– Что такое? – спросила она.
– Ты не могла бы взять в рот?
– Что?
– Мой член, конечно.
Она размякла и обиделась.
Мы накрылись пледом и лежали, голые, под ним, но не соприкасаясь телами.
– Извини, – сказал я. – Не знаю, как делать это с новым человеком.
Наташа уже не обижалась и сказала:
– Да ты чего. Это же не главное.
Она обняла и потыкалась губами в мое плечо. Мы оба задремали, несмотря на то, что еще был полдень. Я даже вырубился ненадолго, так мне стало спокойно.
Когда я проснулся, мой член уже стоял. Наташа все еще полуспала, посапывала и слегка потела, как покушавшая свинья. Я пристроился боком, потыкался, смочил пальцы слюной, раскрыл ее, и дело пошло. Без воодушевления, но все равно – получалось. Она начала постанывать, очнулась, поняла, что происходит. Обезьяна, я это тоже умею, подумал я.
– Дорогой супруг, ты не хочешь надеть презерватив? – спросила она.
Я поднял джинсы, достал специально заготовленный гондон. Протянул ей, но она лишь помотала головой – надевай сам. Что ж, развернул и надел его самостоятельно. Поставил раком. Мы продолжили, все происходило как-то механически, как будто у меня был робот, Жука, а я просто управлял им с пульта. Когда мне надоело, я сосредоточился и кончил. Не было кайфа, но испытал некоторое облегчение. Датчики «лишняя сперма» перестали мигать. Можно ведь было просто передернуть и не испытывать всей этой неловкости.
Гондон и ее ляжки были в крови.
– У тебя начались месячные, – сказал я.
Она с недоумением уставилась на меня.
– Нет. Они не могли начаться.
– А что это?
– Не знаю.
Она стала собираться в душ, поцеловала меня, накинула халат. Не сказать, чтобы она сильно переживала.
– Я слышал, что бывает такое. Остаток девственной плевы.
– Глупость какая-то, – она скривилась и дернула плечами.
Наташа вышла. Я стянул гондон, выкинул его в мусорное ведро. Вытерся какой-то салфеткой и вспомнил про эсэмэс. Это было сообщение от Сигиты: «Ya perespala s tvoim drugom Vovoj».
Сейчас утро понедельника, 19 ноября 2018 года. Есть все условия, чтобы писать, я их каким-то непостижимым образом создал. Такого удобного положения у меня еще не было в жизни. Это и радует, и пугает. Я писатель, это – моя сбывшаяся мечта. Работаю над новой книгой, первой частью большого романа, написав который смогу (если вызреет такое твердое, как смерть, решение) поставить точку для себя в жанре «автобиографическая проза». У меня, к счастью, нет титулов, но есть читатели, которые ждут эту книгу.
Мы поселились в маленькой квартире в Сиолиме. Заработанных мной денег хватит на еду и аренду до марта. Ради этой книги я здесь, а также для того, чтобы немного восстановить психическое и физическое здоровье после очередного тяжелого года.
Последний психиатр, с которым я имел дело, рекомендовал мне пить нейролептики ближайшие два года, потому что у меня якобы развивается параноидальная шизофрения. Бессонницы будут учащаться, если не принять меры, я перестану понимать, где заканчивается реальность и начинается бред. Но я решил, что от нейролептиков будет только хуже. Моя цель – быть независимым от лекарств и научиться самому отсеивать лишние фантазии и страхи.
Еще был врач в хорошей дурке Кащенко, сразу завоевавший мое расположение, потому что внешне походил на рэпера Басту, но и он дал неверные указания. Выпивать алкоголь можно и нужно, сказал он, чтобы успокаивать работу мысли, но в ограниченных количествах, а вот курить гашиш категорически запрещено, потому что это раскрепощает воображение. Сам я считаю наоборот: выпивать нельзя, даже в небольших количествах – нельзя! Нельзя использовать алкоголь как расслабляющее, как средство снять напряжение мозга, для этого больше подходит спорт, чтение, музыка, прогулки, физический труд – что угодно, но не алкоголь.
Смысл алкоголя для меня в следующем: открыть портал в мир хаоса, путаницы и страданий. Пить есть смысл только запоем или до пищевого отравления. Траву же, напротив, я прописал себе в редких случаях, чтобы давать волю воображению, чтобы напоминать: объективной реальности нет, чтобы видеть одновременно разные ее ответвления, правильно понимать время, быстро отправляться в воспоминания, чувствовать связь с миром природы и испытывать животный страх перед физической смертью. Трава идеально подходит, чтобы натренировать себя. Даже если диагноз «шизофрения» правильный, это не повод отключать зоны мозга препаратами и лишать себя уникального видения мира. Нужно просто научиться работать с телом, приучить его спать. Нужно приучить мозг выбирать одну из реальностей как основную.
Дни мои проходят так: просыпаюсь примерно в шесть и пишу тысячу слов «Рутины», используя Google Документы. Потом еду за овощами для салата, и как раз встает моя жена Даша. Я съедаю салат, потом мы на двоих съедаем кокос по дороге на пляж. Там делаем зарядку, купаемся, она топчется по моей спине – это целебно действует на позвоночник. Весь оставшийся день посвящен мелким делам, обсуждению в чатике работы над альбомом группы «макулатура», который сейчас доделываем с командой, безделью, мечтаниям, бытовым спорам. И правкам книги или дописыванию нормы, если не успел с утра.
Даша не может водить скутер, поэтому, можно сказать, мы – как два узника, прикованные друг к другу. Ей приходится быть свидетелем моих творческих терзаний. То я говорю, что это потрясная книга и что, наконец, я свалю с себя этот груз – мою неотрефлексированную молодость. То, напротив, говорю, что нам надо придумать, как стать нормальными людьми, устроиться на нормальную работу, и что невозможно больше водить людей за нос и прикидываться писателем и реп-исполнителем. Мое творчество слишком поверхностное и глупое.
Даша говорит:
– Ладно, бросай. Не пиши книгу. Деньги найдутся. Играй в кино или иди в офис.
Проблема не в деньгах и не в том, чтобы продать или не продать книгу. Она в том, что писать – единственный для меня способ не впадать в тоску, но когда пишешь, разочаровываешься ограниченностью своих приемов и таланта. Сколько бы другой работы у меня ни было: редакторской, актерской, издательской, – писать книги кажется необходимым. От этого не убежать, даже если книги кажутся недостаточно хорошими. Писать, издавать, открывать их, любить их и стыдиться. Это ведь единственное, что я делаю один, где есть только моя голова (бесполезный ящик) и мой опыт (бесконечный поток однотипной, но всегда немного разной информации). И пока я играю с этими кубиками, переставляю их, пытаюсь придать очертания ненапрасности проживаемой жизни, я и живу. Но мне не хватает красок.
– Ты же сказал, – говорит Даша, – главное, чтобы я заставляла тебя писать. Каким бы результат ни был. Забыл?
От этих слов деваться некуда.
У нас тут есть друзья, Маша и Игорь, мы живем в одном доме, только они на первом этаже, а мы на втором. Вечером мы курим с ними косяк, после чего я предаюсь воспоминаниям, пытаясь приблизить эпизоды прошлого, снова стать собой десяти – двенадцатилетней давности. Это погружение активирует меня на пару часов внутренней работы, а потом глубоко вырубает, и я сплю как труп, пока Даша продолжает читать «Воскресение» Толстого и заниматься своими делами. Сегодня пошел дождь, впервые, как мы здесь, и, видимо, последний в этом сезоне. Дождь – это хороший знак, что надо сделать лирическое отступление и рассказать, наконец, про Вову.
Я уже много лет хочу про него рассказать, с того самого эсэмэс, которое я получил от Сигиты. Измена меня не так обидела, как озадачила: «Зачем ты это сделал, друг?» Помню, как я ехал в маршрутке от Наташи, все пытаясь примириться с этим новым знанием: Вова меня предал, и, хотя я продолжаю его любить, я не могу считать его своим другом. Потому что твой друг может сделать правильный выбор, нажать стрелки «влево-вправо», а не будет идти напролом за своим половым членом.
Это был рок, мое предчувствие сбылось: этот дурной сон про Сигиту и Пьяницу, Наташа, которую я зачем-то использовал, и эта эсэмэс пришла как раз в тот момент, когда надо было отказаться от секса с ней. А если вселенная устроена таким образом, что откажись я, то текст сообщения бы изменился? Эта навязчивая идея долго жила во мне. Я постоянно прокручивал в голове правильный сценарий: Наташа ложится на постель, и я говорю «нет, все-таки давай обойдемся без этого, зачем тебе, я завтра улетаю в Москву, а ты мне нужна, лишь чтобы я убедился, что привязан к другой бабе». И вот я открываю эсэмэс, а там совсем другой текст: «Tvoj drug Vova napilsja i trahnul Pjanitsu».
Тогда и возникло тревожащее меня словосочетание «Прекрасное уходящее» (потаенное название книги, которую вы сейчас держите в руках). Так изначально должен был называться большой рассказ про Вову.
Я разглядывал нашу странную дружбу и не мог писать про Вову. Про то, как он чуть не проломил мне череп в 2003-м. Про то, как он один раз обиделся на меня, а избил Тимофея. Про то, как он вытаскивал меня из передряг. Про то, как они ненавидели друг друга с моей первой девушкой Элеонорой (она даже хотела его убить), хотя Вова приютил нас, когда отец не позволил мне оставить ее ночевать у меня дома. Про то, как он был влюблен в одну нашу знакомую и как не решился сделать ей предложение, и она родила от другого. Приходилось откладывать и откладывать.
Теперь все это скопилось, и я рассказываю про всех друзей сразу, в том числе и про Вову – моего конопатого жилистого друга, в чем-то глупого, в чем-то хитрого, отзывчивого, но заносчивого. На него я смотрю сквозь замутненную другими событиями жизнь. Очень долго всматриваюсь, фокусируюсь на других вещах и как только нащупываю главное в наших с Вовой отношениях, остальное пропадает, и вот он – мой первый в жизни близкий друг.
Мне было девять лет, когда я попал в школу поселка Металлплощадка Кемеровского района. И мое первое воспоминание, посвященное Вове, – как тот дерется с нашим одноклассником Кучей. Это была игровая комната в здании начальной школы. Мы были огорожены от мира старшеклассников, почти все занятия проходили в одном просторном классе, а перемены – в этой самой игровой. Кажется, что их драка состоялась после