дет носить общероссийский характер, то есть ежегодно мы без труда получать всех «лучших» из очередного поколения. Их даже не надо будет их искать — они приедут сами. Эти принципы — саморазвитие, самоструктурирование, самонастройка и т. п. — лежат в основе наших социальных техник.
Правительство не правит народом (им правят объективные биосоциальные законы), но является посредником в отношениях игреков с соседями по планете, а также обеспечивает процедуру экспансии, нацеленной на выявление во внешнем мире сверхпотенциальных личностей. Под территориальной экспансией, естественно, понимается не захват чужих земель (а здесь все земли — чужие), но, скорее «жилищная экспансия». Мы — не нуждаемся в территориальных границах, они даже вредны нам (граница — это всегда проблемы). На самом деле — при компактных методах строительства — на территории всего нескольких сот гектаров можно выстроить город-государство с населением несколько миллионов человек. При мизерной территории оно вполне может претендовать на роль сверхдержавы (собственно, это определяется только размером имеющихся в стране интеллектуальных и материальных богатств, а вовсе не размерами страны).
Таким образом, государство «Y», никак не вмешиваясь в «российскую жизнь» — не участвуя ни в выборах, ни в распределении гос. бюджета, платя (в разумных пределах) все налоги и соблюдая законы, права человека и прочие принципы либеральной демократии, — процветает и растёт прямо посреди разрушенной России. Со временем анклавы государства «Y» будут созданы во всем мире (преимущественно на свободных от населения островах), в каждом случае наша идеология будет адаптироваться к менталитету и законодательству той страны, на территории которой мы «высаживаемся». Главная национальная мечта игреков — экспансия до размеров человечества. Спасение всех тех, кто ещё находится в «тьме внешней», там, где «мёртвые хватают живых». Для полного замещения этого мира нашим «антимиром» может потребоваться 10 лет или 100. Это неважно. Главное, чтобы интенсивность роста населения нашей страны заметно опережала (в процентном соотношении) среднемировую, при сохранении высокого уровня жизни и всей полноты возможностей для личной реализации каждого гражданина. А это — заведомо реализуемая задача (если учесть вышеприведённую прогрессию).
100 (200, 1000….) сверхпотенциальных личностей помещаются в условия иной жизни, где они не «парятся» — то есть думают о чём угодно, только не о завтрашнем дне. Это — небывалая ситуация для такого типа (креативных) людей, которые испокон веков обречены были на маргинальное прозябание в силу «врождённого» (генетически закреплённого) нонконформизма. Единственный аналог — это создававшиеся ещё на рубеже 50-60-х годов т. н. «мегамашины» (см. Ю. Громыко, «Вестник консциентальной разведки») — когда под какую-то конкретную научную сверхзадачу (ядерная физика, космос) формировались «временные творческие коллективы» (ВТК) из специально отобранных людей, которым действительно предоставляли все возможности. Однако всё это так или иначе было отравлено идеологией, стукачеством (или опасением его), ощущением временности ситуации и, главное, пониманием того, что всё это — работа «на войну». К тому же, применялись другие критерии отбора. Если в нашем случае это — критерий интегральности («главное, чтобы человек был хороший», симпатичный, креативный), то там всё определял профессионализм. И в тех ВТК — всегда оказывались несколько «духовно больных», незаметно отравлявших жизнь остальным. Однако даже при всех этих минусах — этот метод вылился в серию крупнейших открытий (запуск первого спутника, изобретение лазера и т. п.). В отличие от традиционных общностей в «Y» вообще нет «вампиров» и «паразитов», которые в изобилии проникают в традиционно складывающиеся коллективы (в норме — их примерно 80 процентов практически в любой организации). В нашем случае текущее отделение чистых от нечистых (в процессе экспансии) будет происходить автоматически («чужие сердца не приживаются»). Просуществовав хотя бы месяц в рамках одной территории и в режиме свободного и заинтересованного сотворчества (предлагаются различные «амплуа» в рамках общего дела) наши творческие люди образуют основу государства — первую корпорацию («тело», организм). Автоматически же произойдёт естественная (кастовая) дифференциация — кто-то захочет работать с деньгами, кто-то продюсировать, кто-то придумывать, кому-то больше по душе создавать техническое обеспечение.
Есть все основания предполагать, что именно в таких — специфических — условиях существования сверходарённых индивидуумов произойдёт активация 95 процентов нейронов, выключенных из деятельности в обычной жизни, где сознание человека «заблокировано» подсознательными, виртуальными страхами (человек не живёт, а переживает). По мере своего развития «Y» будет всё больше и больше отличаться от современных ему обществ. Это будет другая цивилизация — другой образ жизни, другие смыслы существования. В «Y» со временем исчезнут разделения типа «хорошо-плохо». Основу жизни составят три процесса — общение, игра и творчество. Собственно, само общение (в различных формах) станет и игрой, и творческой импровизацией.
3.9. Утопический реализм
Будущее имеет статус контрфактического моделирования. Это один из факторов, на котором я основываю понятие утопического реализма. Предвосхищение будущего становится частью настоящего, и тем самым будущее фактически развивается. Утопические прогнозы или ожидания составляют основу для будущего, но в мире постмодернити взаимоотношения пространства и времени уже не будут упорядочены историчностью. Может ли это означать возрождение религии в той или иной форме, сказать трудно, но можно предположить, что в таком случае оказались бы зафиксированы некоторые свойства традиции. Это не был бы мир, который «распадается изнутри» на децентрализованные организации, — в нем, без сомнения, сложно связывалось бы локальное и глобальное. Будет ли такой мир подразумевать радикальную реорганизацию пространства и времени? Это представляется вероятным.
Утопия превращает историю в творческий процесс. Это тем более актуально для нынешней России, где великое, красочное богатство русской мифологии до сих пор не реализовано, а подвергнуто забвению или вытеснено в маргинальные по отношению к социальной практике сферы. Именно поэтому нынешнее «русское самосознание», оторванное от собственных истоков, пребывает в историческом ступоре и пытается компенсировать собственную внутреннюю пустоту внешней реактивностью. Официальный и расхожий «патриотизм» охотно противопоставляет русских другим народам и культурам вместо углубления в собственную традицию. Даже те, кто апеллирует к православной уникальности, зачастую делают это с негативной целью — ради отрицания других традиций, а не с позитивным утверждением своей. Те же, кто пребывает в апокалиптических настроениях, заражая общество своим мрачным пафосом Конца Света, почему-то забыли ясные слова Евангелия от Иоанна: «Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него».
Эта «всеосуждающая» реактивность вызвана интересами сохранения существующего порядка. И чем более этот порядок чувствует свою внутреннюю пустоту, тем более он реактивен и агрессивен. Но для взрыва этого порядка, по Мангейму, необходима «трансцендентная по отношению к реальности ориентация, преобразованная в действие». (→ 1–1) Поэтому субъект RUтопии составят те, кто вместо пустого «патриотического консерватизма» начнет активно открывать и воплощать в сверхсовременных формах все древнейшее наследие русской традиции, органично синтезируя его с мировым опытом воплощенных утопий. И — уроками из того, как, будучи недовоплощенными, они вырождаются в тяжкие идеологические антиутопии. (→ 1–2) К примеру, если град Китеж попытаются истолковать как некую «единственно верную идеологию», а те, кто в нем поселится, заразятся «столичным снобизмом», он просто вновь уйдет под воду как Атлантида — только вряд ли его жителей на этот раз будут поминать как праведников…
Воплощение утопии требует, прежде всего, волевой антропологической трансформации. Ее природу и волшебную мощь визионерски проницательно изобразила философ Лиляна Никогосян:
Если мы будем сражаться с реальностью ее методами, то обречем себя на проигрыш. Князь мира сего — это не какая-то злая сила, но иллюзия всемогущества материи. Людям мир кажется незыблемым, но в руке утописта он пластичен и мягок. То, чему он приказывает быть своим твердым и незаинтересованным решением, начинает быть — создается и совершается. Во что он «верует», то осуществляется, и желания его бескорыстны. Материальные удачи в качестве самоцели немедленно лишили бы его магического могущества. Для того, чтобы приобретать, надо отрекаться. Только отрекшиеся от стремления к власти начинают править.
Нынешняя политическая «борьба за власть» смешна именно своей абсурдностью. Те, кто всерьез думает о будущем, просто создают иную, «параллельную» цивилизацию. Это не значит, что они эскапистски «бегут от реальности». Напротив, этот все более массовый уход активных творческих людей из «нормального общества» означает, что они успешно создают собственную реальность, постепенно приходящую на смену прежней. Об этом историческом творчестве умалчивают медиа-пирамиды, потому что оно отменяет их иллюзорную власть над сознанием, попсовую уверенность, будто реальность — это то, что показывают по телевизору.
Новая реальность политически преемствует анархическую традицию, но с существенным ее «апгрейдом». Профессор Йельского университета Дэвид Грэбер и югославский историк Андрей Грубачич в недавней статье[85] предсказывают анархизму миссию «главного революционного движения XXI века», решительно пересматривая при этом его «классические» основы: