прозвищем каждого из них.
Сын Мономаха Юрий Владимирович, ставший родоначальником суздальской княжеской ветви и основавший будущую столицу нового единого русского государства Москву, с прозвищем «Долгорукий» упоминается в источниках с XV в., т. е. три столетия спустя после эпохи, в которую он жил.
Сын Юрия Андрей, перенесший столицу Суздальской земли во Владимир-на-Клязьме, под прозвищем «Боголюбский» (по его загородной резиденции в селе Боголюбово под Владимиром) называется в источниках с XIV столетия, два века спустя своего времени.
У сына Юрия и младшего брата Андрея – владимирского князя Всеволода Юрьевича не было прозвища «Большое Гнездо». «Большое» в данном случае перевод на современный русский язык эпитета «великое». «Великое Гнездо» – под этим прозвищем (связанным с множеством потомков князя, от которого пошли все многочисленные династии Северо-Восточной Руси) Всеволод действительно упоминается в источниках, но опять-таки через много времени после его кончины – только с XV столетия.
Аналогичная ситуация – с князем новгородским, киевским и владимирским Александром Ярославичем, внуком Всеволода. Прозвище «Невский», связанное с его победой над шведами на реке Неве в 1240 г., в известных нам источниках прилагается к Александру начиная с XV в., почти два века спустя после смерти князя. Причем наряду с ним встречается и другое прозвище – «Храбрый» (позже, с XVI столетия, осталось только «Невский»).
Внук Александра московский и великий владимирский князь Иван Данилович (умер в 1340 г.) именуется «Калитой» («калита» – сумка для денег) в известных нам источниках начиная с конца XIV столетия.
Внук Калиты великий князь Дмитрий Иванович, победитель Орды в битве у Дона, на Куликовом поле, в 1380 г., с прозвищем «Донской» упоминается лишь с XVI в.
Итак, получается, что, если не считать Владимира Мономаха, все перечисленные князья известны под прозвищами, ныне ставшими хрестоматийными, в эпохи, более поздние, чем времена, когда они действовали. Возможно, какие-то из этих прозвищ все же были прижизненными, просто прозвище не попало в современные князю источники[98]. Но тот факт, что большинство прозвищ появляется в источниках в XIV–XVI вв., вряд ли случаен: по-видимому, перед нами осмысление деяний князей не современниками, а потомками.
Читатель мог заметить, что автор, перечисляя князей по хронологии, двоих – Ярослава Мудрого и Мстислава Удалого – пропустил. Пропустил не случайно: если в рассмотренных случаях прозвища читаются в средневековых источниках, пусть и спустя долгое время после кончины князей, то с Ярославом и Мстиславом случаи особые.
Прозвище киевского князя Ярослава Владимировича, умершего в 1054 г. и ставшего предком всех позднейших Рюриковичей, кроме полоцкой ветви, очень прочно закрепилось за ним в историографии (включая зарубежную – скажем, в англоязычных работах он последовательно именуется «Jaroslav the Wise»). Оно вошло и в современную общественную жизнь: имя Ярослава Мудрого носит университет в Великом Новгороде, орден Ярослава Мудрого является государственной наградой Украины. Однако стоит задаться вопросом об употреблении этого прозвища в средневековых источниках, как возникают серьезные сложности.
Автор научной биографии Ярослава в серии «Жизнь замечательных людей» написал по поводу прозвища героя книги следующее: «Правда, в летописи или в других памятниках древнерусской общественной мысли мы не найдем или почти не найдем этого прозвища»[99]. Несколько загадочное «почти» иллюстрируется цитатой из статьи Ипатьевской летописи 1037 г.: «Сии же премудрыи князь Ярославъ…». Полностью фраза звучит так: «Заложи Ярославъ городъ великыи Кыевъ, оу него же града врата суть златая, заложи же и церковь святыя Софья, премудрость Божию, митрополью, и по семь церьковь на Златыхъ вратѣхъ камену святыя Богородица Благовѣщение, сии же премудрыи князь Ярославъ то того дѣля створи Благовещение на вратѣхъ дать всегда радость градоу тому святымъ Благовещением Господнимь и молитвою святыя Богородица и архангела Гаврила»[100]. Но здесь, во-первых, стоит эпитет не «мудрый», а «премудрый»; во-вторых, часть фразы, содержащая данный эпитет, является добавлением в текст «Повести временных лет» (ее не содержат другие сохранившие текст «Повести» летописи, кроме Ипатьевской), внесенным, скорее всего, в конце XII в.; в-третьих же, и главное, эпитет «премудрый», стоящий перед именем князя, является единичным определением, а вовсе не прозвищем: реальные княжеские прозвища помещались после имени князя, иногда с пояснением (например – «зовомый Великое Гнездо»).
В другом, научно-популярном сочинении о Ярославе про его прозвище говорится так: «Московские летописцы XVI в. назвали его Мудрым – и под этим именем киевский князь навеки вошел в историю»[101]. Это утверждение одновременно и имеет под собой некоторые основания, и является неверным.
В «Степенной книге царского родословия», памятнике московской литературы 60-х гг. XVI в., в степени, посвященной Ярославу, о нем в двух разных местах говорится следующее: «Яко же сии богомудрыи Георгии Ярославъ самъ тщашеся угодная Богу сътворити»; «Богомудрыи же Ярославъ сице вседушно подвизася о утвержение православиа, яко же и святыи отець его Владимиръ». Здесь вновь мы видим не слово «мудрый», а включающий его составной эпитет «богомудрый», во-вторых же (и это опять-таки главное), – перед нами и в данном случае не прозвище, а всего лишь стоящее перед именем князя определение; таких определений по отношению к Ярославу в посвященной ему степени немало – помимо «богомудрого» он называется «благоверным», «благочестивым», «христолюбивым»[102].
Первым из историков, кто назвал Ярослава «Мудрым», был Н.М. Карамзин, среди источников которого были и Ипатьевская летопись с определением «премудрый», и Степенная книга с определением «богомудрый». Завершая рассказ об эпохе Ярослава, он писал: «Ярослав заслужил в летописях имя Государя мудрого»[103]. Ссылки историограф не дал и вообще выразился очень осторожно – не «носил» имя «мудрого», а «заслужил» (причем слово «мудрый» напечатано со строчной буквы). Строго говоря, привычного ныне словосочетания «Ярослав Мудрый» нет и у Карамзина. Оно начинает закрепляться в историографии только в конце XIX – начале XX в.
Таким образом, князь Ярослав Владимирович не носил прозвища «Мудрый» ни у современников, ни у потомков, не «входил с этим именем в историю»: оно появляется только под пером историков Нового времени.
Прозвище «Удалой» по отношению к князю из смоленской ветви Мстиславу Мстиславичу (ум. 1228 г.), долгое время занимавшему новгородский, а затем галицкий стол, применяется в историографии начиная с С.М. Соловьева. Оно вроде бы хорошо соответствует личным качествам этого князя, отличавшегося как полководческим талантом, так и личной храбростью. Основанием для такого прозвища является посмертная характеристика Мстислава в Галицко-Волынской летописи: «Потом же Мстиславъ великыи оудатныи князь оумре»[104]. Однако дело в том, что «удатныи» означает вовсе не «удалой» (это слово в средневековье писалось почти так же, как сейчас – «удалыи»), а «удачливый».
Некоторыми учеными данная неточность осознается, и они называют Мстислава Мстиславича не «Удалым», а «Удатным». Но исправление сути дела принципиально не меняет, поскольку «удатный» в сообщении о смерти Мстислава не является прозвищем. Хотя это определение и стоит в тексте ниже имени, относится оно не к нему, а к последующему слову «князь»: «Мстиславъ великыи оудатныи князь оумре» – т. е. «Мстислав – великий, удачливый князь – умер». Таким образом, перед нами единичное определение, констатация, что Мстиславу в жизни сопутствовала удача.
Итак, прозвища древнерусским князьям, как правило, давались не современниками, а потомками. Некоторые же из них, такие как «Мудрый» по отношению к Ярославу Владимировичу и «Удалой» (равно как и «Удатный») по отношению к Мстиславу Мстиславичу и вовсе не существовали в эпоху Средневековья: они являют собой фикции, возникшие под пером историков Нового времени.
Глава 9Русь и Орда (1): было ли «иго»?
После двух походов на Русь войск Монгольской империи во главе с внуком ее основателя Чингисхана Бату (по-русски – Батый), имевших место в 1237–1241 гг., русские земли оказались в зависимости от монгольских ханов. Поначалу верховными властителями Руси считались великие монгольские ханы, сидевшие в столице Монгольской империи – Каракоруме. В 1260-е гг. западный улус Монгольской империи, «улус Джучи», как его называли (по имени отца Батыя, которому впервые были выделены во владение территории к западу от Монголии), стал самостоятельным государством, и русские земли стали зависеть теперь только от него. На Руси улус Джучи принято было называть Ордой[105]. Зависимость выражалась, во-первых, в утверждении ханами князей на их столах путем выдачи грамот – ярлыков на княжение, во-вторых, в выплате дани – выхода, а также ряда других поборов, в-третьих, в обязанности оказывать монголам военную помощь[106]. Хан Орды именовался на Руси царем – т. е. императорским титулом, равным титулу императоров Византии и Священной Римской империи.
В современном российском массовом историческом сознании тема монгольского нашествия XIII в. и последующих отношений Руси с Ордой является, несомненно, одной из вызывающих наибольший интерес и сильный эмоциональный отклик. Не так давно автор этих строк участвовал в составлении так называемого историко-культурного стандарта для планируемого «единого» учебника истории, и поместил туда формулировку, заурядную с точки зрения профессиональных историков, не отличающуюся никакими новациями: «Система зависимости русских земель от ордынских ханов». Следствием стал настоящий информационный взрыв – в СМИ и в Интернете. При этом оценки звучали полярно противоположные.