Понятно было, что это что-то связанное с выборами. Я думал: звонить ему или не звонить? Прошли сутки, он снял объявление. Наверное, нашел кого-то, решил я. И, как только я так решил, Ашот сам мне позвонил. Это был одногруппник Олега Зоберна, парень, книгу которого он в итоге издал вместо моей в качестве «самого слабого звена» своей книжной серии «Уроки русского». Ашот любил курить траву, есть любые таблетки горстями, пить пиво, вино и водку, женщин. Вроде бы одно время даже питал слабость к спайсам, и у него даже был рассказ «Спайсы». Но он меня удивил трезвым голосом и рассудительными интонациями.
– Короче, я знаю, что тебе очень нужны деньги, – сказал Ашот.
– Это очень лестно, что ты мне такое предлагаешь. Но я совсем ничего не понимаю в политике.
– А кто в ней понимает? Политика – это как пытаться…
– …выебать кота в сраку! – закончил я.
– Ну вот, а говоришь, не разбираешься. Короче, приезжай, я тебя жду. Не хватает одного человека.
– А на кого работать? Если на «Единую Россию», я пас.
– Никакой «Единой»! Кандидат беспартийный, выдвигается от «Справедливой России». С нами в команде коммунисты и ЛДПР, топим нынешнего мэра.
– Звучит нормально. У меня уже забито три концерта на конец осени. Смогу взять выходные?
– Согласуем заранее.
– Тогда еще один вопрос. Если мы в нем сойдемся, ящик пива, и ты нанял!
– Ящик пива с тебя! Давай вопрос, Алехин, не еби мозги.
– Сходишься ли ты со мной в том, что наш друг Зоберн – мудак?
Ашот рассмеялся и сказал:
– Думаю, в этом вопросе все человечество с тобой согласится!
Через день я приехал в штаб. Мне вручили кучу страниц ознакомительного текста, и первые два дня я только и делал, что читал о проблемах города Дзержинский. Информации было на удивление мало, одни рефрены – наверное, так начальник нашей кампании гипнотизировал своих работников. Мэр Плешаков плохой, он коррупционер, карьер «Зил» засорил, город обокрал, и теперь город гниет, а вот наш кандидат П. – человек выдающийся, чистый, у него свой бизнес, и он тратит деньги на город. Он не ворует у города, а инвестирует в него. Воспитал отличных детей, получил два высших образования, не пьет, спорту не чужд. «Единая Россия» падает лицом в грязь, давайте объединимся, коммунисты, либералы, свободные от политических взглядов люди и прочие индивидуалисты, онанисты. Нужно победить.
Что ж, действительно, подлая и грязная работенка, мне придется торговать своим талантом – умением складывать слова. Меня, честно, интересовал только один вопрос: кому-то из этих двоих людей, действующему мэру и нашему кандидату, доводилось лично, физически устранять конкурентов? Чем они занимались в девяностых, какой деятельностью? Об этом информации начальство не давало.
В течение недели сформировался мой круг обязанностей. Поскольку я учился во ВГИКе (не важно, на каком факультете!), мне доверили зеркальный фотоаппарат, на который я фотографировал незаконную агитацию наших врагов. Они часто использовали больницы, административные здания, школы – места, в которых нельзя было размещать плакаты, – для своих предвыборных целей.
Все перечисленные объекты мне периодически приходилось объезжать с водителем, делать снимки и скидывать их юристу. Также Ашот мне всегда поручал писать рерайты, – а это и был основной контент. Мне просто выдавали статью, которую уже подзабыли. Либо восхваляющую нашего кандидата, либо обливающую помоями действующего мэра. И я переписывал это своими словами, чтобы можно было опять пульнуть в соцсети и поисковики.
Интервью обычно Ашот брал сам, но мне приходилось их расшифровывать. У начальника штаба, у кандидата, у жены кандидата, у избирателей. Ашот был не очень хорошим интервьюером. Интервью с женой кандидата он просто завалил так, что мы ничего не смогли сделать:
– Была же какая-то лавстори? Расскажите.
– Вы с ума сошли? Зачем я буду рассказывать нашу лавстори? Избирателям понравится, как он ушел от первой жены ко мне?
Зато Ашоту удавались умилительные тексты. Например, у нас в штабе жил кот, и из-под пера Ашота вышел замечательный сентиментальный и пошлый текст о том, что город Дзержинский «и есть сейчас этот рыжий оборванец, которому нужен хозяин. Заходите к нам, погладьте его». Мы исправляли друг за другом ошибки, редактировали. Потом за дело бралась Елена, жена начальника кампании. Она почему-то меня невзлюбила, хотя я писал больше других.
– По глазам видно, что жопу лизать не умеешь, – негодовал Ашот.
Еще с нами работал медленный парень Игорь, как и Ашот с Зоберном, выпускник Литературного, и его как раз полюбило начальство, потому что он был милый, но я не помню, чтобы он закончил хоть одну статью и чтобы она притом была опубликована в наших газетах или на ресурсах. Зато он все время писал и писал, как медленная и очень надежная машина, потом Ашот велел править, Игорь правил и правил.
Теперь я думаю, что ему отводилась роль талисмана, расслабляющего пупса. Он был большой, добрый, с легким свистящим дефектом речи. Мы ходили на обед в столовую, и я зачем-то начал есть рыбу. Все равно я продал душу дьяволу с этой работой, думал. Так пусть животные умирают в муках, это просто ад.
Вот и умер – Толик, старшая чилийская крыса. Только их отношения с Габликом наладились, они подружились, перестали драться и унижать друг друга. У них принято – если два самца живут вместе, – чтобы один проделал жестокие ебальные движения, не важно, попадая или нет в задницу. Но, короче, как в борьбе: тот, кто оказался на лопатках, больше не рыпается. Иерархия установилась, Толик стал главным, они общались друг с другом, а с людьми неохотно, и казалось, проживут восемь лет или сколько там им отведено. Все было спокойно. Но не сложилось. Оксана нашла новое жилье – недалеко от своей работы, на станции «Академическая», ей сдала квартиру женщина с работы. Получилось очень недорого, Оксане опять повезло и дальше будет везти с жильем. В один вечер я отпросился пораньше, проехал из одного пригорода в Москву, потом в другой пригород, и мы перевезли вещи и клетку с грызунами. Видимо, в дороге Толик перенервничал или его продуло, и он заболел. Этим омрачился переезд.
Несколько дней Толик не ел и вспух. Я почти всегда ночевал в Дзержинском, на съемной квартире для сотрудников, куда Оксана приезжала в свои выходные дни. По будням мы созванивались, обсуждали здоровье Толика. Габлик не подходил к нему, ел нормально.
Толик сидел в углу клетки. Оксана вызывала ветеринара, но тот лишь посоветовал через шприц вгонять в пасть Толику средство от гастрита в надежде, что его желудок заработает.
– И молиться звериному богу? – предположил я.
– И молиться, – согласилась Оксана.
В тот вечер я шел с работы мимо монастыря по этому тихому городу, и слезы катились в ноябрьскую темень. Люди переживают этот опыт в детстве, да. У меня была одна крыса, когда мне было двенадцать. В сорокасемиградусный мороз в моей родной Сибири у нас так плохо топили, что она замерзла насмерть и у нее вылез красный геморрой. Теперь я косвенно буду виноват в смерти еще одного грызуна. Не говоря о рыбе, которую начал есть.
Чтобы похоронить Толика, я купил лопатку в цветочном магазине. Мы положили тельце в коробку из-под мобильника и пошли к ближайшему от дома пустырю. Среди желтых листьев и засохшей травы нашел, как мне показалось, уютное место для могилки. Было совсем темно, капал мелкий холодный дождь.
Оксана подсвечивала.
– Скажи что-нибудь.
– Толик был хорошей крысой дегу. Один раз он прокусил мне палец, когда я разнимал их с его другом Габликом. Потом он заболел и умер. Прожил он на этом свете полтора года. В следующей жизни, возможно, он поднимется на ступень выше, станет собакой, человеком, а может быть, даже социальной сетью.
– Что за бред? – Оксана засмеялась, но я слышал всхлипы.
– Прости. У меня есть теория, что социальные сети – это следующее, после человека, на лестнице эволюции создание. То, что в пищевой цепочке выше нас.
– Копай давай, – она протянула мне коньяку.
Глотнул, меня замутило. Не пил коньяка с тех пор, как мы с Лидой друг друга обоссали. Воспоминание всплыло и опошлило мое горе. Я принялся копать лопаткой. Завоняло говном. От вкуса коньяка и запаха я немного блеванул рядом с выкопанной могилкой.
– Ты чего, родной? – спросила Оксана. – Ой, ты чего блюешь-то, хахаль мой?
– Подсвети сюда, пожалуйста.
Я испачкал правую кисть в дерьме. Воняло очень сильно, наверное, говно человека, а не собаки. Вспомнил, как мы с Сигитой хоронили щенка четыре года назад, вот так время пролетело – снова я гробовщик.
– Ладно, клади его. Я поищу лужу поглубже.
– Лопатку тоже помой.
«За дело! Городу нужен новый глава!» и баннер с отрывным числом «До выборов осталось (58) дней» встречали на входе в штаб. Можно было пить чай, воду из кулера, есть печенье, даже ходить за пивом. Ничего не возбранялось, кроме одного – сидеть «вконтакте». Хотя там тоже приходилось вести один паблик, но на всякий случай жена начальника все равно меня ругала. Я дописывал очередной текст, кидал флешку в Ашота, сидевшего напротив, он правил ошибки и пускал в работу.
– Теперь пиши от ЛДПР, – говорил Ашот.
– Не могу, брат. Могу только от КПРФ. А еще давай грязи на Плешакова.
– Хитренький, это я сам хочу.
Так мы переругивались, но все равно от лица ЛДПР я ничего ни разу не написал. Я понимал, что это просто этикетки, одно и то же говно под разной вывеской, но зачем-то топил за какие-то лицемерные принципы.
– Пойми, я коммунист, Ашот. Я ненавижу частную собственность, а мой друг Михаил Енотов вообще говорит, что поэт не может быть либералом. Поэтому я должен писать от лица коммунистов!
Он сдавался. Я начинал выдавливать из башки, как бесконечный прыщ, очередной бесполезный наполнитель сети и листовок: «Дорогие жители города! Партия власти называет себя Партией Реальных дел, но мы, народ, прозвали их партией Жуликов и Воров…»