— Меня? — удивилась Анна.
— Вас.
— Что вы, Алексей Петрович. Или мужики у нас вывелись?
— Мне не мужики нужны, а агрономы. Поля для отряда выделяем у Белого камня. Всего будет посевов две тысячи двести гектаров. И паров около шестисот гектаров. Пшеницы четыреста сорок гектаров. Под нее будем вносить перегной.
— Там паров столько нет.
— Берем сто гектаров у первого звена.
— Игнат Романович не даст. Шуму наделает на всю область.
— Ничего, успокоим. Землю под овес, ячмень и зеленку будем обрабатывать плоскорезами и сеять по стерне.
— А где эти плоскорезы?
— Будут. Через несколько дней поеду закупать.
— Что-то боюсь, Алексей Петрович.
— Отругаю раз, другой — и всю боязнь как рукой снимет. Завтра поедем принимать земли. Решили?
— Можно попробовать.
Алексей с Анной вышли на улицу. Морозный воздух был пропитан запахом талого снега, конского помета и сена. Из-за хребтов, посеребрив крыши домов, на деревню смотрел молодой месяц. От реки доносилась песня, ее грустный напев то усиливался, то затихал.
Ох, ты сердце, сердце девичье,
Не видать мне с тобой покоя.
— Доярки с фермы идут, — прервала молчание Анна.
— Как ни морозит, а весной уже пахнет. Как-то сон я видел. Стоим мы с вами вот здесь и на деревню смотрим. Странное совпадение.
— Сейчас сочинили?
— Зачем бы я сочинял?
— Да как же можно возле любимой жены такие сны смотреть? И не совестно вам?
— В данном случае я ни при чем.
— Мне вниз. Спокойной ночи.
Анна сбежала с пригорка и скрылась между домами. Алексей достал папиросу. Что-то не хотелось идти домой.
Не успела Анна принять отряд, как заботы обступили ее со всех сторон. И с каждым днем их становилось все больше и больше. Семян добрых нет, а репьем отсеешься, не жито и взойдет. Механизаторов с горем пополам подобрала, опять с техникой заело: дали два старых трактора, они в первой же борозде развалятся. Сколько ни воевала, ничего не вышло. Пообещали к севу новые дать. А придут ли они? Алексей говорит, что сеять отряд будет только стерневыми сеялками. А где они? И плоскорезы она в глаза не видела. А людей вначале надо научить на них работать.
В конце дня Анна зашла в контору к Ивану Ивановичу. Он что-то писал.
— К тебе можно?
— Можно. Садись, — кивнул на стул Иван Иванович.
Анна села напротив. Иван Иванович закончил писать, положил ручку, отодвинул бумагу.
— Что у тебя?
— Мне учебник по плоскорезам нужен. У тебя, может, есть?
Иван Иванович дотронулся до носа-лодочки, пристально посмотрел на Анну, точно первый раз ее видел.
— Дождалась…
— Кого?
— Ног под собой не чуешь?
Анна заметила, что у Ивана Ивановича на рубашке нет одной пуговицы.
— Жениться тебе, Ваня, надо.
— У меня, кажется, жена есть.
Полные губы Анны тронула горькая усмешка.
— Ты еще на что-то надеешься?
— Как ты пала. Алешка женат. А ты все за ним гоняешься. Это же аморально.
— Может быть. А жить с женщиной, которая тебя не любит, это чисто? Да это же надругательство над человеком.
— Выслуживаешься, — не слушая Анну, продолжал Иван Иванович, — глядишь, где-нибудь в кустах и обогреет.
— Какой же ты подлец, Ванюшка.
Анна встала.
— Постой. Давай, Анна, забудем все. Уедем куда-нибудь. Хоть завтра. И пропади пропадом этот Алешка со своими плоскорезами.
Анна покачала головой.
— Никуда я не уеду, Ваня.
Домой Анна пришла с горьким чувством на душе. Жалко ей было и Ивана и себя.
— Иди корову подои, — попросила мать.
Вернулась из хлева Анна, а в горнице тетушка Долгор. Елена Николаевна хлопотала возле стола.
— Ты уж посиди, я сейчас мигом сгоношу ужин.
Тетушке Долгор доходил шестой десяток, но она была еще ядреная, в меру полная. Смуглое широковатое лицо, а на нем с голубинкой глаза, точно в них задержался отсвет закатного неба. Надо же было придумать такое природе. Долгор любили на селе, а поэтому все, и стар и мал, звали тетушкой.
— Я к тебе, Анна, — заговорила тетушка Долгор. — Возьмешь меня поваром в отряд?
— Как же не взять? Да мы без тебя с голоду помрем.
Тетушке Долгор, хотя она и не показывала виду, было лестно услышать такие слова.
— Когда кочевать будем на полевой стан? — спросила она.
— Скоро. Я скажу.
— Что-то я давно твоего Дашибала не вижу, — наливая из самовара чай, поинтересовалась Елена Николаевна.
— Я и сама забыла, когда он дома был. Совсем сдурел, мотается по степи с табуном как угорелый, про все забыл старый.
— На днях по телевизору его показывали. Я диву даюсь, как он с этими конями управляется. Трое суток под скалой в пургу прожил. Сам голодный, а коням несколько вязанок сена на себе принес. Героем его назвали.
— Знакомые из Агинска приезжали, сказывают, тоже смотрели. Нина Васильевна заходила, хвалит старика. Подмену ему отправила. Пусть хоть отогреется маленько дома.
После ужина Анна ушла в свою комнату. Сейчас должны девчата подойти: сегодня день самоподготовки, решили вместе позаниматься. Анна взяла книгу, из нее на стол выскользнула фотокарточка. У Белого камня стоит Алексей. На лице счастливая улыбка. Снимался перед уходом в армию. Сколько потом воды в Ононе утекло, а вот сердце никак не хочет униматься.
Анна не заметила, как в комнату впорхнула Дарима.
— А я думала, опоздала.
Анна от неожиданности вздрогнула.
— Ласточка, да ты когда-нибудь меня заикой сделаешь. — Анна положила в стол фотокарточку.
— Аннушка, покажи…
У Даримы заблестели глаза-смородины.
— Ох и любопытная Варвара…
Дарима взяла фотокарточку, понимающе посмотрела на Анну.
— Ты не обидишься, если я тебя о чем-то спрошу?
— Спрашивай.
— А правду говорят, что Алексей Петрович хотел тебя украсть у Ивана Ивановича.
— Мало ли что люди говорят, — неопределенно ответила Анна.
— Ой, как интересно, — просияла Дарима. — Меня бы хоть понарошке кто-нибудь украл, ночью, в буран. Подхватил бы на руки, вскочил в седло и умчал в степь или горы.
Дарима в радостном возбуждении крутнулась по комнате. Анна с любовью смотрела на нее.
— Подожди, придет время и увезет тебя Князь.
— Аннушка, а Гантимурчик тебе нравится?
— Славный парень.
— А я на него вчера рассердилась.
— За что?
— А что он взял да и поцеловал. Теперь мне стыдно смотреть на него.
— Какая ты светлая, Ласточка, — с нежностью посмотрела на Дариму Анна.
— А тебя Алексей Петрович целовал? Скажи, Аннушка?
— Нет. Даже когда в армию уходил, не смог насмелиться. Потом как-то было, да я уж не помню.
— Все любишь его?
— Ласточка, детям до шестнадцати лет такие разговоры вести воспрещается.
— А мне уже восемнадцать.
— Все равно.
В комнату, покачивая крупными бедрами, не вошла, а вплыла Дина Кирюшкина. Ее высокая прическа была похожа на воронье гнездо.
— Девы юные, что теперь будет-то, — плюхнулась на стул Дина, достала из сумочки помаду и стала подкрашивать губы.
— Что-нибудь стряслось с тобой? — встревожилась Дарима.
— Стряслось, золотая рыбка. Влюбилась я.
— Опять?
— Ага, — пряча помаду, качнула вороньим гнездом Дина. — Только подумать, третий раз за неделю.
— И в кого же это? — пытала ее Дарима.
— В Саньку Кухтина. Говорит, радость моя, жить без тебя не могу. Вот и хожу как потерянная. До петухов мне про космонавтов рассказывал, а я, грешница, все про любовь думала.
— А Валька Орехов чем тебе не угодил?
— Да он за весь вечер только и сказал: «Да-а-а… Хороша ночь».
Дина так скопировала Орехова, что Дарима с Анной невольно рассмеялись.
— Вам смешно. Вот возьму и выйду замуж за старика. Тогда, жалеючи меня, еще всплакнете.
— Хватит, — добродушно сказала Анна. — Давайте заниматься. А то потом будем моргать перед Алексеем Петровичем.
— Девы юные, постойте, — спохватилась Дина. — Наташку Путинцеву видела. Из города приехала, техникум закончила. Будет работать заведующей лабораторией. Какая у нее шапочка… А сапоги… Мечта. Подошва в четверть толщиной, каблук как конское копыто. Так красиво, так красиво, аж противно. Завтра же помчусь в город. Душа у меня не выносит, если увижу, что кто-то лучше меня вырядился, сна лишаюсь, на ум больше ничего не идет.
— Тебя, Дина, не переслушаешь, — остановила ее Анна. — Если есть еще что-то, то выкладывай разом, да покороче.
— А вопрос, Аннушка, можно?
— Давай.
— А парни у нас в отряде будут?
— Куда они деваются?
— Слава богу, а то с ваши от тоски умрешь. Да, чуть не забыла. Дарима, сегодня твоего Князя видела.
— С чего ты взяла, что он мой? — У Даримы загорелись щеки.
— Не притворяйся, Ласточка, — отмахнулась Дина. — Родной коллектив все знает. На чабанской стоянке встретились. Я к нему и так и этак: и ножки выставляла, и глазки строила. А он даже бровью не повел. Мне бы такого, — мечтательно протянула Дина. — Присматривай за ним, Дарима, а то уведу.
— Будет тебе, Дина, ребенка изводить, — заступилась за Дариму Анна.
— Ладно, давай про высокие надои молока.
…Федор утром не пришел к Алексею, не пришел и на другой день. «Куда его черти унесли?» — беспокоился Алексей. Он зашел в кабинет к Ивану Ивановичу.
— Ты не знаешь, куда запропастился Федор Гантимуров? Я его просил, чтобы зашел еще вчера.
— Он же на работе находится.
— И я его приглашал не чаи гонять. — Алексей пристальным взглядом смерил Ивана Ивановича. — Да, почему бульдозер-погрузчик не начали ремонтировать?
— Дня через два начнем.
— Ты же обещал три дня тому назад загнать его в мастерские. Если так будем разворачиваться, то навоз на поля придется вывозить после сева.
— Агроному виднее.
Алексей вернулся к себе. Равнодушие Ивана Ивановича начинало его злить.
В кабинет разъяренным буйволом ворвался Игнат.