Вдруг вспоминаю имя: Даша, вот как ее звали. Она убила меня, поглотила. Она была ярким, притягательным и страшным светом, в который я стремился попасть, в ней я сгорел и утратил личность. У меня встает хуй, хотя мозг отключается, я распят в этой постели, мне бесконечно плохо, я узник собственного бреда, я горю в жидком огне похоти.
Вместо выходного дня нарисовался Ставрополь. Это первый концерт макулатуры на моей памяти, на котором никто из нас не выпил: ни я, ни Костя. Да еще и ни Эдуард, ни Даша. Мы приехали сразу в место, где должны были петь реп. Это даже был не клуб, а что-то вроде кришнаитского кафе, в котором можно было выпить чая и необходимо было разуваться на входе.
– Да, так себе концерт нас ожидает! – заметил Костя.
Мы все уже очень устали от переездов, но в итоге спели хорошо. Набралось больше пятидесяти человек, хоть город добавился в маршрут спонтанно и у организаторов была всего пара дней на привлечение слушателей. Нам удалось словить странный липкий кураж, выступая в своих уже не белых коротких носках, слегка пахнущих южным переездом. Быстро подписали книги, сфотографировались с желающими и поехали спать на квартиру. У нас с Дашей была отдельная комната, и, когда я вышел из душа и залез к ней в постель, она уже отвернулась к стенке. Я повернул ее к себе, мы поцеловались. Когда я собирался стелить полотенце под нее, она сказала:
– Нет, сегодня не будет.
Я пожал плечами, взял ее руку и засунул себе в трусы. Она дернула головой пару раз и повторила:
– Нет. Я не хочу.
Даша отвернулась и быстро уснула, утомившаяся. Первым порывом было подрочить на нее, спящую, кончить на ее замечательную кожу и размазать все по ней. Но что-то меня останавливало. Немного погладил Дашу, красивую, полюбовался подростковым лицом, послушал сопение. Поцеловал ее в лоб, в щеку. Она нахмурилась во сне. Нежность была сильнее желания ебать. Если я сейчас усну, оставив Дашу в покое, – у нас будет шанс, догадался я. Сейчас эта борьба со своим хуем, которая тянется и тянется долгие годы, казалась мне уродливой карикатурой на человеческую жизнь. Это было проще, чем я думал, просто я не прилагал достаточного количества усилий, мало работал над собой, был рабом тела, не хозяином. Какая я жалкая обезьяна, какой однообразный аттракцион представляет собой мое существование. Я лег и приказал ему: «Лежать!» Наверное, антидепрессант Папы Стиля подействовал. Вскоре я успокоился, вслушался в себя, нащупал какую-то точку равновесия – надежду на нормальные отношения, на уважение к себе и женщине – так эрекция прошла, и я уснул. Во сне обнимал Дашу, уткнувшись лицом в ее волосы. Я взял ее руку и держался за нее. Не помню, спал ли я когда-нибудь с кем-то так же, как с ней. Чувствуя, как ее сны входят в меня, когда она надавливает на мою кисть, как будто сообщая что-то азбукой Морзе: передает тревогу. Кажется, что я чувствую, как ее глаза шевелятся под веками на маленькой голове, как крупные и кривые зубы прикусывают пухлую губу.
То ли временная победа над внутренним животным, то ли таблетки подействовали на меня очень хорошо. Наутро чувствовал прилив вдохновения, какого не бывало со мной никогда. Мы сели в тачку, и, чтобы не надоедать Даше своими чувствами, я начал сочинять сценарий телесериала. Мы с Костей давно думали о том, чтобы попробовать сделать кино, и вот попытались нащупать тему. Я придумывал канву, задавал вопросы, Костя и Эдуард подкидывали сцены, также Костя отвечал за идеологию.
– Если ты хочешь показать настоящую жизнь писателя, надо определиться, кто наши враги.
– Как кто? Естественно, Захар Прилепин и Сергей Шаргунов! – радостно заорал я.
– Это точно, – ответил Костя. – Самозванцы, самопровозглашенные литераторы. Бездарные чуханы.
Дело в том, что недавно у писателя Захара Прилепина вышел какой-то материал, где он мимоходом обосрал веганов. Меня почему-то это дичайше взбесило, наверное, еще в совокупности с тем, что на моей первой книге стояло его имя – на лицевой части поместили его отзыв, что и послужило одной из причин расстаться с издательством «Эксмо». Это понятно, что, если известный писатель пишет на тебя рецензию, надо воспользоваться. Но как можно ставить чужое имя и текст на лицевую часть обложки?! Короче, литераторы, эти «ненастоящие», тупые издатели, глухие редакторы – они и были нашими врагами. Хотелось сделать фильм-историю независимого издательства, редактора и писателя. А вообще мне нравилась идея свести счеты с большим писателем, который случайно пнул веганов. У меня как-то даже была идея позвать Прилепина на «Версус-батл», и я начал писать на него дисс, пока не понял, насколько это глупо. Скорее, это напоминало дисс на самого себя, как, в принципе, любое произведение в данном жанре.
– Читала какую-то книгу Прилепина, – сказала Даша.
– Надеюсь, не понравилось? – тут же нашелся я.
Дурачок же все-таки, тявка.
– Уже не помню.
Это стало отправной точкой истории.
Обмусолили мой уход от крупного издательства и попытку наладить нормальную панковскую книжную движуху. Также мы придумали, что в каждой серии у писателя будет новая работа и новая болезнь, причина которой всегда в мнительности и ипохондрии. «Русский лес» – в честь романа Леонида Леонова – будет называться сериал.
– А-ха-ха, любимого писателя Захара, кстати! Так ему и надо! Отнимем у него и это!
Герой будет проходить через все уровни русской жизни. В первом сезоне писатель погружается в ремесло, отказавшись сотрудничать с корпорацией. Его лучший друг очень ценит талант, считает писателя Марселем Прустом наших дней, вместе они решаются выкопать из могилы труп русской литературы. Стартовая же книжная презентация заканчивается обезьянником. Но друг главного героя – Дима Маевский – настоящий панк, плохой журналист и, как оказалось, талантливый издатель – делает из этого информационный повод. Они становятся модными ребятами благодаря скандалу. На этом заканчивается серия.
– Я прицеплю накладной живот и буду играть Маевского! – сказал я. – Только это будет немного другой Маевский, не как наш Кирилл. Чуть более ебанутый.
– Я хочу какого-нибудь нашиста гнилого сыграть, – сказал Костя.
– Погоди, а кто будет в главной роли? – спросил Эдуард.
Костя повернулся ко мне, и мы одновременно произнесли: – Антон Секисов!
Потом я сказал еще раз:
– Антон «Секси» Секисов.
– Да ладно. Такая фамилия у парня? Настоящая? Кто это такой вообще?
– Самый модный из людей сейчас, – ответил Костя.
Остаток тура прошел в некоторой горячке. Когда я не выступал и не продавал книги, то, будучи в пути, сочинял, говорил и говорил о фильме, пока друзья не просили заткнуться. На вписках и съемных хатах я пересматривал ключевые сцены и целые серии разных сериалов: от «Герлз» и «Шеймлесс» до «Сопрано» и «Подпольной империи», накидывал синопсисы к сериям, к сериалу в целом, расписывал персонажей. Я продолжал худеть, дристать, почти не ел и пил очень много воды. Когда у Даши закончились месячные, мы начали заниматься любовью, но я не позволял себе уходить в это с головой. Один оргазм в сутки, не больше, но эти эякуляции были настолько сильны, будто я накурился травы и чувствительность возросла в десятки раз. Энергия распирала, мне хватало три-четыре часа сна. Вскакивал сразу и был готов бежать и браться за работу, писать, петь, сниматься, редактировать книги, верстать, делать что угодно. Такого патологического счастья я не испытывал никогда. Случались только моменты, когда я вспоминал, что мне придется объясняться и расставаться с Оксаной. Тогда я мог застыть на пятнадцать минут, и слезы хлестали из глаз. Как ни крути, это настоящее предательство, нас ждет развод, и ей будет очень больно.
Утром после концерта в Краснодаре я лежал в ванне, и со мной случилось что-то вроде кислотного прихода. Сцены первой серии будущего фильма висели в воздухе надо мной, как будто колода карт. Я мысленно открывал одну карту и тут же видел всех персонажей, видел их движения, слышал их диалоги. Они были живые, и стоило вглядеться в персонажа, как я понимал и знал все о нем. Прошлое, будущее. Ничто не ускользало от моего взора, этот фильм был внутри уже готовый, с миллионом подробностей, мне оставалось только открывать их, записывать, ставить, показывать. Я перетасовывал сцены, составлял из них идеальный каркас, ничего не забывая, аккуратно складывал колоду и доставал следующую – всего у меня было три сезона, в каждом из которых по восемь колод-серий.
– Ребята, я вас всех вижу и слышу, – сказал я ожившим персонажам. – Спасибо, что пришли.
Видимо, со мной случился первый настоящий психоз.
Это происходит каждый раз. Я пишу тридцать процентов книги, а потом жизнь вторгается в процесс. Я падаю яйцами о канат, теряю всякую грацию, и оставшийся путь уже выглядит со стороны не столь уверенно.
Сейчас я живу в Зеленоградске, сегодня двадцать шестое мая двадцатого года. Почти два месяца я не притрагивался к алкоголю, месяц не спал с женщинами. Вторая книга романа немного раскурочила мою жизнь, это был очень тяжелый, увлекательный и губительный эксперимент – писать ее. Теперь нужно было собрать себя – чтобы написать третий том или собрать книгу и себя одновременно. Никакого секса, никакого общения с посторонними людьми, пока не закончу роман. Такая установка.
Карантинные ограничения понемногу снимают. На пляже нет полиции, некоторые входы в парк открыты. Каждое утро я иду на турники, потом на море. Вспоминаю, слушаю музыку, листаю ленту инстаграма. Иногда отхожу туда, где нет никого, искупаться тридцать – сорок секунд в ледяной воде Балтийского моря. Впервые в жизни у меня есть жилье, которое я обустроил под себя. Я не хочу никуда съезжать, это почти уникальный случай. Думаю, проведу здесь не один год. Даже письменный стол купил и сделал под него перестановку. Квартира обходится недорого, мы договорились с хозяйкой, что я буду платить пятнадцать тысяч летом и двенадцать в остальное время, плюс коммунальные услуги. Скучаю по друзьям, но буду видеть их наездами. Пишу реп, прозу, немного учусь игре на гитаре. Пару раз в день хожу в магазин «Виктория», у меня даже есть карта постоянного клиента. Опять турники, чтобы не болела спина.