31 июля 1968 года группу из четырнадцати «рядовых» соци-ал-христиан большим этапом доставили в лагерь ЖХ 383/11 (поселок Явас, Мордовской АССР), где с апреля месяца уже находились Евгений Вагин и Борис Аверичкин. 11-я зона была относительно большим политическим концлагерем, где содержалось не менее двух тысяч заключённых119.
В то время состав узников политлагерей был пёстрым. Значительную их часть составляли осуждённые за веру в Бога. При Хрущёве и Брежневе верующих официально приговаривали за «незаконные богослужения», «приобщение детей к религии», «тунеядство», «бродяжничество», отсутствие паспортов и т.п. В 1961 году в Уголовный кодекс РСФСР была введена статья 227, предусматривающая лишение свободы за «организацию или руководство группой, деятельность которой, проводимая под видом проповедования религиозных учений и исполнения религиозных обрядов, сопряжена с причинением вреда здоровью граждан или иными посягательствами на личность и права граждан, либо побуждением граждан к отказу от общественной деятельности или неисполнению гражданских обязанностей»120.
Конечно, ввели эту статью не в порядке проявления заботы о «правах» и «здоровье» граждан (о какой заботе о здоровье могла идти речь в стране, где испытывали ядерное оружие на десятках тысяч своих солдат, которых потом бросали умирать, запрещая им даже намекать врачам о причине заболевания?). 227-я статья была инструментом для расправы с церковным подпольем - духовной оппозицией, неподконтрольной гэбистскому Совету по делам Русской Православной Церкви. И инструмент этот использовали в полной мере. Только в 1961-1964 годах в СССР по религиозным мотивам приговорили к различным срокам заключения и к ссылке 1234 человека121.
А помимо этих новых жертв атеистического террора в лагерях содержались и верующие, репрессированные в предыдущие годы. Некоторые находились там ещё со времён Сталина, когда 15-ти и 25-летние сроки заключения считались обычным наказанием за веру. Среди этих людей были и такие, кто провёл в ГУЛАГовском аду по 30, даже 40 и более лет122, но не переставал держаться веры и обличать богоборческий режим, как это делали, например, катакомбники из Истинно-Православной Церкви (ИПЦ).
Катакомбники не признавали законности советской власти, принципиально не принимали гражданства СССР, поэтому на «воле» отказывались брать советские паспорта. Катакомбная Церковь предала анафеме членов КПСС и прокоммунистических организаций, а также сотрудничающих с ними священнослужителей - за «служение антихристу». Среди членов ИПЦ, упорно, в течение семи десятилетий, противостоявших богоборческой системе, было немало настоящих мучеников. И хотя в «постсоветской России» не принято широко вспоминать об этих людях (в учебниках истории начала 2010-х годов о Катакомбной Церкви не упомянуто ни строчкой), их подвижничество останется примером духовного стояния русских людей за христианскую веру.
Вместе с православными в лагерях находились литовские католики, западноукраинские униаты, баптисты, адвентисты, иеговисты, пятидесятники... Многие сектанты в отстаивании своей веры проявляли не меньшую стойкость, чем члены ИПЦ. Верующих чекисты преследовали с особой жестокостью, притесняли их не только «на свободе», но и в заточении, где подвергали истязаниям за соблюдение религиозных обрядов, избивали за ношение нательных крестов...
Большую группу заключённых политлагерей в конце 1960-х составляли члены различных вооружённых антибольшевистских формирований, находившиеся за колючей проволокой со времён Второй мировой войны: офицеры и солдаты Русской Освободительной Армии (РОА), казачьих частей и соединений, украинские и кавказские сепаратисты, прибалтийские «лесные братья» и т.п. Все они были объявлены в СССР «предателями». Многие из этих людей давно отсидели свой первый срок и отбывали дополнительные - за побеги, подлинные или мнимые «антисоветские» деяния, совершённые уже в заключении.
С особой ненавистью коммунисты относились к «власовцам» - участникам Русского Освободительного Движения. Советская пропаганда изображала их «изменниками Родине», но умалчивала об истинных причинах, подлинных целях и гигантском масштабе этого движения, ставшего естественной реакций народа на политику геноцида и этноцида, проводимую против него большевиками с 1917 года.
Попав в годы Второй мировой бойни меж огней двух тоталитарных человеконенавистнических режимов, народы Советского Союза могли бы, как несчастнейший из шекспировских королей, воскликнуть: «И злая тварь милее твари злейшей! Кто меньше зол, тот стоит похвалы!» Но какая из двух тварей была злейшей? Чья оккупация в конечном счёте была губительней для души и тела народа: оккупантов, что пришли насиловать Россию в 1941-м, или оккупантов, что к тому времени насиловали её уже несколько десятилетий? В начале войны русские патриоты, взяв в руки оружие, ответили на этот вопрос по-разному. Но «злейшими» были обе твари, победа любой из них - означала поражение русского народа, положение и трагедия которого во время войны были гораздо сложнее и страшнее штампов сталинско-гитлеровской пропаганды.*25
Ещё одна большая группа политзаключённых - «антисоветчики» послевоенных лет: всё те же марксисты-ревизионисты, круто разошедшиеся во мнениях с официальным курсом партии, активисты движения за эмиграцию из СССР, представители нового поколения националистов - из Галиции, Прибалтики и Армении... Впрочем, у армян, в отличие от прибалтов и украинцев-западенцев, часто почти отсутствовали антирусские настроения: их главные претензии были не к русским, а к туркам. Никаких иных «националов» - как свидетельствуют лагерные старожилы - в шестидесятые, семидесятые и начале восьмидесятых годов в политзонах не встречалось123. Если такие и были, то в виде единичных исключений: в других частях Советского Союза всплеск национал-сепаратизма возникнет в более позднюю эпоху (как и с чьей помощью - об этом рассказ впереди...)
Среди представителей послевоенного поколения «политиков» можно было встретить листовочников, перебежчиков через границу, самиздатовцев, демонстрантов-одиночек, представителей различных подпольных организаций, в том числе и молодёжных. Но эти организации были малочисленными по составу - от двух до пяти человек - и, как правило, не вполне последовательными во взглядах на теорию и практику коммунизма, а потому сколько-нибудь серьёзного влияния они оказывать не могли.
Наконец, особую группу лагерного населения составляли те, кто попал за колючую проволоку в результате бесконечной внутрипартийной грызни: бывшие сотрудники МГБ, осуждённые по делу Берии, и им подобная партийная публика - эти находились в лагерях на привилегированном положении и занимали там «тёплые местечки».
* * *
Прибытие в лагерь социал-христиан вызвало среди заключённых бурю эмоций. Во-первых, столь многочисленной антикоммунистической организации в брежневских концлагерях ещё никогда не было. Во-вторых, ВСХСОН был не просто подпольной группой, а молодой по составу христианской организацией российских патриотов. Потому появление на «зоне» социал-христиан было воспринято населением лагеря как сигнал, свидетельствующий о глубоком кризисе системы: «Если на воле в антикоммунистические организации стала объединяться молодёжь и в лагеря русских патриотов бросают уже десятками, то этому режиму - не устоять!»
Вероятно, чекисты поняли, что допустили промах, поместив столь большую и сплочённую группу в один лагерь. Ошибку поспешили исправить, разделив социал-христиан на несколько групп и раскассировав их по разным лагерям, с учётом степени «неисправимости» каждого конкретного члена ВСХСОН. Так, например, Вячеслав Платонов, Леонид Бородин и Николай Иванов были переведены в лагпункт 17-а, отличавшийся более жестоким режимом - этот небольшой концлагерь, располагавшийся в посёлке Озёрный, служил местом изоляции тех, кто, по мнению лагерного начальства, был «неисправим» и мог оказывать влияние на других заключённых. Но, в конечном счёте, эта мера обернулась для администраций лагерей другой неприятностью: весть о существовании ВСХСОН стала распространяться теперь уже и по другим зонам...
Среди заключённых статус членов ВСХСОН был высок. Один из социал-христиан, Владимир Ивойлов, вспоминает: «Нас на 19-м звали монархистами, и мы шли по рангу уважения почти так же, как верующие*26. А верующие - свидетельствует писатель Варлаам Шаламов - “и десять лет назад, и двадцать лет назад были самым лучшим контингентом во всех лагерях без исключения »124.
Гулаговская география ВСХСОН обширна: следственный изолятор КГБ в Ленинграде, пересыльные тюрьмы в Нижнем Новгороде, Вологде, Вятке, Перми, Рузаевке, Саранске, Потьме, мордовские лагеря №№ 3, и, 17, 19, пермские лагеря №№ 35, 36, тюрьмы в городах Владимире и Чистополе - это неполный список коммунистических застенков, через которые прошли социал-христиане. В большинстве своём - прошли с честью, поддерживая друг друга и новых товарищей по заключению, борясь, казалось бы, в уже совершенно безнадёжной ситуации.
Вот лишь некоторые из множества эпизодов этой борьбы.
В июне 1969 года десять заключённых 17-го лагеря, в том числе члены ВСХСОН Леонид Бородин и Вячеслав Платонов, в знак солидарности со своим голодающим товарищем по заключению Александром Гинзбургом объявили голодовку...
В декабре 1969 года четверо заключённых, в том числе члены ВСХСОН Леонид Бородин и Вячеслав Платонов, провели голодовку, протестуя против перевода во Владимирскую тюрьму двоих своих товарищей по заключению. В наказание все четверо брошены в БУР...