– В день, когда случились убийства, вы были дома?
– Да, дома.
– Вы ничего не слышали в квартире напротив?
– Я сплю очень крепко.
– Там стреляли из ружья, – сказал Клинг, и она повернулась с улыбкой в его сторону. – Четыре раза. Это очень громко.
– Говорите, были выстрелы? – переспросила она.
– Были, – подтвердил Клинг и нахмурился. – Выстрелы из ружья.
– Я спала, – сказала миссис Лейбовиц. – В газетах писали, что это случилось в середине ночи. Я спала.
– Выстрелы вполне могли разбудить вас, – предположил Карелла.
Она обернулась к нему, но промолчала.
– А вы их проспали, – сказал он.
– А я проспала, – согласилась она, продолжая изучать его лицо.
– По нашим расчетам, убийства произошли между половиной четвертого и половиной пятого, – сказал Карелла. – Вы ничего не припоминаете?
– Я спала, – повторила миссис Лейбовиц, не отрывая от него глаз.
– И ничего не слышали?
– Я сплю очень крепко.
Она снова застыла в ожидании, не спуская глаз с Кареллы. И только тогда он понял, чего она ждет и почему ее лицо кажется ему таким знакомым. Он быстро встал, повернулся к ней спиной и, отойдя от пуфика, спросил негромко: «У вас плохо со слухом, миссис Лейбовиц, да?» И резко повернулся к ней. Она по-прежнему улыбалась в ожидании, когда он заговорит.
Его жена Тедди была глухонемой.
Они были женаты уже давно, и он прекрасно знал этот взгляд, эту сосредоточенность в глазах, когда она «слушала» его, читая по губам или по жестам. То же самое выражение было у миссис Лейбовиц. Все внимание она сосредоточила на губах Кареллы.
– Миссис Лейбовиц, – сказал он мягко, – кто еще живет на этом этаже?
– Здесь всего три квартиры.
– Кто живет в третьей? – спросил Клинг.
Она быстро обернулась на его голос, но не ответила. Клинг взглянул на Кареллу.
– В третьей квартире, миссис Лейбовиц, – мягко повторил Карелла. – Кто там живет?
– Семейство Пимм. Миссис и мистер Джордж Пимм. Их сейчас нет дома.
– Где они?
– В Пуэрто-Рико.
– В отпуске?
– Да, в отпуске.
Она действительно держится молодцом, подумал Карелла. Читает по губам как ас. Даже Тедди время от времени пропускает слово-другое. А Кармен Лейбовиц пронзает тебя голубыми глазами, впивается взглядом в губы и отводит его, только когда поймет смысл сказанного. Но стоит ей отвернуться, и она перестает улавливать смысл, слышит только невнятный шум, заставляющий ее поворачивать голову к говорящему. Она выработала очаровательную улыбку, ее лицо всегда выражает сочувствие и внимание, и она отменно вводит всех в заблуждение. Ей следовало бы носить слуховой аппарат, но он выглядел бы нелепым на такой элегантной, холеной женщине. Вот бы ей познакомиться с моей Тедди, пообщаться с моей замечательной женой, которая не только глуха, но и нема.
– Когда они уехали? – спросил он, стараясь глядеть прямо в лицо собеседнице и отчетливо выговаривая каждый звук.
– В прошлое воскресенье.
– Значит, до того, как случились убийства?
– Да.
– Вы случайно не знаете, когда они собирались вернуться?
– Кажется, Джордж говорил, что недели через две. Но точно не знаю.
– Если через две недели, то это значит... – начал Карелла, по забывчивости обернувшись к Клингу. Однако вовремя спохватился и вновь повернулся к миссис Лейбовиц, которая сидела все с той же напряженной улыбкой на лице.
– Значит, в следующее воскресенье? – спросил он ее.
– Да, – ответила она. Судя по всему, она уже поняла, что он разгадал ее секрет, но продолжала вести себя точно так же. Надежда, что собеседник позволит ей продолжить игру, взяла верх.
– Значит, Пиммы в отъезде, – подытожил Карелла, – а вы были единственной соседкой Лейденов, но крепко спали, так?
– Именно так.
– В таком случае у меня больше нет вопросов, – сказал Карелла. – Большое вам спасибо.
– Вам спасибо, – отозвалась хозяйка и пошла проводить гостей до двери.
В этот день Клинг и Карелла переговорили со всеми, кто был в ту ночь дома, пытаясь найти хотя бы одного человека, который, проснувшись от выстрелов, подошел бы к окну, выглянул на улицу, увидел машину – например желтый «бьюик», – взглянул на номер и запомнил его.
Семь человек признались, что слышали выстрелы. Двое сказали, что приняли их за громкие выхлопы, которыми горожане, похоже, готовы объяснить любой внезапный громкий звук. Человек с четвертого этажа сказал, что, услышав первые выстрелы, встал с постели.
– Два выстрела? – спросил Карелла.
– Да, два, и очень громкие. Я вылез из постели и услышал, как кто-то кричит...
– Мужчина или женщина?
– Трудно сказать, просто громкий крик, а потом еще два выстрела.
– Что вы сделали? – спросил Карелла.
– Снова лег спать, – ответил человек. Женщина с девятого этажа тоже слышала выстрелы, но испугалась и не вставала с постели минут пять и только потом подошла к окну. Она видела, как от дома отъехала машина.
– Какая машина?
– Не знаю, я в марках не разбираюсь.
– А цвет?
– Темный.
– Не желтый?
– Нет, только не желтый.
– Номер не заметили?
– К сожалению, нет.
Остальные трое опрошенных заявили, что они сразу распознали выстрелы, но решили, что стреляют на улице. Никто из них не подумал ни подойти к окну, ни позвонить в полицию. На нет и суда нет.
Карелла поблагодарил их и стал спускаться вниз вместе с Клингом.
– Что ты на это скажешь? – спросил он напарника.
– Машина могла принадлежать кому угодно. Влюбленной парочке, кому-то, кто поехал на работу. Мало ли кому.
– Уолтеру Дамаску, например.
– Его подруга ездит на желтом «бьюике».
– А на чем ездит он сам?
– Скорее всего, ни на чем. Иначе зачем ей его возить?
– Этого же не может быть, верно?
– Чего не может быть? – сказал Клинг.
– Чтобы человек вот так взял и исчез. Как сквозь землю провалился. Мы знаем, как его зовут, где он живет, у нас есть его отпечатки пальцев, есть словесный портрет. Нет только его самого.
– Может, он отыщется? – предположил Клинг.
– Когда? – спросил Карелла.
Бар «Раундли» находится на Джефферсон-авеню, в трех кварталах от нового музея. В пять пятнадцать, когда Клинг прибыл туда на свидание с Анной Гилрой, бар был заполнен уверенными в себе бизнесменами, юными секретаршами и манекенщицами. Посетители вели себя так, словно оказались на званом приеме с коктейлями. Все они находились в постоянном движении – выпивали, болтали друг с другом, курсировали между стойкой бара и столиками, разбросанными по слабо освещенному залу.
В дальнем углу за столиком сидела Анна Гилрой. Она была в открытом платье очень крупной вязки, надетом на нейлоновый чехол телесного цвета. Клинг, по крайней мере, надеялся, что не на голое тело. В столь шикарном месте он чувствовал себя не в своей тарелке. Ему казалось, что его синий костюм нелеп, галстук неправильно завязан и сбился на сторону, а кобура на плече заставляет пиджак неестественно топорщиться. Короче, он чувствовал себя деревенщиной, случайно затесавшимся в приличное общество. А еще его мучило чувство вины.
Увидев его, Анна помахала рукой. Он пробрался к ней через весело гудящую толпу, сел и быстро оглянулся, словно боясь, что где-то за колонной прячется Синди с топором в руке.
– Вы пришли точно, – сказала Анна. – Люблю пунктуальных мужчин.
– Вы уже что-то заказали? – осведомился он.
– Нет, я ждала вас.
– Что будете пить?
– От мартини я делаюсь раскованной, – сказала она. – Выпью-ка я мартини.
Клинг подозвал официанта и заказал мартини для Анны, а себе виски с содовой.
– Вам нравится мое платье? – спросила Анна. – Вы, наверно, подумали, что я без всего.
– В каком смысле?
– Ну, под платьем.
– У меня были подозрения.
– Они безосновательны.
– Приму к сведению.
– Что-то не так? – спросила она. – Вы все время оглядываетесь.
– Привычка. Смотрю по сторонам. Вдруг кого-то запримечу. Разыскиваемых преступников, я имею в виду. Профессиональная привычка.
– Господи, вы так нервничаете. Надеюсь, не из-за моего платья?
– Нет, платье очень красивое.
– Жаль, у меня не хватило духу надеть его на голое тело, – сказала Анна и засмеялась.
– Тогда вас бы арестовали, – сказал Клинг. – Статья тысяча сто сороковая.
– Это что еще такое?
– Лицо, которое сознательно и непристойно обнажает свое тело или его интимные части в общественных местах или в местах, где присутствуют другие лица, или заставляет другое лицо выставляться напоказ подобным образом, совершает противоправные действия, – процитировал Клинг.
– О Господи! – воскликнула Анна.
– Вот так, – сказал Клинг и страшно смутился.
– Интимные части – это прелесть!
– Так мы говорим. Так принято у полицейских.
– Мне это нравится.
– А вот наша выпивка, – обрадованно сменил тему Клинг.
– Смешать вам, сэр? – осведомился официант.
– Да, добавьте немного содовой. – Клинг улыбнулся Анне и чуть было не опрокинул ее бокал с мартини. Официант подлил в виски содовой и удалился.
– Ваше здоровье, – сказал Клинг.
– Ваше здоровье, – отозвалась Анна. – У вас есть подруга?
Клинг, прихлебывавший виски, едва не поперхнулся.
– Кто, кто? – переспросил он громко.
– Подруга.
– Да, есть, – мрачно кивнул он.
– Поэтому вы и волнуетесь?
– Я не волнуюсь.
– И не надо. У нас же деловая встреча.
– Вот именно. Я совершенно спокоен, – сказал Клинг.
– А как выглядит ваша подруга? – спросила Анна.
– Лучше давайте поговорим о вашем звонке Розе Лейден.
– Вы помолвлены?
– Официально – нет.
– Что это значит?
– То, что мы в принципе собираемся пожениться, но пока...
– В принципе?
– Нет, это дело решенное, просто мы не говорили о конкретной дате, вот и все. Синди еще учится.
– Ее зовут Синди?