[126]. Михаил Ярославич оказался подходящей фигурой для создания своего рода «немосковского сектора» в этой картине. Дело в том, что его противник Юрий Данилович никогда не был героем москвоцентричной концепции: ведь он не стал предком позднейших московских государей. Вот Иван Калита – другое дело: от него пошло продолжение династии, он сохранил за собой великое княжение до конца жизни (неважно, что оно было получено за участие в разгроме Тверского княжества) и этому деятелю прощалось все… Михаил Ярославич же действовал до того, как Иван Калита сделался московским князем, значит, с этой «священной коровой» вроде как и не враждовал (хотя на самом деле Иван всегда поддерживал брата Юрия, и, например, в 1305 г. отбил нападение тверской рати на Переяславль; но сам Михаил в этом бою не участвовал, он в то время находился в Орде, стало быть, эти две фигуры вроде как и не пересекались). Он выгодно смотрелся на фоне Юрия, если доверять оценкам «Повести о Михаиле Тверском». То есть Михаил хорошо подходил на роль «немосковского» героя в москвоцентричной в целом картине русской истории XIV столетия. А вот его сын, Александр Михайлович, в такой роли никогда не выступал. Между тем он, хотя и не подвергал сомнению верховную власть хана Орды, но (в отличие от отца) действительно бился (в 1327 г.) с ордынским отрядом (хотя мог бы попытаться удержать восставших тверичей, или по крайней мере отмежеваться от их действий), не разорял (в отличие от Михаила и московских Даниловичей) русские земли вместе с татарами (в 1325 г., правда, сопровождал ордынских сборщиков дани, но военными действиями это мероприятие не сопровождалось), не совершал (в отличие от Михаила и Юрия) клятвопреступлений, наконец, так же, как и отец, умер в Орде мученической смертью и был впоследствии признан святым. В чем же «недостаток» Александра Михайловича? Видимо, в том, что его соперником был «неприкосновенный» Иван Калита. Если для того или иного исторического периода имеется московский герой, немосковскому уже места нет…
Само по себе значительное внимание к личности Михаила Ярославича вполне оправданно. Если он не был, как показано выше, борцом с «ордынским игом», это не значит, что тверской князь являлся малозначительной фигурой. Это был видный политический деятель своей эпохи. Он очень много сделал для укрепления Тверского княжества; значителен его вклад в развитие местной культуры. Но с «игом» Михаил Ярославич не боролся.
Итак, тверские князья не вели в начале XIV в. борьбы за освобождение от ордынской власти, а московские князья не пользовались в это время особой поддержкой Орды. И те и другие признавали верховную власть ордынских ханов. В то же время некоторые князья могли действовать в определенных случаях вопреки конкретной ханской воле. Наиболее популярные в историографии фигуры – Михаил Ярославич Тверской и Иван Данилович Калита – таких проступков против сюзерена не совершали. Князья, которые проявляли нелояльность, – это Юрий Данилович Московский (он делал это многократно) и Александр Михайлович Тверской.
Глава 12Русь и Орда (4): Свергал ли Дмитрий Донской ордынское иго?
Как выяснено в предыдущей главе, в начале XIV в. борьбы за свержение власти ордынских ханов над Русью никто не вел: эта власть рассматривалась в те времена как легитимная. Позднее, согласно традиционной трактовке событий, московский князь Дмитрий Иванович, внук Ивана Калиты, бросает открытый вызов Орде. Противостояние Москвы с Ордой, начавшееся в 1374 г., завершается битвой на Куликовом поле в верховьях Дона 8 сентября 1380 г., в которой войска Дмитрия Ивановича наносят сокрушительное поражение войскам правителя Орды Мамая. Однако через два года, в 1382 г., новый правитель Орды хан Тохтамыш совершил поход на Русь. Дмитрий не успел собрать войска (понесшие большие потери в 1380 г.), и Тохтамышу удалось разорить Москву. После этого зависимость от Орды была восстановлена, выплата дани возобновлена.
Итак, за свержением ига в 1380 г. последовало его восстановление в 1382-м… Такая трактовка порождает, однако, ряд недоуменных вопросов.
Вторая половина XIV столетия была временем падения власти потомков Чингисхана в ряде регионов Евразийского материка. В 1350-е гг. прекратило свое существование государство Хулагуидов – потомков хана Хулагу, занимавшее территории Ирана и Закавказья, к власти на этих территориях вернулись правители местного происхождения. В 1360-е гг. в Китае была свергнута монгольская династия Юань и приведена к власти династия местного происхождения – Мин. Казалось бы, и деятельность Дмитрия Донского надо рассматривать в контексте этих событий. А что видим на самом деле?
Между признанием русскими князьями зависимости от монгольских ханов (40-е годы XIII в.) и разрывом Дмитрием Ивановичем вассальных отношений с Мамаем (это случилось в 1374 г.) прошло около 130 лет. Между походом Тохтамыша на Москву 1382 г. и ликвидацией ордынской зависимости (традиционно относимой к 1480 г.) миновало без малого 100 лет, т. е. почти столько же. Если считать, что Тохтамыш восстановил свергнутое «иго», то почему оно продержалось после этого столь долго, причем в условиях, когда Орда ослабевала, а к середине XV в. и вовсе распалась на несколько ханств, а Московское государство, наоборот, усиливалось? Может быть, поход Тохтамыша был событием, сопоставимым с нашествием Батыя? Никоим образом. Батый вел военные действия на Руси с 1237 по 1241 г., разорил огромную территорию (все русские земли, кроме Новгородской, Полоцкой и частично Смоленской), взял десятки городов. Тохтамыш находился в русских пределах всего около двух недель, кроме Москвы взял лишь три города (Серпухов, Переяславль-Залесский и Коломну), с Дмитрием Донским в бою не встречался. Так что же, может быть, надо объяснять сохранение зависимости в течение еще целого столетия какой-то неспособностью русских людей той эпохи на серьезную борьбу за освобождение, их «рабской психологией»? Традиционная трактовка событий московско-ордынских отношений в эпоху Дмитрия Ивановича, похоже, с неизбежностью приводит к такому невеселому выводу… Но при подобном объяснении непонятно, как наши предки сумели подняться на Куликовскую битву? Куда делась «рабская психология» на годы противостояния с Мамаем? Нет, никак не свести концы с концами…
Ситуация будет яснее, если уделить должное внимание обстоятельству, весьма важному для современников событий. Мамай, противник Дмитрия Ивановича в 1374–1380 гг., не принадлежал к потомкам Чингисхана. В силу этого он не мог стать ханом (по-русски – «царем»). С конца 1350-х гг. в Орде началась междоусобица – «замятня», как ее называли на Руси. Появилось несколько претендентов на престол. На этой волне и выдвинулся Мамай. Он имел титул эмира (бека), рассматривавшийся современниками как соответствие русскому «князь»: русские источники, собственно, и именуют Мамая «князем ордынским». К середине 1360-х гг. Мамай сумел взять под контроль западную часть Орды – к западу от Волги. В восточной же, заволжской части, продолжалась борьба, и ханы здесь постоянно менялись. Мамай, будучи всего лишь эмиром, вынужден был править от лица марионеточных ханов, которых временами менял по своему усмотрению.
В силу «нецарского» статуса Мамая противоборство с ним не колебало ставшее традиционным представление о законности власти хана Орды – царя – над Русью. Здесь расценивали ситуацию, при которой реальная власть в Орде находилась в руках не хана, а временщика, как нарушение нормы. «Царь ихъ не владѣяше ничимъ же, но всяко старѣишинство держаше Мамай»; «Некоему убо у них худу цѣсарюющу, но все дѣющу у них князю Мамаю» – писали о ситуации в Орде русские летописцы того времени[127]. Ханов, от лица которых правил Мамай, пренебрежительно именовали «Мамаевыми царями». Соответственно и борьба с Мамаем рассматривалась как выступление против незаконного правителя. Мамай был всего лишь «князем», т. е. равным русским князьям по статусу. Зачем подчиняться равному? И почему бы не воевать с ним?
Поэтому и Куликовская победа для людей того времени была отражением конкретного нашествия, но не свержением иноземной власти вообще. Когда к власти пришел природный хан (т. е. потомок Чингисхана) Тохтамыш (ранее утвердившейся в заволжской части Орды), добивший в конце 1380 г. бежавшего с Куликова поля Мамая, в Москве признали его верховенство[128]. Однако Дмитрий Донской не спешил возобновлять выплату дани, прекращенную в 1374 г. Следствием этого и явился поход Тохтамыша 1382 г.
Отношение к конфликту с Тохтамышем было на Руси совершенно иным, чем к конфликту с Мамаем. Если последний щедро награждается русскими книжниками той эпохи уничижительными эпитетами – он и «поганый», и «безбожный», и «злочестивый» (заметим, что его предшественников – законных «царей» – так не поносили), то по отношению к Тохтамышу ничего подобного не допускалось. Но особенно интересно, как современники мотивировали отъезд Дмитрия Ивановича из Москвы при приближении войск Тохтамыша.
Наиболее раннее летописное повествование следующим образом объясняет поведение великого князя: «Князь же велики Дмитреи Ивановичь, то слышавъ, что сам царь идеть на него съ всею силою своею, не ста на бои противу его, не подня рукы противу царя, но поеха въ свои градъ на Кострому»[129]. Это суждение летописца верно лишь в том смысле, что Дмитрий не стал принимать открытого сражения, а не в том, что он вообще отказался от сопротивления: великий князь не поехал на поклон к хану, не пытался с ним договориться; его двоюродный брат, герой Куликовской битвы Владимир Андреевич Серпуховский разбил ордынский отряд у Волока; по словам того же летописца, Тохтамыш «въскорѣ отиде» из взятой им Москвы, опасаясь контр– удара («слышавъ, что князь велики на Костроме, а князь Володимеръ у Волока, поблюдашеся, чая на себе наезда»)