[248]. Конечно, сокращение государственных заказов накануне грандиозной программы перевооружения привело к простоям, однако похоже, что прежние опасения консерваторов, что государство потеряет рабочую силу в годы затишья, не были такими уж необоснованными.
С точки зрения экономической производительности и инноваций ключевой вопрос заключался в том, какие оружейники ушли с завода – самые преуспевающие и квалифицированные или, напротив, беднейшие и наименее квалифицированные. Мы не располагаем данными для ответа на этот вопрос, но все же можем сделать два вывода. Глебов считал, что, по всей вероятности, с завода прежде всего уйдут и самые преуспевающие, и самые неудачливые оружейники. Он утверждал, что при таком развитии событий завод не пострадает: самые процветающие оружейники («оружейники-капиталисты», как он их называл) превратились в посредников и больше не занимались изготовлением оружия, а у беднейших мало способностей [Глебов 1862: 190–191][249]. Однако, учитывая различную политику в отношении ведущих оружейников, можно сделать вывод, что если в Туле старались удержать их на месте, то в Сестрорецке и Ижевске им была предоставлена возможность уехать. Такая модель развития событий содержала в себе важные последствия для будущих изменений в производстве. Рабочие с меньшим трудовым стажем и не столь высоким положением в обществе меньше сопротивлялись установлению фабричной дисциплины, ликвидации домашнего производства и мерам по централизации работы, а авторитетные и опытные рабочие – ровно наоборот. Фактически, как будет показано ниже, усилия по рационализации производства столкнулись с наибольшими трудностями как раз в Туле.
В российской глубинке освобождение крестьян сопровождалось значительными волнениями, что оказалось изрядной неожиданностью для тех представителей власти, которые считали, что освобождение, дарованное сверху, предотвратит настойчивые требования освобождения снизу. С самого начала, с весны 1861 года, возникла неразбериха, связанная с тем, что и после провозглашения отмены крепостного права бывшие крепостные оставались во временнообязанном состоянии вплоть до заключения выкупной сделки, а это привело к беспорядкам. Если не полномасштабные восстания, то волнения возникли и на Тульском оружейном заводе. Стихийный протест, хотя и не давший результата, свидетельствует о народном недовольстве в этот период и дает некоторое представление об административной практике и социальных разногласиях на заводе, а также о функции публичного обсуждения, или гласности, как это называлось тогда.
Летом 1862 года специальная комиссия приступила к подготовке «Положения об устройстве быта оружейников Тульского оружейного завода, освобождаемых от обязательной работы». Однако, опасаясь внезапно лишить фабрику рабочей силы и не имея четкого представления об альтернативной административной структуре, комиссия размышляла два года. Оружейники потеряли терпение, о чем говорит появившаяся тогда рукописная прокламация «Голос тульских оружейников». По утверждению автора или авторов «Голоса», целью протеста было «путем гласности добиться правдивого следствия о заводских порядках». Рукопись, первоначально предназначавшаяся для эмигрантского журнала А. И. Герцена «Колокол», была изъята властями у тульского лавочника; отрывки из нее сохранились только в показаниях, представленных в Сенат. В результате протест так и не стал публичным и «само сочинение осталось без гласности» [Ашурков 1933: 141].
У недовольства оружейников было три главных основания. Во-первых, оружейники, юридически принадлежащие государству, оказались даже в более угнетенном положении: фактически их хозяевами были и командиры, и инспекторы, и офицеры, и множество иных деспотов. Во-вторых, более бедные оружейники возмущались своими более преуспевающими и предприимчивыми собратьями.
В обществе оружейников есть люди богатые, имеющие большие ремесленные заведения и пресмыкающиеся при заводе, т. е. служащие по выборам. Эти последние способствуют различным проделкам командира завода [генерал-майора Стандершельда], заодно мошенничают с заводским начальством, подличают, кланяются, покупают у начальников выгодные работы, – в ущерб горькой бедности шпионничают и наушничают. Людишки эти усердно ратуют и всеми силами поддерживают теперешний порядок при заводе из личных видов и барышей, а за такие старания не забыты царскими наградами [Ашурков 1933: 143].
Помимо всего прочего, оружейники возмущались коррупцией и дурным управлением заводом. В том же «Голосе» отмечалось:
Вообще в Тульском оружейном заводе множество всякого рода подлости, насилий, смелого безнаказанного воровства, совершаемого перед глазами всех с воцарением антихриста (как называют, будто бы, оружейники упомянутого Стандершельда). Так, сам Стандершельд распоряжается заводом, как своей собственностью, тянет из него все, что можно [Ашурков 1933: 143].
Независимо от того, являлся ли этот «Голос» первым проявлением нарождающегося классового сознания, как утверждал советский историк, протест действительно выражал негодование против бесхозяйственности на фабрике, против более привилегированных рабочих и мастеров и против деградации класса оружейников. Лучше было бы охарактеризовать этот протест как первый знак тех осложнений, с которыми столкнулись труд и менеджмент в годы, последовавшие за отменой крепостного права. Но самым важным краткосрочным последствием раскрепощения государственных оружейников стали не волнения рабочих, а осознание того, что в условиях свободного рынка труда руководство казенными оружейными заводами уже нельзя вести по-старому. Когда на смену принудительному труду пришел труд наемный, правительство утратило возможность патерналистскими методами обеспечивать предприятия рабочей силой. Историк военных реформ П. А. Зайончковский указывал на неоднозначность отношения Артиллерийского управления к свободному рынку труда применительно к государственным оружейным заводам [Зайончковский 1952:141][250]. Освобождение рабочей силы оружейных заводов было частью сложного процесса, который, помимо всего прочего, включал в себя смену методов управления, технологии и организации производства.
Управление оружейными заводами
В эпоху Великих реформ правительство России, в стремлении возродить и укрепить нацию и государство, отказалось от контроля над многими сферами жизни. Учитывая частую критику в адрес государственного управления, казалось, что правительству пора отказаться от управления и оружейной промышленностью. Это создало несколько проблем. Кому можно передать управление? Откажется ли государство от своей собственности? Что изменится в системе закупок вооружений, поставок сырья, организации производства и во взаимоотношениях между персоналом и аппаратом управления?
В поисках ответов на эти вопросы правительство исходило из одной основной предпосылки: необходимости поставлять армии большое количество оружия с наименьшими возможными затратами в условиях быстро меняющихся систем вооружений и высвобожденной, а следовательно, более дорогой рабочей силы. Было ясно, что в оружейную промышленность следует привлекать частный капитал. В то же время Военное министерство, опасаясь полной зависимости от частных производителей, не желало передавать заводы в распоряжение частным лицам, как российским, так и иностранным, не говоря уже о передаче их кому-то в собственность. Поэтому министерство предложило сдать государственные оружейные предприятия в аренду их начальникам. Основные особенности управления арендными предприятиями заключались в том, что арендаторы не становились их владельцами – заводы оставались собственностью Военного министерства. Арендатор же, будучи офицером на государственной службе и получив должность управляющего, был обязан ежегодно поставлять Артиллерийскому управлению определенное количество оружия и запасных частей по фиксированным ценам. Управление устанавливало количество и типы производимого оружия. Таким образом, арендатор выступал в роли подрядчика, а производство и закупка оружия оставались монополией государства. Правительство предоставляло арендатору различные субсидии: металл поставлялся бесплатно, ежегодно выделялись установленные суммы для покрытия расходов на строительство, техническое обслуживание, закупку и ремонт оборудования, освещение и отопление, противопожарную защиту и заработную плату неквалифицированным рабочим [Зайончковский 1952: 141; Демидова и др. 1968: 34].
Правительство полагало, что, несмотря на определенную степень зависимости от государства, предоставленные привилегии и стремление к прибыли будут способствовать успешному управлению и взаимовыгодным отношениям между государством и арендатором. Главным стимулом была возможность получить прибыль. Цены на оружие зафиксировались на уровне немного ниже прежних государственных закупочных цен, но и затраты контролировались руководителем. Субсидии, предоставленные государством, обеспечивали значительную экономию средств. Управляющий имел также полную свободу в организации производства, внедрении инноваций и оплате труда рабочих. После ликвидации крепостной зависимости руководители избавились от бремени обеспечения средствами к существованию избыточного количества рабочих. Поскольку и запланированные поставки, и отпускные цены на оружие были фиксированными, снижение удельных затрат при больших сериях продукции должно было не только уменьшать фактические затраты, но и увеличивать прибыль.
Оказалась ли действенной эта гибридная – не частная и не государственная – система управления, которую Зайончковский лаконично назвал странной? Первый договор аренды был заключен в 1863 году с командиром (несколько позднее эта должность стала называться «начальник») Тульского оружейного завода генерал-майором К. К. Стандершельдом. Вскоре последовали договоры аренды с командиром Сестрорецкого оружейного завода О. Ф. Лилиенфельдом и Ижевского – П. А. Бильдерлингом. Условия аренды, обязательные для исполнения сроком на пять лет в каждом случае, незначительно варьировались в зависимости от количества и типов оружия, цен и условий. Похоже, что в Ижевске и Сестрорецке система работала достаточно хорошо. На этих заводах первоначальный договор аренды был продлен – с Лилиенфельдом сразу на десять лет. Но в в 1884 году и Сестрорецкий завод вернулся под государственное управление. Советские историки оружейного завода, у которых, естественно, не наблюдалось симпатий к капитализму, все же отмечали, что первоначальная цель аренды была достигнута: завод поставил государству 100 000 единиц оружия, работа была организована по капиталистическим принципам, производство стало приносить прибыль и достигнуто это было с минимальными затратами для государства