– Да что с тобой такое? Че ты блюешь-то?
– Объелся груш.
– А? Не слышу.
– Просто не создан для семейной жизни. Тошнит меня от нее.
– Очень смешная шутка, – ответила Оксана.
Хотя я не заметил ни тени улыбки на ее лице.
Костя приходит каждый день или через день. Я немного путаюсь, могу вспомнить вчера, и то не каждый раз. Время обрывается, память полупрозрачна, жизнь – медленный сон. Кажется, таблетки они дают мне наугад, без какой-то системы. По моей просьбе Костя принес общую тетрадь и пару ручек, ЖЗЛ Варлама Шаламова, также приносит много воды. Иногда еще фалафель, какой-нибудь салат, веганскую сласть. Я ем прямо там, в комнате для посещений, которая напоминает зал ожидания провинциального вокзала. Из больничной еды я с утра ем кашу, в обед только суп и гарнир. Хлеб и котлету или курицу отдаю тому, кто сидит рядом в столовой. Желающие есть всегда, все хотят много жрать – это побочка от нейролептиков.
Заходили и Михаил Енотов с женой; на выходных заходил Секси, но я очень смутно запомнил его визит. Врач работает пять на два, и они дают лишнюю горсть препаратов по субботам и воскресеньям. Так что ты сам не свой, когда врач отдыхает. Ты просто вата. Оксана приезжала из Петербурга, подарила мне носки и пошутила (пошутила ли?), что она всегда знала, что я рано или поздно окажусь в подобном месте. Но она верит, что все образуется. На днях из Волгограда приедет Даша. Она единственная, о ком помню всегда, все остальные люди выплывают из небытия, пока они перед глазами – я понемногу вспоминаю их роль в своей жизни. Но когда они уходят, я о них вообще не думаю и не помню. Я надеюсь, что, если Даша нормально поговорит с лечащим врачом, меня выпишут. Я хочу, чтобы она забрала меня. Надеюсь, она сейчас понимает, что никто кроме нее мне не в силах помочь, надеюсь, она захочет это сделать.
Когда я пью много минералки, препараты не так дают по голове. Меня переводят раз в какое-то время. Я продвигаюсь от общей палаты к первой, к выходу. Я медленно вспоминаю детство. Со многими пациентами знакомлюсь по несколько раз – не всегда понимаю даже, кто лежит со мной в палате. Путаница в голове, чего уж там. Зато я от руки написал два рассказа. Небольшие, но про маму и отца, какими они были в моем возрасте. Мне, кажется, тридцать лет сейчас. Нет, тридцать лет мне было в пятнадцатом, а сейчас же шестнадцатый. Черт, тяжело как думается. Что я хотел рассказать. Я продвигаюсь к первой палате и сейчас уже в четвертой, если не путаю. Из первой либо выпишут, либо этапируют по месту жительства. Тогда я окажусь в Кемерове. Я представляю карту и как далеко буду от Даши. Даша Фиш, Даша Алехина. Стараюсь не прогнозировать, сколько продлится мое заключение. Надеюсь на Дашу, она скажет, что я просто не выспался, что у нас были проблемы в отношениях, но сейчас мы справимся, потому что мы семья. Как хочется увидеть ее. Семья, как хочется иметь семью.
До отбоя еще полчаса, но свет уже гасят. В коридоре нормальная лампочка, и я сажусь под ней с книгой. Под зад подкладываю резиновые тапки, на мне полосатые теплые носки – спасибо Оксане.
– Осталось двадцать минут, – говорит санитарка, проходя мимо.
– Хорошо.
Чтение требует больших усилий. В голове ничего не откладывается, но оно успокаивает. Целый день я ходил по коридору, лишь бы унять тревогу, и теперь наконец могу посидеть, растратив лишнюю энергию. Но мне не дают. Подходит этот здоровяк, жуткий санитар, напоминающий злого Дуэйна «Скалу» Джонсона. Точно как в фильме «Дум», только с бледно-розовым лицом. Злой персонаж из «Дума», только чуть-чуть альбатрос. Ой, альбинос. Так правильно ли? Был же такой фильм или это была игра?
– Иди в палату, – говорит здоровяк.
– У меня еще двадцать минут, Дуэйн.
– Я сказал – иди в палату.
Он выдергивает мою книгу, закидывает ее в палату на мою кровать. Ладно, в палате тоже всегда горит свет, хоть он и тусклый, но можно встать под круглым настенным плафоном и разбирать слова, водя пальцем по странице. Заодно разомну спину.
– Глаза испортишь, – говорит пациент, которого я прозвал Фассбендером за сходство с актером. Один из самых нормальных людей, которых я могу вообразить. Он выйдет быстрее всех – попал сюда из-за пьянки. Вдумчивый мужик, сегодня взял у меня ЖЗЛ Шаламова и выписал из нее все стихотворения. Пару уже даже выучил. Представляю Фассбендера в роли Шаламова. Интересно, что я легко вспоминаю актеров, писателей, фрагменты из книг, фильмов, но сложнее выудить из памяти какие-то события своей жизни.
– За раз не сломаются, – негромко отвечаю.
Остальные спят.
Мне хорошо, я стою в палате, прочитывая об аресте Шаламова в двадцать девятом году. Ровно выгнул спину по стенке, незаметно напрягаю мышцу. Голова моя работает плохо, но тело в порядке. От нормированного питания, четкого распорядка и бесконечного хождения по коридору чувствую себя сильным. Здоровяк залетает в палату и вырывает у меня книгу из рук:
– Спать! Отбой! – орет он.
Здоровяк искренне меня ненавидит.
– Ты чего, дядя, это моя книга! – отвечаю, стоя напротив него.
Вдруг он резко бьет мне в солнечное сплетение, так что я отлетаю в середину палаты. Очень больно, но обиды нет. Скорее, мне даже смешно, кажется, я видел подобную сцену в фильме. Книга у него в руке. Я тянусь к здоровяку, со смехом и хрипом (мне тяжело говорить) произношу:
– Пожалуйста, Дуэйн! Дай мне книгу-у-у-у-у.
– Блять, идиот, – говорит здоровяк, швыряет Шаламовым прямо в меня и выходит.
Валяюсь с книгой, пока еще не готов встать.
Проснулся один из пациентов. Сел на кровати. Не понимает.
Фассбендер говорит:
– Хорошо ты его сработал.
Еще один сумасшедший стонет во сне.
– Тихо-тихо, малыш, – говорю я, ползая по полу на четвереньках.
Настроение поднялось, хоть и грудина болит, как от удара копытом. Но удивительным образом заварушка помогает собраться с мыслями. Надо больше двигаться, больше жизни и больше адреналина.
Через какое-то время выхожу в коридор. Здоровяк на дозоре у наблюдательной палаты перекрывает путь в туалет. Аккуратно прохожу мимо. Ссать мне не хочется, я специально просто стою здесь, чтобы он услышал лишь тишину. Ни звука струи, ни звука слива. Стою у раковины, злю его, а мозг кайфует, будто раздевается от действия препаратов.
– Ну и че ты пришел? – спрашивает здоровяк.
– Спокойной ночи тебе пожелать.
Не спеша умываюсь. Иду по коридору обратно в палату.
– И ты спи хорошо, – напутствует здоровяк. Чувствую, как он зло смотрит на меня. Его взгляд пронзает мне спину. Я поднимаю одну руку, целую бицепс – вторую. По-обезьяньи размахиваю руками. Заходя в палату, слышу от своего врага:
– Да тебе же пиздец, идиот.
Но он меня больше не будет трогать.
Ночью я обиделся на Дашу и прямо в тапках выскочил на улицу. Я понял, что очень устал от этого сериала, от стремительных двух месяцев. Еще я уже неделю снимался в фильме «Арбузные корки», где играл не очень сложную, но большую роль. Мне понравился сценарий, и я взвалил на себя эту бесплатную работу непонятно для чего. Один проект перетекал в другой, и я уже путал, где я просто снимаюсь, а где совмещаю актерские и режиссерские функции. От всех этих дел иногда хотелось убежать из окна. Чтобы заглушить миллионы мыслей, взял в ночнике несколько бутылок сидра и сидел с ними на детской площадке. Пытался погладить бездомного кота, но он не давался. Отходил на расстояние, лизал свои яйца, терся о лавочку, выгибал хвост, смотрел на меня, все время был рядом, но не шел в руки.
– Проваливай, либо давай дружить, – сказал я.
Все тут было пластмассовым, маленьким, как в сказке, а вокруг зеленел газон, отличная летняя ночь за несколько дней до моего тридцатилетия. Мы жили на «Серпуховской», удалось найти отличную квартиру через знакомых. Я не отдыхал очень давно: сначала была презентация книги Секси и какой-то стремительный движ с сериалом, мы раздавали интервью, выступали с концертами, целыми днями снимали, монтировали, еще был биф с реакцией Захара Прилепина на книгу «Кровь и почва», после чего все побежали в магазин «Фаланстер» покупать ее. Неожиданная сезонная мода на писателя А. Секисова плюс интерес к «Русскому лесу», я как будто летал, и все у меня получалось. Успевал и играть роль редактора, друга и напарника писателя, который скоро должен будет его предать и трахнуть его девчонку. Мелкий аферист и плохой журналист – я в кино. Жулик и плохой режиссер – вот кто на самом деле, в жизни. Теперь, на этапе монтажа и с началом переозвучки первых сцен, надвигающееся похмелье и разочарование в собственном таланте. Хоть бы эта ночь не кончалась, думал я, разглядывая красивейшего кота и приговаривая:
– Брат. Кот-брат, иди ко мне. Я очень одинок. Мой гений не понят. Даже я не знаю, как им пользоваться, как дать ему прорасти.
– Ты калька с Буковски.
– Ты о чем? О приеме, который я скопировал в начале книги, брат? Приемы не имеют фамилий. Суть у нас разная. Буковски святой, а я – одержимый.
– Зачем мне читать твои книги и смотреть твой сериал? Ты же не пишешь про котов?
– Обещаю, что напишу.
– Кирилл Рябов написал про котов хороший рассказ.
– А я его опубликовал!
Кот подошел, дался на секунду, я дотронулся до него, но он зашипел:
– Да ты же пес!
После этого – провал в памяти. Очень странно, редко со мной случается даже от большого количества алкоголя, но тут как будто вырезали лишние кадры, наверное, я слишком устал. Я уже лежал в постели, было утро. Даша готовила завтрак, я вышел, и мы молча поели овсянки. Потом она пошла на работу.
– Я люблю тебя, – сказал я в дверях. – Прости меня.
Недавно Даша устроилась администратором в парикмахерскую «Берди». Через несколько минут я вышел вслед за ней, пытаясь вспомнить, из-за чего мы вчера поругались. Ну да, из-за моего хуя. Опять началась тревога, почему она не хочет сосать половой хуй, почему почему почему? Я все время переживал из-за этого, на фоне постоянного стресса эта тема стала манией и уже заслоняла от меня творческие процессы. То есть сначала я думал, что Даше просто нужно время привыкнуть ко мне, но потом решил, что я какой-то грязный. Она не давала мне внятных объяснений.