ь страсти, к которому я лечу, чтобы сгореть и исчезнуть или просто стать нормальным.
Я лег рядом с Михаилом Енотовым на диван. Успокойся, прими смерть, замедлись. Как маленького, уговаривал себя уснуть каждый вечер. Тяжело, слишком много радости, как будто каждый день назавтра у меня одиннадцатый день рождения и мне отец подарит плеер.
Нужен отдых, нужен сон. Обнял подушку, как будто это Даша. Сказал себе мысленно, что я молодец, уже четыре города, а я держусь, ни на кого не смотрю. Ни одна баба не проникнет ко мне в штаны, а тем более в сердце. Было, кажется, четыре утра, когда я выключился и увидел ладонь Лёджика, который влепил мне пощечину.
Ищу машину у шлагбаума. Стоит какой-то «Форд Фокус». Заглядываю в салон через лобовое стекло, вижу там бородатого мужичка, встревоженно глядящего в экран смартфона. Чувствую узнавание – это Папа Стиль. Но узнавание чисто лингвистическое, а воспоминаний не возникает. Машу ему рукой. Он замечает меня, поднимает взгляд, приглашает войти, мотнув черноволосой головой. У него нежный взгляд, длинные реснички, как будто подведены глаза. Красивый парень, плотный, но милаш. Решаю сесть на заднее сиденье, по диагонали от него. Чтобы был больший обзор и чтобы была дистанция.
– Привет. Эдик?
– Ну а кто еще? Ты совсем не в себе? Как чувствуешь себя?
– Хорошо вроде.
– Не похоже. Перепугал ты всех.
Папа Стиль пристегивается. Я следую его примеру. Выезжаем на дорогу.
– Как себя чувствуешь? – повторяет он.
Я пытаюсь прислушаться к ощущениям. Тело в порядке. Голоден немного.
– Съел бы что-нибудь. И воды охота.
Папа Стиль протягивает мне бутылку воды «Святой источник». На светофоре он заглядывает в смартфон.
– Ты ночью трек какой-то скинул. Помнишь?
– Не очень.
Слышу сигнал – магнитола подключилась через блютус. Два удара в бочку. Потом синтетический бас. «Пауэр офф», – говорит голос из динамика, конец энергии – это начало трека. Где-то я все это слышал. Мне становится жутко, возникает тоска, мелодия гипнотизирует. Потом вступает гитара, она играет чуть-чуть мимо нот, от этого возникает чувство приятной муки.
– Ого, – говорит Папа Стиль. – Сам записал гитару?
– Наверное.
– Да, ты чего-то совсем, Жук.
– Жук? Жука? Это я?
Я смотрю в окно. Мы выехали из города. Утро хорошего дня. Мне физически неприятно от этой музыки, я слышу какой-то голос издалека, он читает стихи на незнакомом мне языке.
– Что это за стихи?
– Какие стихи?
Мне отвечает новый голос. Спереди уже двое. Водитель, я его не знаю, какой-то бородатый парень, он похож на Папу Стиля, но это явно не он. Второй тоже с бородой, только русый. Я видел его во сне сегодня.
– Михаил Енотов? Так тебя звать?
– Ты че, братец? – спрашивает он. – Ты когда спал последний раз?
– Да вот же, я только проснулся. Выключи, пожалуйста, музыку.
– Какую музыку?
– Куда мы едем?
– Тебе подлечиться бы. Старик, ты устал.
Он меня очень злит. О чем он? Он явно задумал что-то недоброе. Я вспоминаю, что это мой хороший друг. Но что-то с ним не то, кто из нас кого конвоирует. Это ему надо подлечиться. Он поверил в бесов и в бога и, блять, не встал с постели, когда мой так называемый друг Вова ебал мою девчонку. Просто лежал в той же комнате.
– Кто из нас за кем смотрит?
– Женя, ты давай не ебли.
– Пошел ты на хуй! Это тебе надо подлечиться!
– Старик. Ты забыл, что ли?
– Че это за «старик»? Откуда это пошло вообще?
– Это тебе вчера привиделось, что твой дед умер. Это ты сидел у мавзолея, что-то бормотал. Это ты вызывал себе скорую в «Шоколадницу». Думаешь, это нормальное поведение?
От музыки возникает образ. Я подвешен в пустоте в черной кожаной смирительной рубашке. Я дергаюсь, и каждое движение превращается в цвет, мне очень больно, но и приятно. Чернота дает спокойствие, но цвет дает кайф и боль. В припеве играет сильная гитарная партия, и она настолько дисгармонирует с общей аранжировкой, что я начинаю кричать:
– Да выключи эту ебучую музыку!
– Старик, ты че дикаришься?
Я открываю дверь и на большой скорости выпрыгиваю на щебенку. Все яркие цвета сливаются в белый. И вдруг – все гаснет. Нет, это же мой друг, Михаил Енотов. Он втащил меня в окно. Я хочу извиниться. Ассистент врача разматывает мое лицо. Я лежу на кушетке, надо мной – странная люстра с несколькими лампочками. Врач сидит за компьютером.
– Какой пиздатый мозг, – говорит он, обращаясь ко мне. – Какой творческий. Ты что тут забыл вообще?
Это он мне. Как быстро все поменялось, только что было очень страшно, а теперь вот уже очень хорошо.
– Мне кажется, я пришел сюда за вашим комплиментом. Большое спасибо.
Врач усмехается. Приятно, как в детском саду.
– Ладно, иди. Думаю, скоро выпишут. А ты ходишь на рисование и музыку? Вообще как время тут проводишь?
– Да пока только на трудотерапию.
– Понятно.
Врач резко забыл обо мне. Но я запомню этот комплимент, лучший в моей жизни. Ассистент врача выводит меня. Идем коридорами по разным этажам, мимо разных отделений. Много людей в пижамах. Это все люди с интересными лицами, странные, особенные, у каждого есть мозг, целый непостижимый мир, впихнутый в маленькую черепную коробку. Собираюсь идти читать в палату, но дежурная говорит:
– К тебе пришли.
В комнате посещений Костя, а с ним Оскар, наш бывший гитарист и мой друг. Обнимаюсь с ними. Спрашиваю, как дела.
Костя какой-то растерянный.
– Че, – говорю я, – шары пустые? Работу нашел?
Оскар смеется.
– Ага, такой отец в больничной пижаме. В дурке сидит и учит сынка.
– Сынок пошел по наклонной, да!
– Нормально все у меня, – отвечает Костя. – Я составил резюме. Уже отослал даже.
– Великое резюме? Это его надо было в дурку положить, – не унимаюсь я. – Знаешь, как он мне сценарий написал? Взял у меня двадцать ка авансом и забыл о своем обещании. Тридцать пять лет пацану.
– Ладно, ладно, – говорит Оскар. – Он тебе принес гостинцы, не гневись, батек.
Они достают мне книги и сигареты. Наконец прочитаю «Дзен и искусство ухода за мотоциклом».
– Это книга про тебя, – говорит Костя. – Я же тебе вернул деньги?
– Да вроде вернул. Но я не про то говорю.
Здесь, в Кащенко, я начал курить. Отсыпаю себе пять сиг в карман пижамы. Остальные отдам санитарке. Буду получать по регламенту.
Взял себя в руки и отодвинулся от Юланы. Она уже была почти голая, вернее, нижняя ее часть, – обнажена и готова к сексу.
– Никаких больше прикосновений, – сказал я.
– Почему?
Она была возбуждена до дрожи. Я сел в кресло.
– Дрочи, – сказал я.
Юлана поудобнее села, зачем-то слегка причесалась обеими руками и взялась теребить пальцами свой клитор. Смотрела она при этом не отрываясь прямо на меня. В комнате свет был выключен, но коридорного освещения хватало, чтоб разглядеть блеск и выражение глаз.
– Сними футболку. Трогай соски.
Долго я не позволял себе раздеться. Просто смотрел. Прошла минута, две, три. Юлана забылась и начала постанывать.
– Иди ко мне, – сказала она.
– Нет. Нельзя.
– Почему?
– Потому что я так сказал. Никому нельзя меня трогать.
Не в силах сдерживаться, я встал, скинул джинсы и секунд за двадцать довел себя правой до оргазма. Сперма выстрелила в ее сторону, жирная клякса упала у дивана, между ног Юланы. Я в подростковом отвращении к себе рухнул обратно в кресло.
Юлана спустилась на колени, погрузила указательный палец в белую лужицу, затем лизнула его. Подползла ко мне, но я отпихнул ее ногой.
– Спасибо большое, что приехала, – вел я себя грубо, но мой голос был мягок от смущения.
Я вышел на кухню, чтобы допить бухло. Присосался к бутылке портвейна. Потом зашел в туалет, оторвал туалетной бумаги, вернулся в комнату, вытер пол.
– У нас есть полчаса. Есть хочешь? – спросил я. – Потом придет Феликс.
Это была неправда, Феликс должен был приехать только с утра. Но я уже чувствовал себя достаточно гнусно, чтобы прямо сейчас сесть и дописывать свой реп к новому альбому. Юлана поняла, что я хочу остаться один, стала одеваться.
– Спасибо, что позвал, – сказала она растерянно.
– Извини, – сказал я на всякий случай.
– Ты же знаешь, я никогда не обижаюсь.
– Я вызову такси.
С утра Марат прислал свой новый роман. Я прочитал его в постели, пока ждал Феликса. Книга называлась «ЖЗЛ» и состояла из нескольких крупных очерков о людях – которых знал лично Марат, – имевших задатки, но не ставших признанными поэтами и писателями. Мне понравился текст, в нем была любовь к человеку, искреннее сочувствие его судьбе. Марат не побоялся раскрыть свою сердечность в последней книге. Были у меня некоторые претензии, когда мы созвонились, я поругал Марата за концовку.
– Отец, – говорил я. – Что это такое? Какой в жопу «гребаный шанс отрастить крылья»?
– Ты опять ничего не понял, сынок! Не дам я тебе свою книгу, не будешь ее издавать.
– Подумай сто раз.
– Эх, сынок. Сам роман-то тебе понравился? Только в концовку не вдуплил? Как дела, кстати? Женщине своей не изменяешь?
– Едва удержался, отец. Был в миллиметре.
– Вечно ты, сынок. Расскажи, как в Таиланд съездили?
Мы немного поговорили. На мне еще был загар, мы с Дашей провели целый месяц на Пхукете. Я писал черновики на пляже и редактировал под кондиционером. Возил ее на скутере по острову. Нашел место, где хотел нырнуть в море с высоты четвертого этажа, а Даша почти плакала, чтобы я не смел так делать. Я снимал ее на видео – позже смонтирую видеоклип из этих кадров на песню «альбатрос». Какая она красивая, пьет пиво Chang в замедленном режиме. Ничего лучше не снимал.
– Было очень хорошо, отец.
Убрался, и Феликс приехал. При себе у него был ноутбук, звуковая карта, колонки, гитара, миди-клавиатура, микрофон. Я помог ему разгрузиться из такси, и мы превратили кухню в маленькую студию. Несколько дней провели за аранжировками и допиливанием моих куплетов. Костя дописывал партии из Москвы – удаленно. Костины куплеты превосходили все мои самые смелые ожидания, он так хотел вернуть бабу, так страдал по ней, что писал хорошо, как никогда до. Это был его альбом, и мне нужно было только придумать хорошие припевы. Это тоже работа не из легких. По меркам его куплетов я был слишком счастливым – через неделю я должен был расписаться с Дашей, и скоро у нее будет моя фамилия.