Глава 3Древнерусские «княжества»
Когда в тех или иных трудах по истории – научных, научно-популярных или учебных – речь идет о политическом развитии средневековой Руси, самыми употребительными терминами являются два – это «государство» и «княжество». Оба слова – русские, не заимствования из иностранных языков, и у читателя-неспециалиста может создаться впечатление, что они были в употреблении и в эпоху Средневековья. Это тем более должно казаться вероятным, поскольку оба термина происходят от слов явно древнего происхождения – государь и князь.
Но на самом деле термин «государство», в современном русском языке обозначающий самостоятельные политические образования, появляется лишь в XV столетии, а закрепляется в близком к современному значении только в XVI в. Для раннего Средневековья, таким образом, «государство» – это не более чем условный научный термин. Что касается слова «княжество», то оно в современной политической терминологии практически отсутствует (так называют разве что государство Монако, поскольку его правитель носит титул prince, который в Новое время принято переводить как «князь»). Это должно вроде бы значить, что использование термина «княжество» историками указывает на его бытование в Средневековье: иначе почему его стали применять?
Действительно, историки очень часто пользуются в отношении средневековой Руси понятием «княжество». Причем так определяют самые разные политические образования. Иногда «княжествами» называют даже догосударственные славянские общности (скажем, пишут о «княжестве полян» или «княжестве древлян»). «Княжествами» нередко именуют составные части Древнерусского государства XI в. И особенно последовательно применяется этот термин к политическим образованиям XII и последующих столетий, эпохи так называемой раздробленности: сплошь и рядом на страницах исторических трудов и (особенно) учебников встречаются «Владимиро-Суздальское княжество», «Черниговское княжество», «Галицко-Волынское княжество» и т. п. Короче говоря, «княжествами» именуют любые территориальные образования, возглавляемые князьями.
Термин «княжество» производит действительно впечатление безупречно древнего: ведь он, повторюсь, образован от слова «князь». Как же еще называться территории, находящейся под властью князя, если не княжеством?
Но если обратиться к историческим источникам, то оказывается, что слово «княжество» впервые фиксируется ненамного раньше, чем слово «государство» – лишь в конце XIV столетия. Причем употребляется оно первоначально на крайнем юго-западе русских территорий, на землях, вошедших к тому времени в состав Литовского и Польского государств. В частности, в XV в. «великим княжеством» (точнее – «великим князством») именуется Литовское государство, включившее в себя много русских территорий. И только с конца XV столетия слово «княжество» изредка начинает применяться в Московской Руси. Причем что любопытно: обозначают им составные части уже единого Московского государства – т. е. территориальные единицы, которые в нашей исторической литературе как раз обычно «княжествами» не именуют…[38]
Итак, оказывается, в домонгольской Руси никаких «княжеств» не было. Если бы мы могли встретить, скажем, жителя Чернигова XII столетия и сказали бы ему, что он живет в «Черниговском княжестве», соотечественник нас не понял бы. В ту эпоху существовало, правда, другое понятие, образованное от слова «князь» – «княжение»; но оно обозначало не территорию, подвластную тому или иному князю, а саму княжескую власть или княжеский «стол» (престол). Как же реально назывались в древности политические образования?
Догосударственные общности славян в Византийской империи именовали, как говорилось выше, в главе 1, «славиниями», т. е. термином, образованным от этнонима «славяне». Но у самих славян общего terminus technicus для этих образований не было. Принадлежащие славянским догосударственным образованиям территории определялись названиями, образованными от этнонимов. Так, слово «вятичи» означало и народ, и занимаемую им территорию, то есть этноним и хороним (наименование территории) здесь совпадали по звучанию. В других случаях название территории несколько отличалось от этнонима, но все равно было связано с ним: например территория древлян именовалась «Деревы».
Иное дело – эпоха так называемого Древнерусского государства. В этот период, в конце X – начале XII в., существовало два понятия, обозначавших политические образования. Это земли и волости.
Очень часто в исторической литературе термины «земля» и «волость» употребляются как синонимичные, обозначающие якобы одно и то же. Например, составные части Руси XI столетия могут именоваться (если не применяется самый популярный и, как сказано выше, анахроничный по отношению к этой эпохе термин «княжество») и «землями», и «волостями». Встречается иногда даже своеобразный гибрид – «земли-волости» (или «волости-земли»), в реальности, естественно, не существовавший. На самом деле между понятиями «земля» и «волость» существовало достаточно явное (по меркам Средневековья, для которого вообще-то не свойственна терминологическая строгость) соподчинение.
«Землями» на Руси называли независимые государства. В источниках встречаем «Греческую землю» (Византию), «Болгарскую землю» (Дунайскую Болгарию), «Угорскую землю» (Венгрию), «Лядскую землю» (Польшу) и т. д. Соответственно и на Руси в XI – начале XII в. была только одна земля – «Русская земля»; так называлось государство, страна в целом. Термин «Русская земля» применялся для ее обозначения наравне с названием «Русь», обозначавшим и народ, и страну[39].
«Волостями» же именовались в источниках XI – начала XII в. составные части государства «Русь»/«Русская земля». Что собой представляли эти волости? Сам по себе термин волость дожил до начала XX в. В дореволюционной России им обозначалась мелкая территориально-административная единица в сельской местности, охватывающая несколько сельских поселений. Иногда историки распространяют такое значение понятия «волость» и на древние времена, на домонгольский период, но для этого нет оснований в источниках. Волость XI столетия – это совсем иное. Она являлась крупной территориальной единицей, с центром в городе, причем городе, где имелся княжеский стол. То есть волостью управлял князь, представитель русской княжеской династии (так назывемых Рюриковичей[40]), выполнявший в ней функции наместника верховного правителя – князя киевского[41]. Главной его функцией был сбор дани с территории волости; часть ее (обычно две трети) князь должен был отправлять в Киев.
В историографии существует целое направление, представители которого считают, что «волости» являли собой некие «города-государства», «государства-общины», где всеми делами управлял народ, а князья были всего лишь приглашаемыми чиновниками. Сведения источников о «волостях» XI – начала XII в. полностью противоречат такому представлению. «Волость» в них выступает именно и только как княжеское владение. Мы не встретим в этот период определений волостей по городам, не найдем «Новгородской волости», «Переяславской волости», «Смоленской волости» и т. п. Волости определяются исключительно по князьям-владетелям. Название города (причем в форме существительного, а не прилагательного) только может служить уточняющим дополнением к указанию на князя. Например: «Иди в волость отца своего Ростову, а то (Муром. – А. Г.) есть волость отца моего» – обращался черниговский князь Олег Святославич к сыну Владимира Мономаха Изяславу в 1096 г.[42]
В XII столетии Русь вступает в этап политического развития, который в дореволюционной историографии было принято именовать «удельным периодом», а в советской – «периодом феодальной раздробленности». Сущностью этого периода признается разделение единого государства на ряд фактически самостоятельных политических образований. Датировали это разделение ученые по-разному – от второй половины XI в. (время после смерти Ярослава Владимировича, с 1054 г.) до середины XII столетия. Но наиболее распространено представление об окончательном распаде государства после 1132 г. – года смерти киевского князя Мстислава Владимировича, сына Владимира Мономаха. И для этого есть основания. Действительно, в двадцатилетний период киевского княжения Мономаха и его сына (с 1113 по 1132 г.) власть Киева над Русью была (после некоторого ослабления в предшествующий период, при киевском княжении Святополка Изяславича, с 1093 по 1113 г.) довольно прочной. В большинстве волостей (в Новгороде, Смоленске, Переяславле, Владимире-Волынском, Турове, Ростове) сидели сыновья и внуки Мономаха. Правители волостей со столицами в Чернигове, Перемышле и Теребовле подчинялись воле киевских князей, а князей Полоцка после проявления ими непокорства Мстислав лишил их столов и отправил в ссылку в Византию. После же смерти Мстислава Владимировича начался период усобиц, и процесс обособления княжеств пошел полным ходом.
Термины «удельный период» и «феодальная раздробленность», разумеется, условны. Слово «удел», правда, производит (как и слово «княжество») впечатление древнего; но появляется оно только в XIV в., причем обозначает не то, что обычно называют в литературе «удельными княжествами»: не относительно самостоятельные политические образования, а территории, которыми наделяются отдельные представители той или иной княжеской семьи по воле ее главы[43]. Таким образом, в XII–XIII столетиях никаких «уделов» и, соответственно, «удельных князей» на Руси не знали. Что же изменилось в XII столетии в развитии страны, если исходить из существовавших в ту эпоху представлений о политических образованиях, которые обозначались, как сказано выше, понятиями «земли» и «волости»?