Некоторые утверждают, что штурм дворца – это была действительно исключительно массовая военная операция. Другие говорят, что, собственно, никакого штурма не было, что было несколько десятков лиц, и, собственно говоря, они без особого сопротивления взяли и заняли дворец.
Второе правильнее, чем первое. Но все-таки там в последний момент появились танки, по-моему, два танка. Сражения, конечно, настоящего не было, потому что эти бедные девушки, укрывшиеся за дровами, моментально были разбиты.
Сколько приблизительно их там было – несколько десятков, несколько сотен? Если представить можно себе, сколько с одной стороны было сотен, тысяч, десятков, и сколько с другой?
Тысяч не было ни с одной, ни с другой стороны. Девушек и юнкеров осталось в последний момент совсем мало, потому что многие разбежались еще до того, как началось в буквальном смысле слова сражение. Там остался десяток, может быть два десятка. Тех красногвардейцев, которые туда пришли, их было, может быть, сотни полторы всего. Это было такое явление не очень военного порядка. После мне удалось пробраться в Смольный институт, где заседал Съезд Советов. Там, на трибуне, я впервые увидел Троцкого. Поверх довольно элегантного черного костюма на нем была надета распахнутая и сильно потасканная шинель дезертира. Троцкий говорил о победе:
– От имени Военно-революционного комитета объявляю, что Временное правительство больше не существует (овация). Отдельные министры подвергнуты аресту. Другие будут арестованы в ближайшие часы (бурные аплодисменты). Нам говорили, что восстание в настоящую минуту вызовет погром и потопит революцию в потоках крови. Пока все прошло бескровно. Мы не знаем ни одной жертвы. Я не знаю в истории примеров революционного движения, где замешаны были бы такие огромные массы и которое прошло бы так бескровно. Обыватель мирно спал и не знал, что в это время одна власть сменялась другой…
В этот момент в залу вошел Ленин.
Троцкий:
– В нашей среде находится Владимир Ильич Ленин, который в силу целого ряда условий не мог до сего времени появиться среди нас… Да здравствует возвратившийся к нам товарищ Ленин! (Бурная овация.)
Встреченный неудержимыми рукоплесканиями, он, выждав минуту, взмахнул рукой и произнес:
– Товарищи! Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась. Отныне у нас будет наш собственный орган власти, без какого бы то ни было участия буржуазии. Угнетенные массы сами создают власть. В корне будет разбит старый государственный аппарат, и будет создан новый аппарат управления в лице советских организаций. Очередные задачи: немедленная ликвидация войны, немедленное уничтожение помещичьей собственности на землю, установление контроля над производством. Отныне наступает новая полоса в истории России, и данная третья русская революция должна в своем конечном итоге привести к победе социализма. У нас имеется та сила массовой организации, которая победит все и доведет пролетариат до мировой революции. Да здравствует всемирная социалистическая революция!
Снова раздались бурные аплодисменты, крики: «Ленин! Ленин!» – и, еще не совсем уверенно, разразилось в переполненном до отказа зале пение Интернационала как гимна.
Последняя ленинская фраза осталась, однако, до сих пор не расслышанной, непонятой или умышленно забытой в Западной Европе, в Америке, во всех свободных странах, в то время как в Советском Союзе, водворившемся на территории бывшей России, эта фраза с той ночи и по сегодня является законом и неизменной целью: всемирная социалистическая революция.
Юрий Павлович, я знаю, что вы писали портреты почти всех самых выдающихся, самых известных революционных деятелей среди большевиков. Расскажите о воспоминаниях, которые связаны с теми днями, когда они позировали для вас? Я знаю, что вы писали портрет Ленина.
Портрет Ленина я писал, да. Это в 1921 году советская власть мне заказала портрет Ленина, и мне пришлось явиться в Кремль. Когда все очень несложные формальности были выполнены, меня провели в кабинет Ленина. Поздоровавшись и сев около стола, я попробовал заговорить с Лениным об искусстве.
– Я, знаете, в искусстве не силен, – сказал Ленин, вероятно, позабыв о своей статье и о фразе Карла Маркса, – искусство для меня это… что-то вроде интеллектуальной слепой кишки, и когда его пропагандная роль, необходимая нам, будет сыграна, мы его – дзык, дзык! – вырежем. За ненужностью. Впрочем, – добавил Ленин, улыбнувшись, – вы уже об этом поговорите с Луначарским: большой специалист. У него там даже какие-то идейки…
Ленин снова углубился в исписанные листы бумаги, но потом, обернувшись ко мне, произнес:
– Вообще, к интеллигенции, как вы, наверное, знаете, я большой симпатии не питаю, и наш лозунг «ликвидировать безграмотность» отнюдь не следует толковать как стремление к нарождению новой интеллигенции. «Ликвидировать безграмотность» следует лишь для того, чтобы каждый крестьянин, каждый рабочий мог самостоятельно, без чужой помощи, читать наши декреты, приказы, воззвания. Цель – вполне практическая. Только и всего.
Не помню, в связи с чем Ленин сказал еще одну фразу, которая удержалась в моей памяти:
– Лозунг «догнать и перегнать Америку» тоже не следует понимать буквально: всякий оптимизм должен быть разумен и иметь свои границы. Догнать и перегнать Америку – это означает прежде всего необходимость возможно скорее и всяческими мерами подгноить, разложить, разрушить ее экономическое и политическое равновесие, подточить его и таким образом раздробить ее силу и волю к сопротивлению. Только после этого мы сможем надеяться практически «догнать и перегнать» Соединенные Штаты и их цивилизацию. Революционер прежде всего должен быть реалистом.
А когда вы вошли в кабинет Ленина, вы встретились как люди, знавшие раньше друг друга? Он вспомнил вас, конечно?
Нет, он меня не узнал, так как очень много лет прошло. Я был очень доволен, что он меня не узнал.
И по фамилии не ассоциировал? Он же вашего отца знал?
Анненков – довольно распространенная фамилия. Так что, я не думаю. Во всяком случае, этот вопрос не был поднят, и я его не начал тоже.
А вас как художника, когда вы писали портрет Ленина, что особенно поразило в его лице, может, в движениях?
Могу сказать, что меня ничего не поразило, во-первых, потому что я его уже видел, и не только в детстве, а я видел его во Франции в 1911 году, в Париже. И потом в нем ничего вообще поражающего не было, в его внешности. Это был человек небольшого роста, лицо бесцветное с хитровато прищуренными глазами. Такой типичный облик мелкого мещанина. Но для меня как для художника это представляло очень большой интерес, потому что такие именно лица, особенно, когда они принадлежат выдающимся людям – это чрезвычайно сложная проблема для изображения.
Оригинал вашего портрета Ленина остался? Сейчас вы знаете, где он?
Сделанный мною набросок в Кремле сейчас находится в частной коллекции в Париже, как ни странно. Это был рисунок. Когда Ленин умер в 1924 году, мне был заказан большой портрет масляными красками на основании моего рисунка, что я исполнил. Тогда была организована правительством выставка всех портретов, сделанных с Ленина. В частности, был выставлен мой большой портрет масляными красками. Мне неловко об этом говорить, но первая премия была как раз присвоена моему портрету. Я был очень доволен, мне было приятно, что портрет сохранится. Но с ним произошла целая история. Он был сделан в моей манере, а я принадлежал тогда к кубистическому движению. Когда воцарился Сталин, то этот портрет исчез, потому что он был формалистический.
А за последние годы, это произошло года два тому назад, я совершенно случайно получил известие из советской России о том, что мой портрет найден. Он был найден в подвале Министерства заготовления государственных бумаг. Потом я получил второе письмо от более официального лица, где мне официально об этом сообщалось. Теперь совсем недавно, может быть, год тому назад, этот портрет наконец был опубликован на целую страницу в журнале, который называется «Смена», по-моему.
Мне написали оттуда, что он должен теперь висеть в Ленинском музее. Я не знаю, что это за музей, боюсь сказать что-нибудь по этому поводу, но, во всяком случае, он уже был воспроизведен и восстановлен. В то же время, как раз в период написания этого портрета, мне было предложено правительством отправиться в Институт Владимира Ильича Ленина для ознакомления с всевозможной документацией в виду подготовлявшихся каких-то трудов о Ленине, для которых я должен был сделать какие-то иллюстрации.
Среди множества ленинских рукописей я наткнулся там на короткие, отрывочные записи, сделанные Лениным наспех, от руки, с большим количеством недописанных слов, что вообще было характерно для многих его писаний – до частных писем включительно. Об этом я мог судить по письмам, адресованным моему отцу. Эти записи, помеченные 1921 годом, годом Кронштадтского восстания, показались мне чрезвычайно забавными, и без какой бы то ни было определенной цели, но просто так я, не снимая рваных варежек, а тогда пар изо рта валил облаками, незаметно переписал их в мою записную книжку. Вскоре, однако, и эти ленинские странички, как и банка с мозгом, исчезли из института или – ушли в партийное «подполье». Во всяком случае, я никогда не видел их опубликованными, за исключением двух-трех отдельных фраз, что тоже вполне понятно.
Когда в 1926 году Борис Суварин во Франции и Макс Истман в Соединенных Штатах Америки опубликовали знаменитое противосталинское «Завещание» Ленина, переданное Суварину Крупской, то коммунистическая пресса всего мира обрушилась на них, называя их клеветниками, а ленинское завещание – их выдумкой, апокрифом. Доверчивые европейцы и американцы сразу же поверили коммунистам, и завещание скоро было забыто, как анекдот. Прошло тридцать лет, прежде чем Никита Хрущев, вынужденный «десталинизацией», огласил, в свою очередь, этот документ, секретно хранившийся в Кремле, и только после этого все вдруг поверили в его подлинность и в его, теперь уже утерянное, значение.