молодым моряком вступил в ложу; ревностным отношением он вскоре снискал полное доверие управляющего мастера адмирала Самуила Карловича Грейга и во время войны со шведами, когда ложа перенесена была на корабль «Ростислав» и с ним совершала поход, Павлу Ивановичу были доверены многие важные акты и печать ложи. После Гогландского сражения П. И. Голенищев-Кутузов был адмиралом Грейгом отправлен к императрице Екатерине с реляцией о победе, и тогда же, страшась превратностей войны, С. К. Грейг повелел ему увезти и хранить у себя до «спокойнейших времен» вверенные ему сокровища ложи. Грейг не вернулся из похода, и, волею рока, важные масонские документы оказались навсегда во владении П. И. Голенищева-Кутузова, который и открыл в память ложи, усыновившей его, Московскую ложу, сохранив наименование и печать: направление работ ее, однако, сильно разнилось от работ под руководством С. К. Грейга.
По общественному положению члены кутузовской ложи принадлежали к родовитому московскому дворянству, подмосковным помещикам; было несколько профессоров университета и временами молодые офицеры: так, например, граф Александр Иванович Дмитриев-Мамонов посвящен был в вольные каменщики в ложе Нептуна.
Работы происходили на русском и французском языках.
В 1802 году действительный камергер Александр Александрович Жеребцов открыл в Петербурге ложу под наименованием «Соединенные друзья»[330].
Работы начались исключительно на французском языке, по актам французской системы, полученным А. А. Жеребцовым[331] в Париже, где он был посвящен во время консульства. Акты новообразованной ложи, по отзыву петербургской полицейской власти, просматривавшей их в 1810 году, состояли из одних только обрядов и церемониалов, «учения имели мало и предмету (то есть цели) никакого». На самом же деле и учение, и предмет в ложе существовали: ритуал заключал в себе своеобразный культ солнца, сил природы, проповедовалась religion naturelle (естественная религия), а предметом было – «стереть между человеками отличия рас, сословий, верований, воззрений, истребить фанатизм, суеверие, уничтожить национальную ненависть, войну, объединить все человечество узами любви и знания». На таинственном треугольнике, изображавшемся на восточной стороне ложи, вписывались три буквы (латинского образца) S – обозначавшие слова Soleil, Science, Sagesse (Солнце, наука, разум).
Символы и замысловатые обряды французской системы оказались достаточно иносказательными, чтобы скрыть от «непосвященного, профанского мира», от пытливости любопытства сокровенный смысл учения ложи А. А. Жеребцова.
По именным спискам членов, сохранившимся в «Русском архиве», состав ложи Соединенных друзей на первых же порах оказался блестящим. Во главе списка стояло имя Великого князя Константина Павловича, целый ряд известных имен следовал за ним: герцог Александр Вюртембергский (белорусский генерал-губернатор), граф Станислав Костка Потоцкий (позже министр исповеданий и народного просвещения в Царстве Польском), граф Александр Остерман-Толстой, генерал-майор Николай Михайлович Бороздин, Карл Осипович Оде-Сион, граф Иван Александрович Нарышкин (церемониймейстер Двора Его Императорского Величества), Александр Христофорович Бенкендорф (впоследствии шеф жандармов при императоре Николае I), Александр Дмитриевич Балашов (министр полиции при императоре Александре I) и другие. В числе посетителей, почетных членов, следует отметить известного реформатора масонства Игнатия Аврелия Фесслера[332].
Деятельность юной ложи Соединенных друзей отмечена в иностранной печати под 1804 годом в числе старинных русских лож, возобновивших работы, «ложи Великого князя Константина Павловича и графа Потоцкого отличаются избранностью членов, любезностью к иноземцам и галантностью относительно дам, которых они приглашают на празднества». В этой заметке обращают внимание причисление ложи к «возобновившимся старинным русским ложам» и упоминание о «галантности к дамам» и их якобы присутствии во время торжественных собраний. Основания для такого утверждения действительно были: в XVIII веке в Петербурге работала ложа под наименованием Соединенных братий, учрежденная в 1786 году, но имела ли эта ложа большую связь с ложей А. А. Жеребцова, кроме названия, пока еще по сохранившимся в архивах данным сказать нельзя[333]. Относительно дам можно утверждать, что к братским торжественным трапезам «прекрасные нимфы двора Купидона» (как иногда выражались масоны) приглашались, хотя и редко; об этом свидетельствуют тосты, песни и некоторые выражения обрядников, принадлежавших этой ложи. Кроме того, за ложею Соединенных друзей с течением времени установилось мнение как о беспокойной ложе, в которой братья далеко не всегда предавались одним только умозрительным работам или стараниям очистить «дикий камень», то есть свою нравственность.
Невзирая, однако, на не «совершенные» работы, число членов постепенно увеличивалось, ложа оказала большую жизнеспособность. В 1810 году она имела уже свое особое помещение, свой хорошо организованный оркестр братьев гармонии, игравших главным образом на деревянных инструментах, и даже печатный сборник песен с нотами под заглавием «Гимны и кантаты для ложи Соединенных друзей на Востоке С.– Петербурга»[334]. Сборник включал три песни на 56 страницах, музыка была написана Боэлдьё и К. Кавосом, слова же принадлежали перу Дальмаса и Василия Львовича Пушкина. Песни воспевали любовь к отчизне и славословили императора Александра I. Особое распространение имела песнь В. Л. Пушкина, положенная на музыку Кавосом и начинавшаяся следующими восторженными строчками, проникшими за стены ложи и ходившими по рукам современников:
Служить своей родине, боготворить ее —
Долг каждого доброго масона.
Другими словами, обожать свою родину, служить ей – вот долг истинного каменщика.
Братья собирались в ложе довольно часто для различного рода работ; совершались приемы новых членов и посвящения в последующие степени, бывали ложи семейные или хозяйственные для обсуждения внутреннего распорядка, поучительные, торжественные и печальные, то есть поминание братьев, свершивших жизненный путь. Сохранились обряды столовых лож, отрывки речей за 1810–1811 годы, отчеты о денежных сборах и раздаче милостыни бедным. Обращает внимание строгий контроль речей, произносимых в собраниях; были избраны из числа братьев трое, коим поручена «цензура» речей. За исключением управляющего мастера, никто не имел права выступить «со словом», предварительно не подав «писаного слова» на одобрение Великому Мастеру, который, с ним ознакомившись, уже передавал текст избранным цензорам.
Все материалы, касающиеся первых лет существования ложи А. А. Жеребцова, на французском языке; на французском же напечатаны были и дипломы на различные степени. Отличительным знаком ложи был золотой прорезной равносторонний треугольник с надписью: Les amis reunis («Соединенные друзья»). Две руки, соединенные братским пожатием, заключены в этом треугольнике[335],[336]; носился знак на алой шелковой ленте.
Ложа А. А. Жеребцова объединила главным образом представителей петербургской знати, вольнодумцев того времени, одного из представителей коих князь П. Вяземский так красиво воспел впоследствии, выражаясь, что он в книге жизни «все перебирал листы, был мистик, теозоф, пожалуй, чернокнижник и нежный трубадур под властью красоты». Проповедовалась любовь к красоте жизни, повелевалось добиваться этой красоты для возможно большего числа людей, устройство земного эдема; великий храм человечества должно было воздвигнуть на трех столбах: силы, мудрости и красоты:
Преславный храм сей подкрепляют
Премудрость, сила, красота,
А твердость стен сих составляют
Любовь, невинность, простота.
Часто пелась хоровая песнь, сочиненная еще в XVIII веке в честь братства, сопряженного дружбой. Песнь заключалась куплетом, полным жизнерадостного, бодрого чувства:
О, сколь часы сии прелестны,
Составим купно громкий хор —
Вкушай веселие небесно
Счастливой вольности собор!
Покровительство вольным наукам и вольному художеству было одним из принятых mots de semestre – пытливости разума не ставилось граней, ученые и артисты привлекались в ложу.
Обычным приветствием братьев при встрече было: «Сила в единении», символически девиз этот, как выше указано, изображался и на отличительном знаке ложи дружеским пожатием рук.
Кроме вольных каменщиков, следовавших заветам братства Злато-Розового Креста, и приверженцев французского обряда, в тиши собирались в Петербурге еще посвященные в тайны шведского масонства члены ложи «Пеликана к Благотворительности», учрежденной в 1773 году. К 1805 году было решено придать наименованию ложи новый блеск, посвятив ее юному монарху. После испрошенного разрешения и последовавшего ответа, что государю это не будет противно, 11 октября 1805 года открыта была ложа под наименованием «Александра благотворительности к коронованному Пеликану» и всем братьям роздан новосочиненный отличительный знак: серебряный иоаннитский крест, украшенный золотым солнечным сиянием, в центре коего коронованный Пеликан, кормящий своих детенышей, помещен в прописной букве А.
Во главе ложи встал И. В. Бёбер[337], бывший секретарь Великой Национальной ложи (при начале ее деятельности в 1778 году), масон «осмотрительный, благоразумный и великомудрый», по мнению масонской братии. Часть актов Великой Национальной ложи сохранилась у него, а ложа Пеликана, в самые годины испытания продолжавшая связь со шведским братством, когда другие ложи «вовсе работать переставали», имела все необходимые обрядники и клейноды шведского обряда.