Лео прислал мне сценарий в субботу, а в воскресенье была смена. Роль совсем небольшая – три коротких сценки. Мой персонаж был гопником, который должен был зарядить в морду главному герою. Я приехал на Ленфильм, где меня одели в дурацкие штанишки, фуражку и футболку с надписью «Красава». У фильма был хороший бюджет, снимали на пленку, в первой сцене я ехал с другими актерами в машине, использовали передвижную площадку. Знойный снимал нас через лобовое стекло. Мы уже обменялись короткими приветствиями, и я готовился в перерыве прижать его к стенке и поговорить.
Когда представился момент, я спросил:
– Ты почему меня избегаешь, Илюша?
Он даже бровью не повел:
– Почему избегаю? Все нормально.
– Я тебя чем-то обидел? Почему мы больше не дружим?
Илья Знойный пожал плечами. Я подумал, что надо сделать так: сказать ему, что я не пойду в кадр, пока он не выложит все свои карты и не скажет, в чем дело. Но вместо этого я продолжил толочь воду в ступе:
– Ну мы с Михаилом Енотовым собирались к тебе в гости. Ты сам позвал, а потом не брал трубку. Не помнишь?
– Не помню. Может быть, занят был, съемки.
Я уставился ему в глаза и спросил:
– Сегодня ты готов после смены выпить пива и погулять? – Давай, – ответил он. – Почему нет.
Настал мой бенефис. Я догонял главного героя на улице в парке, хватал его за плечо, он поворачивался, и начинался диалог.
– Что у тебя за терки с его сестрой? – спрашивал я.
– Что? – уточнял главный герой.
– Ты суп любишь? – спрашивал я.
– Да, – в недоумении отвечал главный герой.
– На тебе в борщ! – говорил я и замахивался в камеру. Удар летел в Илью, который снимал этот кадр.
Лео и Ваня долго были недовольны мной. А я переживал, предвидя равнодушие в Илье Знойном, предвидя, что он опять сольется. Так и оказалось. Приехал кинокран, они снимали видение главного героя, когда он потерял сознание после удара и душа его как бы пролетала над парком и смотрела с высокого ракурса, как дамы с колясками начинают плясать балет. Я попивал пиво и ждал. Снимали еще какие-то кадры, проезды. Со мной выпил кто-то из актеров. Смена подходила к концу, я сказал Илье Знойному – я жду тебя там. Он кивнул, сказал, что скоро будет, и исчез. Уехал домой на такси.
Бывает и такое, не получилось. Я заработал символические деньги за роль – тысячу рублей. Вечером и ночью мы гуляли с режиссером Ваней, Лео куда-то тоже пропал. Ваня говорил, что читал мои рассказы и сценарии Сигиты и что, по его мнению, мы чуть ли не самые талантливые студенты нашей шараги и вообще отличная пара.
– Не понимаю, что ты делаешь здесь, – заметил он.
– Работаю, – сказал я. – Скоро и Сигита должна ко мне переехать. Надеюсь, что не найдет для себя отговорки.
– Не потеряй свою девушку, – сказал этот добродушный толстяк.
Где-то я уже это слышал, и почему-то меня насторожило, что он так сказал.
– Подлизываешься, что ли? Или хочешь увести мою бабу?
Он развел руками, показывая, что его слова искренние, чистые и не имеют подтекста.
Мне пришло волнительное письмо. Некто Михаил Йоссель, писатель, сообщал, что меня хотят включить в антологию современных русских авторов, которая выйдет в США на английском в следующем году. Предлагалось самому выбрать рассказ или предоставить два-три на выбор для перевода. Еще мне прислали анкету-заявку на участие в международном писательском семинаре. Якобы мои шансы на участие были велики. Чтобы лучше заполнить эту анкету, я позвонил Зоберну для консультации.
– Слушай сюда, – сказал Зоберн. – Этот Йоссель большая шишка, тебе повезло. Заполнять анкету так. Во-первых, вспоминай все свои публикации или выдумывай. Чем их больше, тем лучше. Во-вторых, пиши, что совершенно свободно владеешь английским.
– Но это не так.
– Никого не волнует. Тебе главное пролезть туда. На месте разберешься. Еще обязательно напиши, что ты пишешь критику или детскую литературу. И не забудь указать свою драгоценную «Металлплощадку» в качестве местожительства. Они такое любят, само название может произвести хорошее впечатление. Типа талант, который достали из жопы, отмыли и везут в Штаты.
Был вечер, я гулял по участку.
– Как дела вообще? – вдруг нежно спросил Зоберн. Видимо, я застал его в лирическом, мягком настроении. Так-то он всегда разговаривал со мной несколько свысока, но я его прощал, связывая это с его больным самолюбием. Всегда я думал, что живется ему тяжело, ведь он себя со всеми сравнивал, везде искал способ стать первым.
– Ничего, работаю. Поднимаем стены пристройки, скоро будем красить, потом крыть крышу. Потом утеплять изнутри. И в конце уже внутренняя отделка. Думаю, что пробуду на этом объекте до зимы. Сейчас пойду с прорабом пиво пить.
– Звучит волшебно, – мечтательно протянул Зоберн. – Правильно, мужчина должен работать.
– У тебя как?
– Отлично. Продал в Голландию Дмитрия Данилова и Анатолия Гаврилова. Скоро выйдут их книги.
– Типа ты литературным агентом заделался?
– Скорее, я по-дружески.
– И ничего с этого не получаешь?
Тут он неопределенно хмыкнул. Может, хотел, чтобы я решил: получает. А может, наоборот. Этот мудила сам себя когда-нибудь перехитрит.
– Рассказ мой отнес в «Эсквайр»?
Он засмеялся и сказал, что сделал лучше. Вместо моего рассказа, который там в жопу никому не уперся, он сходил на кафедру прозы в Литературном институте и упросил показать ему вступительное сочинение Виктора Пелевина, написанное в восьмидесятых. Отсканировал его и продал в «Эсквайр» за триста долларов. Позже мне попадется этот номер в руки. Всего одна фотография этого сочинения, на самой последней странице в разделе «документ», принесла Зоберну такой барыш.
– Как же ты додумался? Ты делаешь деньги из воздуха.
– Точно! – радостно подтвердил Зоберн. – Ладно. Я покажу твои рассказы переводчице, если ты напишешь еще несколько штук на уровне моего любимого «Боя с саблей». Один хороший рассказ должен быть в начале, один в конце и хотя бы один в середине. Тогда, считай, книга готова.
– Точно покажешь? Опять, наверное, врешь.
Зоберн рассмеялся:
– Конечно, вру. Пиши пока свои истории про святых русских гопников. Когда у тебя накопится несколько книг про них, думаю, году в двадцатом, мы встретимся, и можно будет сделать выжимку на один красивый томик. Развитие у тебя заторможенное, что поделать.
– Плохой ты. Злой. Завидуешь моему гению.
– Ты спасибо мне скажешь, Алехин, – сказал Зоберн. – И я тебя очень прошу. Не умри до две тысячи двадцатого года от пьянства и венерических болезней. Иначе нам твою книгу не продать и не перевести.
Ближайший год я не буду общаться с Зоберном, так он меня обидел. Но он был прав. Я ему скажу свое «спасибо».
Благодаря Марату и Сжигателю, Зоберн и его проекты понемногу утрачивали для меня авторитет, уходили из моего поля зрения. Я видел, что хороший писатель может почти не публиковаться, не получать литературных премий, не стремиться к широкому признанию, не разбираться в литературном процессе и даже презирать его. Даже рассказ Зоберна «Плавский чай», который я всем показывал и считал вышкой, особо не произвел на них впечатления. Он пускает пыль в глаза, осваивает приемы, пишет для критиков, говорили Марат и Сжигатель про его творчество. Если копнуть, там ничего нет.
В общем, я заполнил анкету, воспользовавшись советами Зоберна, выбрал для перевода рассказ «Ядерная весна» (хотя Сигита настаивала на другом тексте, свежайшем «Добровольцев нет») и продолжал работать, писать книгу. Выходные проводил с Валерой, Сжигателем или Костей. Мы немного убрали квартиру, поделили комнату на две части, отмыли кухню. Было нормально. Созванивались с Сигитой, она в основном тусила в общаге. Я переживал и ревновал. Как я уехал, там все время отмечали какие-то праздники. Шел чемпионат мира по футболу, и они раз в несколько дней праздновали победы России или пили, когда смотрели матчи других стран. Недавно все были равнодушны к футболу, сейчас же их охватила страсть истинных болельщиков. Один раз я позвонил, и Сигита, пьяная, начала мне лепетать про победу Димы Билана на Евровидении.
– Чего?! Ты совсем разум потеряла?! – взмолился я. – Я хотел твой приезд обсудить, узнать, купила ли ты билеты. А ты набухалась от счастья, потому что какой-то заднеприводный прыгунок опозорил страну на ссаном клоунском мероприятии?
Сигита, видимо не зная, как оправдаться, передала трубку Лему. Пьяный Лем орал:
– Женька! Ура, мы взяли Евровидение!
– Лем, ты же белорус! Кто – «мы»?! Зайдите на ласт фм, посмотрите, какие теги прописаны под его именем. Потом испытывайте патриотическое чувство победы!
Альбом «ночных грузчиков» был готов, потом я дописал роман. Успел все доделать за несколько дней до двадцатитрехлетия, как и планировал. Я рассчитывал на огромный кайф, но чувство не сильно отличалось от того, что испытывал, дописав любой рассказ. Это был четверг, поздний вечер, я вышел на крыльцо и позвонил Марату, затем Сжигателю, потом Валере. Все они меня поздравили. В субботу я пригласил их в гости на двойной день рождения: меня и романа. Костя, к сожалению, уже уехал в Кемерово. Я стоял рядом с недостроенным домом и пытался испытать нечто большее, бесконечное, что-то вне рутины этой жизни, вечное, ведь мечта была частью воплощена. Все же чего-то не хватало. Кайф был близко, но доступен не полностью.
Я подарил себе принтер. Это было очень приятно, у меня есть роман, выпивка, и я жду гостей. Хотя чувствовалось, что время собирается ускориться. Прошедший год жизни от «двадцать два» до «двадцать три» казался самым длинным и насыщенным событиями, теперь все пойдет быстрее. Сделал несколько распечаток, чтобы друзья прочитали и оставили пометки. В течение пары недель собирался отредактировать и начинать рассылать по издательствам.
После того как Сигита не приехала в Петербург, я написал целый рассказ, он называется «Естествоиспытатель». Если кратко: она затусила в общаге и не села на поезд. Я решил закончить эти отношения. Вернее, я сказал ей, смухлевав, что между нами все кончено, но сам ждал, что она приедет, и надеялся, что все наладится. Она постоянно мне писала, как скучает, я отвечал резко: «Я тебе не верю, я не хочу читать или выслушивать эту чушь». Подсказывать ей: купи билет, сядь на поезд, приезжай и докажи, что любишь меня, – не собирался.