Кажется, я повторяю твою судьбу, посетовал он.
Мне никак не найти свою женщину.
В твоем возрасте я еще не знал ни одной, ответил я.
Давай просто сядем и подождем.
Есть вещи другие помимо них, окаянных.
Книги, фотоаппараты, гелевые ручки, блокнотики для эскизов. Музыкальные инструменты, ноутбуки, кирпичи, ткани, детали конструкторов и пазлов, лабиринты, математические задачи, иностранные языки, галереи, бары, дороги, междугородние автобусы, самолеты, страны, спортивные секции, телесериалы, холодный душ, холодная ванна, холодное одиночество, сибирский холод, ночная тишина, наконец, смерть. Сосредоточься пока на них, братан, то есть племяш.
14
Ночью мы прилетели в Дели, и там начались проблемы. Попали в какой-то фестиваль и не нашли даже места, куда можно заселиться. Моторикша возил нас от одной гостиницы к другой, от хостела к хостелу, а потом высадил где-то в ночи у офисных зданий среди придорожного мусора. В картонных коробках и объедках копошились крысы. Мы, измученные, сели на бордюр, обнимаясь со своими рюкзаками. Ждали солнца, ждали дня. Крысы на нас не обращали внимания.
В итоге на рассвете оказались в турфирме, где хитрый индус впарил путешествие до города Агра.
– В Дели оставаться опасно. Все гостиницы заняты, фестиваль. Езжайте сюда, – он показывал нам карту и объяснял, что там нас ждет отличный отдых.
Несколько дней мы провели в Агре, в захолустной гостинице. Выходя на улицу, становились объектами пристального внимания местных – в этом районе не было белых, и нас пытались пощупать дети и старики, бомжи тянулись к нашим бутылкам пива, мужчины хотели обнять меня и поцеловать Оксанины белые руки. Утомились.
Оттуда отправились на поезде в Гоа, где и застряли. Путешествовать дальше не хотелось. Деньги таяли. У меня была одна небольшая халтура – отец предложил писать по очерку раз в две недели для кемеровской газеты. Их интересовали цены, география нашего путешествия, условия, в которых живут зимующие здесь русские.
Я старательно писал этот очерк, в остальное время много читал, делал зарядку по утрам на пляже и жрал фрукты, овощи, а вечером жирную веганскую еду. Не мог отказаться от местного фастфуда. Пил морковный сок на заправке, заедая овощными самосами (хрустящие мучные треугольники, набитые картошкой и горошком нута, жаренные во фритюре) и пакорой (лук, обжаренный в гороховой муке), – а еще самое убойное – резанный кубиками картофель со специями, изжаренный в шарах муки. К тому же много риса, приходилось есть его постоянно в комплексных обедах – Veg. Thali, так это называлось. Впервые в жизни я смотрелся в зеркало и казался себе мужичком. Неужели начал матереть, пугался я. Двадцать семь лет, и все, туловище расширяется, тело юноши становится телом дяди. Может быть, это психологическая проблема – связано с тем, что вступил брак, – так я думал.
– Посмотри, я стал жирным.
– Да что у тебя за паранойя! – отвечала Оксана. Сама она, бывало, набирала и скидывала, но я-то привык быть худым.
Так решил устраивать разгрузочные дни. Только пиво «Кингфишер стронг» и вода, никакой еды. Несколько дней таких экспериментов, и мой обмен веществ снова разогнался, и я опять начал худеть. Море здесь было не таким чистым и голубым, как в Таиланде, зато тут было не так жарко, хватало вентилятора, не нужно было мучиться с кондиционером. Я привык спать под лопастями, привык к этому вертолетному тихому гулу.
Мы жили в небольшом трехкомнатном доме с двумя барменами, друзьями Оксаны. Но скоро и нам повезло: мы тоже стали работать в клубе, иначе пришлось бы искать деньги в долг, чтобы дотянуть до конца сезона.
В декабре я обнаружил себя работником кухни. Девчонка Женя и интеллигент Ваня смешивали коктейли и подавали пиво людям, что плясали на танцполе; Оксана ходила по залу, улыбалась и собирала стаканы и бутылки; я мыл посуду, а также выполнял маленькие поручения: закупал лаймы, сельдерей, базилик и клубнику, подготавливал сок лайма и сахарный сироп, менял крупные купюры на мелкие в небольшом местном барчике, покупал ночью лед для коктейлей или рэд булл, который мог кончиться в разгар вечеринки. Я был готов в любой момент прыгнуть на скутер, проехать несколько кварталов по ночной деревне, докупить чего не хватает. Мне нравилось ехать в ночи, закинув пару пакетов льда на руль. Третий пакет я клал за собой, и он холодил копчик. Смена начиналась около восьми вечера, а закончиться могла в четыре ночи или даже в девять утра. Со мной на кухне работал Нилу, серозубый пройдоха-повар, и у него почти никогда не было дел. Иногда он жарил мясо или овощную котлету для сэндвича, но, как правило, к нам в клуб приходили плясать под техно или напиться хорошенькими коктейлями (это было одно из немногих мест, где были хорошие коктейли), а не есть. К тому же по соседству работал отсидевший лет двадцать Ярон, брат плохого босса. Это был лысый здоровенный израильтос, который говорил по-английски еще хуже меня. Один раз я напился с ним, и мы подружились. У нас сломался языковой барьер. Он спрашивал, чем я занимаюсь в России, я рассказал про музыку и издательство. Спросил, чем он занимался в Израиле. Он покачал головой, сказал:
– Dangerous bussines.
Были подозрения, что Ярон делал самую грязную работу, помогая в делах крупному барыге, своему младшему брату – нашему боссу A., который теперь отжимал по-тихому клуб у приятеля Оксаны Игоря. Все это чувствовали, но делали вид, что все нормально.
Игорь – хороший и добрый, немного мягкий москвич, похожий на Иисуса, на пару лет старше меня. Он раньше жил и работал программистом в Москве, а потом стал диджеем, переехал сюда, открыл свой клуб. Два сезона клуб существовал едва отбивая затраты или в небольшой минус. Потом появился А., дал денег хозяйке земли и здания, и Игоря поставили перед фактом: у тебя есть совладелец. «Какой, в жопу, совладелец?» – удивился Игорь. Потом состоялось напряженное знакомство с А., за спиной которого стоял головорез Ярон.
Было достаточно взглянуть на Ярона, сразу было понятно: вероятность того, что он еще не убивал людей, сводится к нулю. А. был хитрой головой, содержал бордели и наркопритоны в Израиле, потом в Таиланде, а с недавних пор обосновался в Гоа. С ним был связан странный скандал, когда его подруга, европейская журналистка, выложила хоум-видео, в котором А. хвастается своими криминальными подвигами. Еще была какая-то сомнительная история с арестом – А. просидел пару месяцев в индийской тюрьме, но потом копы были куплены и все улики пропали. Бармен Ваня, смеясь, рассказывал, что официальная версия такая: двадцать килограммов кокаина (белого порошка, напоминающего кокаин) съели муравьи.
– Бразер, тэйк йо шаварма! – Ярон всегда делал мне шавуху с овощами и заносил ее под утро, перед тем как закрыться. Мне не очень нравилась эта еда, но отказать ему я не решался.
– Спасибо, друг! – отвечал я по-русски и хлопал его в плечо. Мне казалось, его лицо лучилось какой-то особой добротой, когда он видел, что я сразу откусываю от угощения. Что ж, если это спасет кому-нибудь жизнь, почему бы не поесть то, что тебе не очень по душе.
Приходилось набивать брюхо картошкой, луком, капустой и помидорами, плавающими в соусе и небрежно завернутыми в тонкий лаваш, потом возвращаться к своим грязным стаканам и другим обязанностям.
Чем ближе был Новый год, тем дольше растягивались смены. А. начал барыжить прямо на кухне. Модные арт-директора, лохматые художники, русские гопники, пьяные европейцы, богатенькие индусы разнюхивались здесь, тестируя товар. Мне в морду регулярно пихали наркоту: кокаин и МДМА, но я всегда отказывался. Только один раз машинально сунул палец в порошок и втер себе в десны:
– Shit. Like anesthetic pills.
A. недобро засмеялся и сказал:
– Этот парень просто моет посуду, – почему-то никто не называл меня по имени. Наверное, из-за того, что здесь уже была Женя – королева бара, которая умела сделать коктейль для любой нужды: от похмелья, или чтобы ебануло в голову и ты бежал плясать, или чтобы попустило после наркоты, или усилило эффект, или чтобы сбить бэд трип, – мое имя теперь принадлежало ей. Ваня любил поболтать, он читал местные газеты, был в курсе гоанских новостей, хоть и в коктейльном деле не был силен. Оксана как-то тоже привлекла внимание к своему имени золотистыми кудрявыми волосами, своей открытостью и живой мимикой. Меня же, мрачного потаенного реп-бога, называли Хэй или That guy. Уже тогда хотелось написать песню об этом периоде, но получится лишь через шесть лет.
С утра я заезжал на берег, заходил искупаться. Это было лучшее время, Оксана могла сидеть на берегу, ждать меня с пивом, уставшая от общения с сотней посетителей. В школе она учила только французский, но довольно быстро начала говорить по-английски. В отличие от меня она не старалась соблюдать правила, не знала, что такое неправильные глаголы, не стремилась запомнить их формы, не соблюдала порядок слов. Но говорила от сердца, ее понимали, ей не было стыдно. Поэтому дело шло. Мне же нужно было выпить, чтобы заговорить. Я заплывал подальше, нырял в прохладную утреннюю воду и вглядывался в подводный мир. Сохрани это счастье, говорил я себе, когда будешь подыхать, вернешься в этот момент и останешься в нем. Выныривал и видел, как Оксана машет: поехали спать.
Выходил, отряхивался, одевался, гладил псов, живущих на берегу. Ехали домой из деревни Чапора в деревню Ассагао. На крыльце нашего дома как раз Женя и Ваня готовили чилум. Это такая трубка для курения гашиша. Зачем-то нужно было легонечко стукнуть себя ей по голове, таков ритуал, а потом затянуться. Я не накуривался семь лет, но здесь понемногу стал втягиваться. Утром, после тяжелой рабочей ночи, с парой бутылок пива «Кингфишер» гашиш не разгонял, а погружал в приятный мечтательный сон. Просыпался в середине дня отдохнувшим, было время еще съездить на пляж, искупаться, почитать книгу. Потом собирались на работу, выходных почти не было.