Проконтролировал начало процесса и отправился ужинать с Логаном. Остальная старши́на ела за моим столом только по особому приглашению, а так питалась за своим, тоже отдельно от рядовых. Субординация, ёптыть…
Матильда, сославшись на какие-то заморочки по хозяйству, отправилась их исправлять, обещавшись прибыть позже.
Вымылся и, напялив халат, еле добрел до стола. Устал…
Гранд-повар сегодня расстарался особо и запек целиком большую семгу с лесными орехами, специями и травами. Ну и заедок разных, в основном даров моря и разных сыров, на стол навалили изрядное количество. Заботятся об отце-командире, что не может не радовать. Пожрать я люблю… От средневекового кулинарного искусства, правда, у меня впечатления двойственные. Очень много приличествующих времени блюд совершенно несъедобные, даже опасные для здоровья. Не буду перечислять, поверьте на слово. К примеру, пироги; но в целом все очень даже неплохо. Да и привык уже.
Отрезал себе приличный ломоть рыбы и плюхнул на тарелку. Попробовал… и отправил в рот сразу большой кусок. Вкусно… Мм!
Отпил вина и приказал Туку:
– Докладывай, братец.
– Чфто… – Шотландец чуть рыбой не подавился от неожиданности вопроса.
– Чфто… – передразнил я его. – Кто обер-казначей – я или ты? Докладывай о состоянии казны.
– А… Так это завсегда пожалуйста. – Шотландец тщательно прожевал и, наморщив лоб, стал говорить: – Значица, так… В казне компании триста флоринов с небольшим… да, триста флоринов и пятнадцать патаров, и жалованье за месяц вперед уже выдано, да и обещанные вами пенсии – тоже. Опять же бочонок с гульденами – не тронутый по особому вашему распоряжению, монсьор…
– Сколько в нем?
– Ровным счетом две тысячи пятьсот монет, – радостно отрапортовал шотландец, пристукнув ладонью по столешнице от избытка эмоций.
Немало, однако. Но и немного, учитывая масштабы моих задумок. А вообще, хрен его знает, в ценах я до сих пор слабо ориентируюсь. Разные они в, казалось бы, близких городах.
– Моих личных денег сколько?
– Шестьсот ливров! – гордо доложил Тук. – Обол в обол. Это с монетой, взятой у эконома.
Вот это уже лучше. А… Стоп!
– Сколько денег у работорговцев взяли?
– Щас… – Тук допил вино, запихал в рот кусман рыбы и заорал, шамкая: – Иошт, доклад!
Скотт, одним словом…
Из соседней комнаты появился мой паж и поставил на краешек стола тяжелый сундучок…
– Это чья обязанность? – Я прищурился и посмотрел на шотландца.
– Так… моя, монсьор, – немного смутился Тук. – Ну и парню практика нужна. Для чего я его считать-писать учил?
– Ладно… – смилостивился я, ибо сил гневаться уже не было, и показал на край стола: – Садись там, Иост, докладывай и поешь.
Парень довольно вспыхнул от оказанной чести – еще бы, с сеньором за одним столом пригласили откушать! – и, вытянув из рукава клочок бумаги, затараторил:
– Значица, так… четыре десятка кучек по десять десятков вот таких монет… – Парнишка вскочил и передал мне в руки серебряный су.
– Тебя что, дамуазо Логан дальше десяти не научил считать? – поинтересовался я у пажа, покрутив монету в руках.
– Учил, конечно, но я так считаю для пущей надежности, – поклонился мальчишка. – Значица, дальше… И две кучки по десять монет вот таких…
На этот раз он мне вручил золотую монету с каким-то мужиком, на коленях принимающим знамя из рук Иисуса Христа.
– Как называется? – Я бросил ее Туку.
Шотландец мельком глянул на монету и вернул ее Иосту:
– Цехин. Венецийский цехин, монсьор. Добрая монета.
Иост сверился с бумажкой и продолжил:
– И три кучки по десять монет вот таких…
В моих руках очутился серебряный стюрвейер.
– Так сколько итого? – спросил я у парня и поощрительно улыбнулся, ожидая, что он мне отбарабанит сумму.
Но дождался только сконфуженного выражения лица у мальчишки.
– Так далеко мы еще не учили, монсьор… – промямлил он.
– Эх ты, разумник… – Я ласково потрепал его по непослушным вихрам и разрешил поесть.
– Серебра примерно на двести ливров, монсьор, ну и тридцать золотых цехинов, – подытожил Тук.
– Братец, а ты прикидывал, сколько весь товар со шебеки стоит?
– Дык точных цен мештных я не знаю, моншьор, – прошамкал с набитым ртом шотландец, – тут не Бургундия. Но мнится мне, что этот шид ободрать хотел эконома как липку. Шами пошудите: за рабов по шетыре гульдена – это уже што двадцать, и товару у нас на три шотни, не меньше…
– Прожуй.
– Што, моншьор? – опять прошамкал Тук и, состроив зверскую рожу, показал кулак отчаянно старавшемуся сдержать смех Иосту.
– Ладно… proechali… – Я махнул рукой, удобнее устроился в кресле и, попивая вино, постарался прикинуть свои дальнейшие действия.
Трофейную монету однозначно реквизирую в свою пользу и пущу ее на обустройство мастерских. Литейка обязательно нужна, оружейная мастерская, кузня… и все такое прочее. Опять же деревеньку вторую заложу – для своей дружины, мастеров и управителей. Селить их в Гуттене и смешивать с сервами считаю нецелесообразным. Разница великая между ними в статусе. Если денег не хватит на все, сотню возьму из бочонка, а остальное – в резерв. Это не мои личные деньги, а деньги компании, на нее и будут тратиться. Оружия прикупить – вооружить пополнение, хватит с головой, но это только в базовом варианте, а с претензией и на остальную экипировку – опять расходы предстоят. Со временем шебеку возьмусь перестраивать, и гавань нужно в бухте оборудовать… Еще чего интересного надумаю – вот тут заветный бочонок и пригодится.
А замок… для обустройства и восстановления замка у меня есть хренов работорговец в подвале. Стратегический ресурс, ёптыть. Если я правильно все понимаю, папаша за своего сыночка, при правильном подходе к ведению переговоров, мне второй замок построит. И не только. Хотя всякое бывает…
Ладно, хватит пузо набивать, под дверью ближники мои уже топчутся, соображения свои изложить хотят. Пошарил взглядом по столу, выбирая, что еще слопать… И понял, что просто не влезет. Обожрался… Ну и не надо.
Возле каморки, наспех оборудованной под кабинет, толпились ближники, и немного в стороне жался к стене староста, боязливо косясь на вооруженных до зубов головорезов.
Из общего вида немного выбивались Фиораванти и Фен, они сидели на корточках и что-то вполголоса обсуждали в компании моего обер-мэтра-бомбардира Пелегрини. Архитекторов уже переодели, вымыли, обрили, и теперь оба щеголяли лысыми головами. И это правильно, нечего лишних насекомых разводить.
Невольно припомнилось, как я встретил Тука, и как он после купания в ледяном ручье по моей настоятельной просьбе брил себе голову кинжалом. Твою же мать, как быстро время летит… А теперь вон у скотта грива уже как у лошади выросла, и он по моему примеру стягивает волосы в хвост на макушке. Но они у него длиннее, я периодически свои по плечи обрезаю. Согласно бургундской моде… модник, мля…
Волосы, конечно, дело наживное, чего не скажешь о месте их произрастания. Но с головами вроде у ученых все в порядке.
Граждане приближенные, увидев меня, дружно приняли строевую стойку и застыли в томлении – кого же капитан дернет первого на ковер?
– Маэстро Фиораванти… – бросил я на ходу и вошел в комнату. – Прошу…
Стараниями челяди комнатушку уже привели в более-менее презентабельный вид. Смотрелось, конечно, еще по-сиротски, но стол с креслом присутствовали. Даже ковер и пару древних гобеленов на стену повесили. Ничё… без претензии, но со временем я тут Версаль устрою или даже лучше.
Поправил подушки на венецианском кресле и уселся поудобнее. Мне в этом кресле еще часа три сидеть, а седалище чай не казенное. Взял со стола очиненное гусиное перо и немножечко затосковал по-своему золотому «паркеру», оставшемуся в двадцать первом веке… М-да… печально, но, как это ни странно, я уже этих мелких бытовых неудобств почти не ощущаю. Даже свыкся с бритьем жуткой опасной бритвой. Да и хрен с ним…
Ну и где эта творческая личность? Креакл, его мать…
Итальянский архитектор бочком проник в кабинет, загруженный рулонами бумаги. Иост уже успел мне нажаловаться, что тот выпросил почти все наши запасы писчего материала и гусиных перьев с чернилами. Но я приказал не жлобиться и отдать все, что потребует.
– Присаживайтесь, маэстро, – показал я ломбардцу рукой на табурет, – и докладывайте.
Архитектор поклонился и присел на краешек табуретки, не выпуская из рук свои записи.
– Сеньор барон, я хочу вам высказать некоторые соображения по устройству…
– Это немного позже, маэстро… – Я облокотился на стол и посмотрел в лицо ломбардцу. – Начнем с другого. Скажите, почему вы не спешите домой?
– Так заметно, сеньор барон? – Ломбардец грустно улыбнулся. – Хотя… с вашей проницательностью это и неудивительно, – польстил он на всякий случай и печально вздохнул.
– Не вижу поводов к печали, маэстро. Для человека дом там, куда ему хочется возвращаться. Так что случилось?
– Увы, по не зависящим от меня обстоятельствам возвращение в Геную для меня смертельно опасно… – Ломбардец машинально провел ладонью по лысому черепу и пригорюнился. – Эта досадная история с фальшивыми монетами забрала у меня все. И место в ложе, и доброе имя, и даже любовь…
Итальянец, перемежая свою речь горестными вздохами, поведал мне занимательную историю, как он со своим знаменитым дядей Аристотелем Фиораванти, взялся по заказу епископа Донателло Сфорцато сделать автоматизированный пресс для чеканки монет, как потом впал в немилость и по обвинению в чеканке фальшивых денег угодил в кутузку.
Насколько я понял, сам факт преступления присутствовал, конечно, в меньшем масштабе, чем предъявлялось, но причиной ожидаемо оказалась любовь. Это у Пьетро, а у его дядюшки Аристотеля, который сейчас строит в Москве соборы и пушечные дворы, причина, скорее всего, была более прозаической. Просто корыстной. Но ломбардец коснулся ее только вскользь, а я не стал выпытывать подробнее. Оно мне надо? Так вот…