– У меня был секс один раз в жизни.
– Был все-таки. Такой штуки ведь лишаются с первого раза?
– Можно сказать, что и не было. В широком смысле. Не проняло, понимаешь?
– Еще как.
Стянул с нее одежду. Ноги неуверенно разлетались по студенческой комнате. Я разделся сам. В кармане джинсов у меня было еще два гондона от вчерашней юной бабы, и я надел один из них. Все получалось довольно неуклюже. Я даже подумал, что зря все это затеял. Не мог сконцентрироваться. Вспоминал, как восемь лет назад жил в этой общаге. Сигиту, опять ее, где-то рядом мы, еще совсем юные, ругаемся, миримся, занимаемся любовью. Вспомнил Женю Якута, который выбросился из окна. Так и бродит здесь его призрак. Вспомнил, как смотрел из своей комнаты на прокат лимузинов. Вспомнил, как сам грозился выброситься из окна, как повис над этими лимузинами, держась за оконную раму, и как Михаил Енотов втащил меня.
– Извини, давай пока не будем, – сказал я и отвалился.
Мы оделись, сели так, чтобы видеть друг друга, и продолжили выпивать. Она уже пила по полрюмки, а я продолжал целыми. Вика рассказывала про учебу, про знакомых. Нашлись и общие знакомые. Мне она нравилась, умная. Наконец похмелье прошло. Я залез под одеяло и сказал:
– Теперь хорошо. Давай обнимемся.
На нее водка тоже подействовала. Полчаса назад ничего не получалось, было смущение и дистанция, а сейчас все пошло нормально. Сроднились. Оказывается, что-то должно произойти между людьми, и вот оно случилось сейчас. Я вроде бы держал в голове все те же страшные мысли, но они помогали стояку, а не мешали. Вика была румяной, страстной и нервнокрасивой, худой, угловатой. Мне все нравилось. Вот так работает алкоголь. В какой-то момент стало даже слишком приятно, как будто у меня было больше нервных окончаний, чем следовало. Чтобы отсрочить финал, я вынул и увидел, что последний гондон разорвался и ветошью свисал с конца.
– Опачки, – сказал я Вике. – Разодрал.
– Ничего, – ответила она. – Я пью противозачаточные.
– Как это? Зачем? – я уставился на нее.
– От них хорошие ногти и волосы, – просто ответила Вика.
– То есть у тебя никого нет?
– Нет, я же говорила.
Я стянул дырявую резинку и бросил на пол.
– Ладно, – сказал я, проникая обратно в этот страх и желание обменяться микрофлорой. Потом она уснула. Я гладил ее волосы, целовал лицо. Неужели я чувствую что-то кроме тупого желания ебать? Потом тоже вырубился. Спали мы недолго, нас разбудила моя эрекция. Мы поворочались в позе «чайные ложки» с большим удовольствием, но без надежды на оргазм. Тела слишком устали за сегодня.
– Я открою вино, ладно?
Вика лежала в постели, а я пил из горла, сидя рядом. Торшер освещал ее лицо и руку, держащую айфон, подрагивающую среди жуткой тьмы. Вдруг она посмотрела на меня как на привидение.
– Что такое?
Вика, шокированная, потрясла телефоном у меня перед лицом, не сразу справившись с речью.
– Немцова убили.
– Как это?
Я взял ее айфон и прочитал новость. До меня не доходило. Айфон мистически светился в руках. Я перечитывал коротенький текст и перечитывал. Страх, как гул, надвигался на комнату, на предметы, проникал в нас. Я начал бояться всего. И одиночества, и Вики, и оставаться здесь, и выйти из этой комнаты. Конечно, дело не в том, кого убили, ну Немцов и Немцов, это не Спаситель и не Антихрист, а просто таракан, который достал из помойки никому не нужный бейджик «лидер оппозиции». Но почему-то было очень страшно.
– Вот как это просто у нас в стране, – сказал я. – Как муху убить.
Вино закончилось. Я опять лег в постель. Началось головокружение, алкогольные вертолеты. Мы крепко обнялись, пытаясь их остановить. Я смотрел через полутьму в ее красивое драматическое лицо. «Все бабы это одна баба все бабы это одна баба все бабы это одна баба», – крутил я в голове вместо заклинания. Не знаю, сколько мы так провалялись, то обнимаясь, то ненадолго проваливаясь в сон. Потом я уткнулся ей в пах, а она сосала мой член. Потом я проснулся в поту и долго лежал молча. Вика не спала, я чувствовал это, она подцепила мою тревогу. Наконец не выдержал и прибавил громкости своим дурацким мыслям.
– Блять, – сказал я, вскакивая с постели. – Я влюбился. Где-то идет война, а я пытаюсь быть трутнем, когда надо стать воином. Ищу любви, ищу чего-то, чего нет. Ты понимаешь, что нет никаких измен? Что это просто, как пихать штекер в розетку. Есть электричество, и есть розетки. А я – вилка, штекер. Нет никакой личности ни у меня, ни у тебя, ни у кого! Женщины – это электричество, а мужики – электроприборы. Ты просто приходишь в комнату и подключаешься к сети. А все остальное ничего не значит! Так ведь? Правильно ведь я думаю? Ты понимаешь, что значит «умереть с оружием в руках»? Это значит не превращаться в то, во что я превратился. Меня даже смерть не забрала, ей стало противно.
– Не пойму, – сказала Вика слишком спокойно. – Это у тебя всегда или только с похмелья?
Какой же у нее был сексуальный голос, как у русской Скарлетт Йоханссон. Я замер, сраженный наваждением.
– Что – это? Что ты имеешь в виду?
– Тебе не диагностировали маниакально-депрессивный психоз? Вообще ты с психотерапевтом не общался?
– Нет, не общался и не собираюсь.
– Судя по тому, что ты пишешь, – сказал Вика, – странно, что ты еще не был в психушке.
Я сел на постель. Взял ее за руку и замер. Трезветь и бежать. Перед глазами все мелькал этот кадр – Оксана на скутере спрашивает, как я себя чувствую. Зачем я бросил ее в Индии? Можно было отложить все это, пробыть еще пару месяцев с женой, написать книгу, сценарий, альбом, что угодно, поработать в баре, куда я хотел сбежать?
Струсил быть с ней и обрел свободу. Мне нужно было просто выбрать одну из четырех сторон, без разницы какую, и бежать.
Взял себя в руки, бросил пить и снял жилье в Петербурге. Квартиру в Озерках с окнами в унылый двор. Одиннадцатый этаж, можно было выйти на балкон, и свист ветра смешивался со скрипом дома и карканьем ворон, отчего становилось страшно. Вниз лучше вообще было не смотреть. Со мной жил сосед Женя, который работал в кафе «Самадева» и чуть ли не каждый вечер приносил вкусную веганскую еду. Метро рядом, озера рядом, все есть: от кинотеатра до супермаркета «Окей»; даже до ТЦ «Метро» ехать на автобусе двадцать минут. Обживайся, плодись, чего еще надо. Женя занял маленькую комнату, нам с Оксаной предназначалась большая.
Через «авито» продал камеру, оплатил жилье на несколько месяцев вперед и к возвращению Оксаны сдал анализы. Все было чисто. Когда она вернулась, мы поклеили обои, отмыли шкафы, выкинули диван и старый стол. Купили новую мебель, и захотелось праздника. Отправились на дебютное чтение стихов Максима Тесли, человека с моторчиком в заднице. Я сделал ряд фотографий читающего Максима. Чтения делал будущий крупный продюсер, любитель трахать малолеток (что я не осуждаю ни в коей мере) Александр Ионов. А еще присутствовал музыкант Феликс Бондарев, рыжая детина с нахальной мордой. Я ничего о нем не знал, кроме того, что у Феликса был стремный проект RSAC, который очень нравился Костиной женщине. «Лучшая музыкальная группа», – так говорила она, юное и безжалостное создание своего времени, о RSAC. Хотя это даже была не группа, все делал сам Феликс. Проект, это был его проект.
– Наконец-то я перезнакомлю всех великих людей Петербурга! – орал Максим Тесли.
Он представлял меня Ионову и Феликсу, их мне и в любом другом порядке и все удивлялся, что мы не сливаемся в экстазе и не приумножаем наше величие, а смотрим друг на друга с холодным равнодушием. Потом я все-таки выпил несколько раз водки с Феликсом Бондаревым, и Максим заорал:
– Вы еще полюбите друг друга.
На самом деле у меня уже тогда возникла идея порадовать моего брата и друга Костика. Отношения с бабой у него складывались не лучшим образом, он постоянно ревновал ее, она часто его игнорировала, он начал с горя шпилить других девчонок. В тридцать лет он снова начал курить и пить, как подросток. В общем, я прикидывал, что мне нужно завербовать Феликса как продюсера для следующего альбома, чтобы Костя обрел почву под ногами, чтобы не чувствовал себя пугалом перед собственной будущей женой – как он ее определял во времена пьяной смелости.
– Рад знакомству, – сказал поэтому я Феликсу, угощая его. – Ты профессионал.
– А ты сам-то кто такой вообще? – спрашивал Феликс, угощаясь.
– Я твой билет в будущее.
Была ранняя весна, Максим Тесли возил нас на такси со вписки на вписку, орал что-то, тряс папкой со своими документами (он работал тогда юристом), которую в итоге потерял; а под конец тусы я обнаружил себя в проходной гостиной, вокруг валялись какие-то пьяные тела, пахло сигаретами и слегка блевотиной или скисшей едой. Маленькая Оксана усадила себе на колени крупную роскошную красотку и расчесывала ей волосы. Лицо при этом у Оксаны было очень грустное, лирическое, пьяное. А у красотки, наоборот, блаженное. Каждой волосинкой она кайфовала от Оксаниных прикосновений.
– Я нашла нам цыпочку. Тебе же не хватает меня? – сказала Оксана. – Одной тебе мало. Можешь ее трахать, можешь кончать ей на волосы, смотри, какие хорошие волосы.
– Это потому что я глотаю сперму, – ответила красотка.
Оксана вдыхала запах ее волос, гладила сиськи через одежду. Та все улыбалась как дура.
– Вы что, нанюхались, дамы? – спросил я.
Я аккуратно отделил Оксану и вызвал такси. Красотка потерлась о меня задницей, у меня что-то вспыхнуло внутри, но настолько это была печальная вспышка, что я не подал вида. Уложил аккуратно эту бабу на грязный диван и потащил Оксану в машину. А ведь я мечтал о таком, о том, чтобы уехать к себе с двумя девчонками. Но воплощающиеся мечты не всегда вкусно пахнут.
Сам уснуть не мог, до утра сидел за ноутбуком, ходил по комнате, смотрел на гладкий зад Оксаны, высовывающийся из-под одеяла. Она всхлипывала во сне. Поглаживал ее, как котенка, вставал, садился, подходил к стене, ходил ссать, дрочил. Пил сидр, писал стихи, смотрел в окно. Сидел на кухне, жрал все, что нашлось: чечевично-нутовую колбасу, которую Оксана научилась профессионально варить, очень вкусную, с постным майонезом, который я сам сделал, салат из свежих овощей и кусочек торта, которые Женя принес из «Самадевы». Ждал, когда откроются магазины, чтобы купить еще выпить. Взял алкоголь и пил на улице, слушая в наушниках дарк-джаз. Я возненавидел эту квартиру, еще когда клеил обои. Спальный район, жена, которая искренне и по-человечески тебя любит, но на самом деле – она же стала моим другом, сестрой. Я не извращенец, чтобы жить с собственной сестрой. Я не извращенец, чтобы жить обывательской жизнью. Она это чувствовала, у нее в это время тоже появился мужик для секса или даже два мужика для секса. Пришло время отпустить друг друга.