С первым проявлением перемен русские гонцы столкнулись уже 5 января в Конотопе. Здесь Г. Гуляницкий, один из ближайших соратников Выговского, командующий войсками, которые вели бои на границе, встретил их «всякою неподобною бранью», обвиняя их в том, что «приехали, де, они нарочно бунт вчинять». От Гуляницкого гонцы узнали, что мир возможен лишь при условии, что царь выведет все свои войска «из черкасских городов»[1864]. Тем временем отряды польских войск стали размещаться в городах Левобережной Украины. Когда 8 января гонцы прибыли в Переяслав, в городе уже находились «драгуны немцы»[1865]. Здесь 13 января состоялась их встреча с Выговским.
На встрече гетман заявил, что он не желает встречаться с «боярами», так как они хотят «поймать его, гетмана, и голова отсечь». Тем самым о созыве рады для решения спорных вопросов уже не было и речи. Гетман также заявил, что он, правда, присягал царю, но «не на том, чтоб быть московским воеводам в городах» и задавал риторический вопрос: «почто, де, было Василью Борисовичю с ратными людми в Киеве быть?». Тем самым вслед за Гуляницким и гетман фактически заявил, что мир возможен лишь при условии вывода русских войск с территории Украины.
Аудиенция закончилась заявлением гетмана, что он идет походом против «своевольников», «а кто за них учнет стоять, и с теми, де, он, гетман, будет битца». Если учесть, что к этому времени уже достаточно долгое время шли бои между сторонниками Выговского и «своевольниками», которых поддерживали русские войска, то эти слова были ничем иным, как объявлением войны. По словам гонцов, на встрече «обозной, судьи и полковники говорили те ж речи, что и гетман». Таким образом, И. Выговский опирался на поддержку всей верхушки Запорожского Войска. В своем отчете гонцы отметили и слова гетмана, что «лутчи, де, быть в подданстве или в полону у турка, а нежели у москалей»[1866]. Столь резкие слова в устах такого осторожного и осмотрительного политика, как И. Выговский, говорят о его желании демонстративно подчеркнуть разрыв отношений с Россией. Возможно, эти слова были адресованы А. Потоцкому и другим польским офицерам, находившимся в Переяславе.
На встрече о соглашениях Запорожского Войска с Речью Посполитой, как и ранее, не упоминалось, но об этом определенно шла речь в грамоте гетмана царю, врученной гонцам 22 января. Здесь уже прямо говорилось, что «принуждены есмя… до короля Польского, яко прежнего пана, приклонитися». Правда, одновременно Выговский заявлял, что не хочет кровопролития и что соглашение, заключенное им с Речью Посполитой, предусматривает заключение «мира» между Россией и Речью Посполитой, но это был совсем не тот мир, которого желали бы в Москве[1867]. 17 января из Переяслава Выговский двинулся к Лохвице, к тому месту, где происходили бои[1868].
Здесь на русско-украинской границе военные действия все более разгорались. 13 января произошло большое сражение у Песков, где посланные Г.Г. Ромодановским воеводы, кн. С.П. Львов и П. Скуратов, пытались выручить атакованного войсками И. Скоробогатко одного из главных противников Выговского после смерти Пушкаря, Искру. Искра погиб, у противника удалось отбить лишь его обоз. В сражении, продолжавшемся «с обеда до вечера», участвовали казаки Чигиринского, Переяславского, Каневского, Черкасского, Лубенского полков. Таким образом, еще до прихода И. Выговского на границе были собраны полки и с Право- и с Левобережной Украины. Вместе с ними действовали татары во главе с царевичем СелимТиреем[1869].
Правда, в своей деятельности Выговский встречался с определенными трудностями, сохранялись опасения возможного недовольства со стороны рядового казачества. Свидетельством этому может служить следующий эпизод. Находившиеся в Москве послы Запорожского Войска, узнав о начавшихся боях под Лохвицей, обратились к гетману и «в полки» Нежинский, Переяславский, Каневский, которые принимали участие в боях, с призывом прекратить военные действия и прислать «повинную» с послами «за каждого полковника и всей старшины и черни Войска Запорожского»[1870]. Письма были отправлены с русскими гонцами, но не дошли до адресатов, так как были отобраны у гонцов «силой» по приказу Выговского[1871]. Очевидно, в Чигирине опасались реакции казаков на эти письма. Не удалось также ни овладеть Киевом, ни положить конец активности русского гарнизона в этом городе: перед их отъездом 24 января гонцов укоряли, что В.Б. Шереметев сделал вылазку из Киева и осадил Барышполь[1872].
Однако, по сведениям, собранным гонцами, внешняя поддержка способствовала серьезному укреплению положения Выговского в украинском обществе. Такой видный деятель московской ориентации, как нежинский протопоп Максим Филимонович, тайно говорил гонцам, что хотя многие казаки и недовольны гетманом, но «ныне отстать от Выговского не смеют, для того, что овладел гетман ляхами и татарами и многих разстреливает и казнит». Протопоп подчеркивал, что надежды на соглашение с гетманом не имеют под собой оснований: Выговский «конечно великому государю изменил и обращенья от него не будет»[1873]. К аналогичному выводу пришли и русские гонцы[1874]. Протопоп Максим писал, что, лишь когда царь пошлет войска, казаки оставят Выговского[1875]. В.Б. Шереметев в отписке, отправленной царю 21 января, советовал начать военные действия на Украине уже зимой, так как «к весне чают помочи гетману от многих государств»[1876].
Неясно, когда и эти факты, и оценки стали известны в Москве. Гонцы 1 февраля выехали из Конотопа[1877]. На отписке Шереметева имеется помета: «выдана из хором марта в 22 день»[1878]. Помета свидетельствует о том, что документ привлек особое внимание царя, но не дает ответа на вопрос, когда он попал в руки Алексея Михайловича. Однако эти сообщения могли дать царю и его советникам лишь дополнительные доказательства в пользу уже принятого решения. Выехавший из Москвы 15 января, А.Н. Трубецкой к 30 января приехал в Севск[1879], куда к нему должны были собраться предназначенные для похода войска. 31 января 1659 г. давно подготовленный текст грамоты Яну Казимиру был зачитан узкому кругу ближайших советников царя (Б.И. Морозов, Я.К. Черкасский, Н.И. Одоевский, И.А. Милославский)[1880]. Что же заставило прибегнуть к этой процедуре?
На землях Великого княжества Литовского положение к концу января 1659 г. заметно изменилось к лучшему. Посылка на театр военных действий новых военных сил привела к перелому в ходе военных действий. Посланный к Лукомлю в конце декабря отряд во главе с Г. Козловским нанес поражение войску С. Кмитича, взяв знамена и захватив обоз[1881]. По сведениям польских источников, позднее отряд Кмитича понес серьезные потери в бою с О. Сукиным и отступил за Березину[1882]. Отряд В. Воловича попытался из Глубокой начать военные действия против Дисны, но 12 января потерпел неудачу в бою с войсками, высланными из Полоцка[1883]. После этого его отряд отошел от Глубокой на запад к Мядзеле[1884]. Планы похода литовских войск на Полоцк и Витебск становились нереальными. 31 января н. ст. один из корреспондентов Б. Радзивилла сообщал ему, что для Ивана Нечая военные действия также складывались неудачно и он был вынужден отступить к Быхову[1885]. Полковник Ридель также в середине января потерпел поражение в бою с русскими войсками и отступил в Мстиславль, который в конце месяца был осажден войсками И.И. Лобанова-Ростовского[1886]. Все это происходило в условиях, когда литовское войско волновалось и отказывалось нести службу, не получая жалованья. Пленные солдаты из полка В. Воловича сообщали, что, правда, ранее гетман П. Сапега «полковник и шляхту уговорил служит на четверть году из одного хлеба», но «четверть» уже кончается. Солдаты ссылались при этом на то, что царь платит своим служилым людям «на четверть года по двадцать рублев», и даже угрожали, «если не дадут им грошей», перейти на русскую службу[1887]. Сам гетман П. Сапега, по сообщениям пленных, оставил театр военных действий и находился «в Соколове за Слонимом» со своими «дворовыми людьми». Позднее он и целый ряд полковников его войска направились в Варшаву на сейм, чтобы добиться выплаты жалованья[1888].
Все сказанное позволяет сделать вывод, что именно осложнения, возникшие на Украине, заставляли советников царя вернуться к тексту документа. По прочтении текст документа был одобрен и 2 февраля отправлен к А.И. Нестерову[1889]. Таким образом, было решено придерживаться твердой позиции по отношению к Речи Посполитой. Очевидно, в Москве полагали, что, несмотря на трудности, все же удастся оперативно урегулировать разногласия с Войском Запорожским.