Еще через две недели с нами начала жить Дарья – девушка, которая приехала к Косте, ее он, собственно, увел у своего друга. Отношения у них были странные. У Кости этой осенью возникла идея возвышенной любви.
– Я слишком ценю ее, чтобы трахать, – говорил он. Костя возненавидел все, что связано с сексом. На ближайшие два месяца животно-телесное было немыслимо для его романтического образа. Он перестал обсуждать секс, перестал шутить про дрочку, что-то непонятное забродило в Костиной голове.
Вовик Негр-Негр нашел какую-то работу, кажется, продавал унитазы, а Костя с Дарьей скоро остались совсем без денег, не считая небольших сумм, которые я давал им, приезжая на выходные с залива. Но они научились ловко воровать в ближайших магазинах «Пятерочка» и «Семья». Обычно они покупали только крупы, рис и гречку, остальное распихивали по карманам и сумкам: орехи, гель для душа, печеную фасоль, шоколадки, чечевицу. Сначала я пугался этому изобилию бесплатной еды, но скоро и сам втянулся в игру, понемногу меняя пропорции, покупал все меньше, воровал все больше.
Я купил себе ноутбук в кредит, который мы оформили на Сжигателя (потому что у него была питерская прописка и официальная работа), а маленький нетбук отдал ему, чтобы он писал, заступая на ночную смену. На ноутбуке я нарезал сэмплы и сводил минусовки для нового альбома «макулатуры». Я старался теперь за основу брать больше эмо, пост-хардкора, инди-рока – того, что мы слушали с Костей в ту пору. Но сам Костя очень долго писал свои партии, дело почти не двигалось. Хоть и делать ему было как будто нечего, но долгий сон, отсутствие режима и переругивание с Дарьей, их странный платонический роман, наша маленькая квартира, превратившаяся в сквот, приготовление ужина, походы в магазин – все это не оставляло ему простора писать реп.
В конце сентября я поехал в Москву на пару дней, чтобы на всякий случай оформить академический отпуск. И Женя, и Марат настаивали на том, что лучше не бросать учебу совсем, оставить себе отходной путь – стройка может мне надоесть. Ладно, мне было интересно съездить в общагу (истинную причину – бабу! – я старался не обсуждать даже с самим собой), и я поехал. В поезде познакомился с двумя парнями и напился коньяку. Михаила Енотова в тот день не было в Москве, и я еще немного выпил с Лемом.
Последнее, что я помню, – я пришел к Пьянице в комнату (Сигита была там), залез под стол и отказывался вылезать. Пьяница с Сигитой просили меня пойти к себе, проспаться, протрезветь и прийти поговорить утром. Я не знал, о чем с ними говорить, и не был в состоянии отвечать, мне просто хотелось сидеть под столом.
Я уже три месяца не видел Сигиту к тому моменту, мне нравилось снизу вверх смотреть на ее испуганное лицо.
Потом я все-таки ушел к себе в комнату, где полночи слушал песню «Ю олл ай нид» группы «Радиохед» и плакал. Когда проснулся, все еще был в бежевом пальто, а песня так и игра ла на повторе. С удивлением я вспомнил вчерашний день и понял, что вообще ни разу не снимал пальто. Я разделся, помылся, побрился, оделся в чистое, немного прибрался и сел за компьютер.
Я закрыл глаза и попробовал послать ей мысленный сигнал: жду.
Сработало: Сигита пришла через несколько минут. Ни слова не говоря, она села на постель в углу. Смотрела на меня, смотрела, а потом слезы, одна за другой, покатились по ее щекам. Настоящие кристально-чистые ручейки. Я сидел на стуле посреди комнаты и разглядывал ее, прикидывая, что с этим делать.
– Че ты плачешь? – спросил я. – Я не знал, что ты так умеешь.
Мы занялись сексом, а потом я не выдержал и стал целовать ее лицо, глаза, уши, волосы, шею, спину, ноги, зад, пятки, ногти, ладони, подошвы, ресницы. Я сказал:
– Я люблю тебя сильно, как в первый день.
Через неделю Сигита пропала: не выходила в сеть и отключила телефон. Михаил Енотов подтвердил мои опасения. Он использовал слово «спуталась».
– Мы с Лемом не знали, говорить тебе или нет. Но я все-таки думаю, надо сказать. Похоже, она спуталась с Ваней.
Вот что сказал мне Михаил Енотов, когда я позвонил ему из Петербурга в следующее воскресенье.
Я ответил:
– Дай уточнить. Она сняла комнату в нашем блоке. Чтобы быть ближе ко мне и держать меня на крючке, не выпускать из своей тухлой прихватки, так?
– Можно сказать, что так.
– И что случилось? Была какая-то вечеринка, она с Ваней заночевала у нас в блоке и, судя по всему, покувыркалась с ним? Таковы последние сведения?
– Ты не так глуп, как кажешься, Джеки! В целом ты все угадал. Держись там.
В тот вечер я ни с кем не разговаривал, гулял по барам, ощущая свободное падение и не помня себя. Костя позже рассказал, что я пришел поздно ночью, высунулся в окно, поссал туда, не снимая пальто, а затем свесил туловище наружу и проблевался.
– Сынок, я так одинок или не так?! – спросил я то ли у себя, то ли у Кости или у Вовика Негра-Негра, который тоже присутствовал в комнате. Не дождавшись ответа, закрыл окно и лег спать в углу, не раздеваясь. С утра встал по будильнику, но не проснулся и поехал, как зомби, на работу.
В себя я пришел уже на участке. До этого работал автопилот. Тут я вспомнил вчерашний разговор с Михаилом Енотовым, не выдержал, заорал, взбежал на гору щебня и оттуда позвонил режиссеру Ване. Начал я спокойно.
– Что происходит? – спросил я. – Говорят, что ты случайно засунул хер куда не следовало?
– Просто я люблю ее, а она любит меня, – сказал мне Ваня.
– Что за ссаный детский сад, тупорылый жирдяй! – заорал я.
В тот понедельник к нам присоединился Марат – Женя снова вызвал работать, а у Марата скопились долги, и он не смог отказать. Сейчас он с удивлением смотрел на меня снизу, как я ору, стоя на этом щебне. Мы добирались с ним вместе от «Старой Деревни» на маршрутке, потом ехали в машине с Женей. Все это время я был еще бухой настолько, что отвечал односложно, а тут, оклемавшись немного на свежем воздухе, сразу устроил шоу.
– Интересно у вас тут, – сказал Марат.
– Жирная, тупая, жирная-жирная мразь, я скоро приеду и череп тебе вскрою, ты говна моего поешь! – вот что орал я. Режиссер Ваня повесил трубку. Я еще набирал его, но он не отвечал.
Когда я спустился, просто сказал, обессиленный:
– Теперь можно и поработать, отец, – и попробовал улыбнуться.
Марат спросил, что случилось. Я попытался ему вкратце обрисовать ситуацию. Марат спросил, что за парень этот Ваня. Я сказал, что он, похоже, просто какой-то сынок своих родителей, тучный здоровяк, москвич, еще совсем малой, хотя борода растет как у взрослого, учится на платном, катается на родительской машине, вроде обаятельный, но чмошник и ссыкло. Ах да, еще он иногда кушает наркотики, поскольку собственное воображение у него, видимо, слабо работает. И любит приврать, как все ссыкливые толстяки.
Но парень хороший, добавил я в конце, это чувствуется.
– Да, сынок, – сказал Марат. – Есть такая грустная поговорка: женщину нельзя завоевать, ее можно только купить. Наверное, с таким парнем ей будет удобнее. К тому же он – режиссер, она – сценарист.
Мы всю неделю утепляли стены. Разрывали пластиковые упаковки, доставали оттуда куски утеплителя, напоминающие маленькие матрасы, подгоняли по размеру, отрезая лишнее канцелярскими ножами (лезвия быстро тупились о материал, напоминающий стекловату, но чуть более нежный), и впихивали в каркас. Руки мои чесались от утеплителя и нервов, я весь покрывался аллергическими ранками и коростами. Вот мои трехлетние отношения и подошли к концу, я больше не поставлю ни одного пистона бабе, в которую влюблен. Не почувствую ее запаха на своем теле. Нужен был завершающий аккорд. Я все это уже проходил. А потом опять попал в воронку: нужно сделать что-то такое, что точно положит конец этой нелепой истории. Необходимо было скататься в Москву и устроить там неприглядное. Хотя бы разбить лицо режиссеру Ване. Меня трясло. Я старался работать как можно интенсивнее, чтобы забыться. Но все равно, стоило перекурить или прерваться на обед, все возвращалось, голова разрывалась от ярости.
– Зачем, отец, было приходить ко мне и поливать меня слезами, чтобы тут же переспать с другим?!
Марат отвечал:
– Так иногда получается. Две любовных линии развиваются параллельно и в один момент сходятся. Не руби сгоряча, езжай и разберись.
Я отпросился у Жени на две недели. Устроил себе отпуск: первую неделю я собирался провести в общаге, а потом начинался форум молодых писателей в подмосковном пансионате «Липки».
В 2008 году мы все узнали о нем от Валеры Айрапетяна и подали заявки и почти все прошли. Нас ожидала дармовая выпивка и семинары, которые устраивали учредители толстых журналов при финансовой поддержке Фонда некоего Филатова. Можно было пристроить мой роман к публикации, завести знакомства в издательско-редакторской среде. Кроме меня туда прошли Михаил Енотов, Игорь Кузнецберг, Сжигатель, наш с ним знакомый писатель из Ухты Сережа Павловский, старый добрый Зоран Питич и еще несколько знакомых из ВГИКа.
В «Липках» ожидалась безумная пьянка длиной в рабочую неделю. Я подумал так: сначала я поговорю с Сигитой, буду спокоен и тверд, заставлю ее страдать и жалеть, потом встречусь с режиссером Ваней, дам ему по лицу, если технически будет возможно, а потом буду пить неделю и, может быть (я позволял себе мысленно эту мрачную шутку), покончу с собой прямо на форуме, среди молодых писателей.
Когда мы с Маратом ехали в маршрутке от Зеленогорска, он сказал:
– Главное, ты не пори горячку, сынок. Возвращайся скорее. Сигита хорошая девчонка, красивая и умная. Но ей тяжело с тобой, а тебе с ней. Она, как и все, ищет комфорта. К тому же, как я понял, у нее не все дома. Ей нужен кто-то попроще, поскучней. И тебе, кстати, тоже нужен кто-то попроще. Может быть, баба постарше тебе нужна, нет?
– Сигита старше меня.
– В смысле самостоятельная, с которой не надо нянчиться. Ты будешь заниматься своими делами, баба своими. При этом вам хорошо будет вместе. Такие отношения тоже бывают.