й Украины, что он не хочет наносить ущерба владениям царя и запрещает нападать на них. Жалуясь на «обиды» со стороны В.Б. Шереметева, он подчеркивал свою «верность» царю и надежду на получение «милости» от царя[1775]. Новые меры для налаживания отношений с царем он предпринял по возвращении в Чигирин в середине октября 1658 г. Находившиеся в резиденции гетмана царские гонцы Я. Портомоин и Ф. Тюлюбаев были 30 августа закованы в кандалы, «всякую нужу и голод терпели», но через три недели их «расковали», а после возвращения гетмана в Чигирин им вернули «ружье» и «платье»[1776]. В грамоте, отправленной с Я. Портомоиным в Москву, гетман снова убеждал царя в своей верности, а появившиеся обвинения его в том, что он изменил присяге и хочет «Войско Запорожское на веру латиньскую приводити», называл клеветой. То, что произошло под Киевом, — заверял гетман, — «без моей учинилося ведомости и указу от меня на то не было, чтоб войною идти». Он снова подчеркивал, что ждет «указа» и «милости» от царя. В заключение он просил царя, чтобы тот Выговского, «которого Бог от рук ляцких оборонил, не предавал в руки каковые, но милость верному подданному показал»[1777]. Вместе с грамотой гетмана Я. Портомоин повез и письмо отца гетмана, Остафия, бывшему киевскому воеводе А.В. Бутурлину. Все происшедшие столкновения Остафий Выговский объяснял тем, что В.Б. Шереметев и Г.Г. Ромодановский, «не памятуючи» на заслуги гетмана, верного слуги царя, хотели его «поймать и убить», что вынудило его защищаться, но и гетман и Войско Запорожское верны царю. «А если б твоя милость, — писал Остафий Выговский А.В. Бутурлину, — с нами был на том воеводстве, все б было добро»[1778]. Гонец вез с собой еще одно письмо к А.В. Бутурлину от Прокопа Верещаки, одного из близких к гетману представителей православной шляхты (в грамоте он называл себя по должности, полученной еще в Речи Посполитой, — «коморник граничный черниговский»), П. Верещака сообщал, что Выговский, верный слуга царя, посылает его, Прокопа, к царю для ведения переговоров. В этой связи он просил А.В. Бутурлина написать воеводам, чтобы те не вели военных действий «до совершенья того посольства моего»[1779].
Все изложенные факты позволяют сделать определенный вывод: в первые месяцы после заключения Гадячского договора политика Ивана Выговского совсем не отвечала тем ожиданиям, которые связывали с заключением этого соглашения политики Речи Посполитой. И. Выговский не только не предпринял крупных наступательных действий против России, но даже не обнародовал свой переход на сторону Речи Посполитой и, наоборот, стал прилагать усилия в поисках соглашения с русским правительством[1780]. Какие же планы и расчеты стояли за этими действиями гетмана?
Исследователь внешней политики И. Выговского В. Горобец обратил внимание на серьезные противоречия между планами союзников, которые обнаружились после заключения Гадячского договора. Если для И. Выговского важнейшей задачей было укрепление своего положения на Украине и по отношению к России, а соответственно как можно более быстрое заключение мира со Швецией и переброска военных сил Речи Посполитой на Украину, то для политической элиты Речи Посполитой в конце 1658–1659 гг. первоочередной задачей было продолжение войны со Швецией[1781].
Исследователь видит причины такого положения в том, что в Варшаве неверно оценивали положение в регионе, в руководстве Речи Посполитой отсутствовало единство и оно должно было считаться со своими обязательствами по отношению к другим членам антишведской коалиции[1782]. Дело, как представляется, было в другом. Разумеется, возвращение Украины в состав Речи Посполитой было, с точки зрения польско-литовских политиков, очень важным делом, жизненно необходимым для тех кругов магнатерии и шляхты, владения которых находились на Украине, но возвращение занятых шведами прусских портов было жизненно необходимым для всех группировок магнатерии и шляхты, по крайней мере, в Короне. В условиях, когда Речь Посполитая стала участником антишведской коалиции, а главные силы Карла Густава переместились на территорию Дании, достижение такой цели становилось реальной задачей. Австрийские войска вместе с польской армией летом 1658 г. начали осаду Торуни. Сложившееся положение диктовало необходимость соблюдать обязательства по отношению к союзникам. Одно из наиболее боеспособных подразделений польской армии, «дивизия» С. Чарнецкого, в сентябре 1658 г. приняла участие в походе войск курфюрста бранденбургского на помощь датчанам, сражавшимся с войсками Карла Густава. После долгой и упорной осады Торунь капитулировала в декабре 1658 г. Но на этом военная кампания прервалась. Одной из причин ее прекращения стало нежелание не получавшего жалованья коронного войска нести службу. Возникший конфликт удалось на время урегулировать лишь к лету 1659 г. Тем самым другие крепости и города, как в Пруссии, так и на Поморье, продолжали оставаться в руках шведов, и чтобы изменить это положение, нужна была новая военная кампания, так как шведская сторона не желала пойти на уступки. В таких условиях Речь Посполитая не могла оказать Выговскому серьезной военной помощи. Напротив, политики Речи Посполитой рассчитывали, что Запорожское Войско не только примет на себя тяжесть войны с Россией, но и окажет помощь Польско-Литовскому государству против шведов[1783]. Отсутствие поддержки со стороны Речи Посполитой серьезно ослабляло положение Выговского, и заставляло искать какого-то modus vivendi с русским правительством.
Имел значение и ряд других обстоятельств. Возможно, поход гетмана с татарским войском на Левобережье представлял собой своеобразную «разведку боем», предпринятую после заключения Гадячского договора в ожидании большой войны с Русским государством. Однако результаты такой разведки, судя по сведениям, собранным путивльскими воеводами, оказались не наилучшими. Во-первых, появление на Левобережье татар привело к трениям между гетманом и местным казачеством. В лагере под Каменным «полковники и сотники» приходили к гетману «с большим шумом», жалуясь на то, что «татаровя… побивают их братью и в загонех грабят и в полон емлют». Еще более важно, что они спрашивали гетмана: «против ково он войною шол и татар призывал, а им, де, черкасом, неприятеля никово нет»[1784]. В этих высказываниях отразилось нежелание казачества по своей инициативе развязывать войну с Россией. По другому свидетельству, казаки Нежинского полка говорили, что гетман «зачал войну» с царем «неведомо для чего», и о том «шум и свар был большой»[1785]. Казаки ряда городов стали уклоняться от прихода в войско, и гетман приказывал «высылать их к себе в табар в неволю»[1786]. Перевозившие в Путивль «листы» Выговского казаки из Смелой говорили, что война «всчинаетца не от них, от их старшин»[1787]. Настроения в войске сказывались, очевидно, на результативности военных действий. «Приступы» к русским пограничным крепостям были успешно отбиты[1788]. Положение не улучшилось и после ухода Выговского на Правобережье. Когда на созванной «по сю… сторону Днепра» раде «начальные люди» спрашивали собравшихся, готовы ли те идти на русские города «войною», ответом было молчание[1789]. При таких настроениях войска начинать войну с Россией было рискованно.
Кроме того, в самом центре Запорожского Войска, в Киеве, находился русский гарнизон, который не был пассивным, а после нападения на Киев предпринимал активные действия против сторонников Выговского. Так, во второй половине октября путивльские воеводы сообщали в Москву, что русские войска из Киева ходили к Белой Церкви, «черкас многих побили и белоцерковского полковника взяли и привели в Киев»[1790]. Неслучайно в направленном 8 октября письме к царю И. Выговский добивался от него «указа» В.Б. Шереметеву прекратить военные действия[1791].
Наконец, И. Выговский отдавал себе отчет в том, что его двукратные походы за Днепр не привели к устранению «своевольников» из политической жизни Запорожского Войска. Беспокойство, связанное с их действиями, ясно выступает в письмах Выговского середины октября. Путивльскому воеводе он с тревогой писал, что некий Искра, «гетмана именуючи себя», собирает недовольных и рассылает «листы» «до своеволии побуждаючи», а от царя он одновременно добивался приказа войску, собранному Искрой, «назад отступить»[1792]. Было, очевидно, что лишь царь мог бы положить конец выступлениям «своевольников» против гетмана.
Какова же была политика царя Алексея Михайловича, который не отвечал на неоднократные обращения гетмана? Важнейшим документом, проливающим свет на курс, избранный русским правительством после нападения на Киев, является грамота, отправленная В.Б. Шереметеву после получения известий об этом событии[1793]. Грамотой воевода ставился в известность, что в России готовятся к войне с Запорожским Войском и царь приказал с этой целью направить в «многие места» войска, которые «стоят в сборе». Война будет начата, если гетман «в винах своих не добьет челом и татар от себя прочь не отошлет и… учинитца непослушен». Таким образом, соглашение с гетманом не исключалось, некоторые его возможные условия прямо названы в царской грамоте. Вместе с тем следует отметить, что в этом документе говорится лишь о нападении войск Выговского вместе с татарами, — очевидно, о соглашении гетмана с Речью Посполитой в Москве еще не знали.