Возвратившиеся из Полоцка солдаты сообщали о нападениях «черкас» на «московских людей» в Бешенковичах, Лукойле, Черее, от чего «в Полоцке страхи великие»[1714]. Положение окончательно прояснилось к концу месяца. В начале ноября Воин мог сообщить отцу о сражении под Верками, что Ю.А. Долгорукий «от полских и литовских людей осажон», что в Полоцком и Витебском поветах шляхта «ослушны воевод», что запорожские казаки «около Киева в зборе и промышляют над государевы городы»[1715]. Происходившие перемены сказались и на территории, прилегавшей к Царевичеву Дмитриеву. 28 октября большой отряд шляхты из Браслава и Икажна, около 700 человек, занял город Друю и захватил находившиеся там хлебные запасы. Лишь 11 ноября этот отряд удалось выбить из города[1716]. Воин сообщал отцу, что собирает продовольствие и готовит Царевичев Дмитриев к осаде[1717].
Русские послы оказались в сложной ситуации, так как не имели новых инструкций, которые бы соответствовали изменившейся ситуации[1718]. В начале ноября по собственной инициативе они обратились к царю с просьбой дать указания на случай, если теперь после возобновления военных действий между Россией и Речью Посполитой шведы поднимут вопрос о «соединении на общего неприятеля на польского короля»[1719].
По-видимому, в ответ на это обращение послов к ним были отправлены новые инструкции. Инструкции эти, по-видимому, повторяли «тайный наказ» от 20 июня. Во всяком случае, последний, предельный вариант мирных условий, который предусматривали эти инструкции, совпадал с тем, который был изложен в «тайном наказе». Русскому государству должны были быть возвращены захваченные шведами во время Смуты новгородские пригороды (Канцы, Ивангород, Копорье, Ям, Карела) в обмен на земли в Ливонии, занятые русскими войсками. За собой царь хотел оставить лишь Кокнезе — Царевичев Дмитриев, крепость на Западной Двине. По-видимому, и осенью 1658 г. в Москве не оставляли мысли о приобретении «корабельных пристанищ» на побережье Финского залива. Инструкции включали, однако, и одно новое положение. «А будет они, свейские комиссары, и того не похотят», — указывалось в них, — следовало договариваться о заключении перемирия на длительный срок не менее 12 лет[1720].
К середине ноября 1658 г. положение Швеции стало настолько трудным, что вряд ли шведские дипломаты могли добиться выгодного для себя мирного соглашения, но, зная о возникших у русской стороны осложнениях[1721], они не собирались идти на уступки. Это показал уже первый этап переговоров, когда обсуждался вопрос об условиях «вечного мира» между Россией и Швецией. Русская запись переговоров в Валиесаре позволяет составить четкое представление о позиции, занятой шведскими комиссарами. Они категорически настаивали на том, что «вечный мир» может быть заключен лишь на условиях Столбовского договора 1617 г. и одним из его пунктов должен стать полный отказ русской стороны от всяких притязаний на Ливонию[1722]. Вместе с тем они заявляли, что для войны между Россией и Швецией никаких причин не было, все это — «наших неприятелей злые хитрости» (в качестве конкретных лиц, способствовавших разжиганию конфликтов, снова упоминались австрийские посредники на переговорах под Вильно в 1656 г. и «ведомый бездельник гетман Гасевской»)[1723]. Шведские послы предлагали заключить не только мир, но и союз между Россией и Швецией, «чтобы мстить собча убытки над общим недругом над польским королем»[1724]. Такой союз должен был обеспечить положение Швеции в борьбе со враждебной коалицией и примирить Россию с потерей ее завоеваний в Ливонии, так как одним из условий такого союза должно было стать возвращение Швеции всех утраченных ею земель. Для этих переговоров, как и для других переговоров подобного типа, было характерно выдвижение взаимных обвинений в том, что именно противная сторона своими действиями развязала войну, и связанных с этим требований о возмещении за понесенные убытки в виде контрибуции или территориальных уступок[1725].
На этом достаточно стандартном фоне выделяется эпизод, не имевший прямого отношения к предмету переговоров, но ярко характеризующий попытки А.Л. Ордина-Нащокина добиться благоприятного для России решения «балтийского вопроса». На встрече 24 ноября русские представители обратили внимание своих партнеров на то, что Великое княжество Литовское находится «под царского величества высокою рукою» и, таким образом, все товары, которые идут «Двиною рекою к Риге», будут поступать туда из владений царя. В этой связи они предложили установить в Риге «губернаторов» с русской и шведской стороны, которые совместно собирали бы здесь торговые пошлины, «и в то время на обе стороны будут прибыли большие»[1726]. Так, А.Л. Ордин-Нащокин, указывая на то, что торговля Риги теперь целиком зависит от расположения русской стороны, попытался добиться для русской казны доступа к тем доходам, которые извлекала Швеция из своей роли посредника в торговле между Востоком и Западом Европы. Вместе с тем это предложение еще раз показывает, что, если царь и его советники добивались выхода на побережье Финского залива, то А.Л. Ордин-Нащокин продолжал связывать решение балтийского вопроса с судьбой Риги.