И через несколько минут в открытую дверь общежития метнулась песня.
Глава 7
Катя пришла на работу. Делать ничего не хотелось. Проснулась сегодня рано: не то шум какой-то разбудил, не то сон видела. Засосало под сердцем, охватила безотчетная тревога. «Не с Алексеем ли что стряслось? — с беспокойством думала она. — Уехал в Читу дня на два доставать семена, а прошла уже неделя. Надо Борису позвонить».
В кабинет вошла Ефросинья Бугоркова, ни старая, ни молодая женщина с плоской, как доска, грудью. Она остановилась у порога, теребя платок, завязанный на подбородке. Вид ее выражал робкую почтительность и смиренную покорность.
— Екатерина Елисеевна, крупы на три дня осталось, сухофрукты на исходе.
— Я уже дала задание завхозу. Сегодня все продукты привезут. Завтра в магазин должны поступить яблоки и апельсины. От сына есть что-нибудь?
— Вчера письмо пришло. Хорошо служит. Командир даже благодарность объявил.
— А вы печалились.
— Я вот все хочу спросить, да никак не насмелюсь…
— Да спрашивайте, ради бога…
— Что это ты, сердешная, все эти дни такая сумрачная ходишь? Не хворь ли какая пристала?
— Это вам показалось, Ефросинья Мироновна.
— Ой ли, — будто ветром сдуло робость и покорность с лица Ефросиньи. Глаза недобро засветились. — Сердцем чую, темно у тебя на душе.
— Да Алексей Петрович что-то долго не возвращается.
— Ты с Алексея-то Петровича глаз не спускай, — оживилась Ефросинья.
— А что за ним смотреть, не ребенок малый.
— То-то и есть, сердешная, не дите. Потому и говорю. Ты же здесь как слепая. А у них с Анной-то старая любовь.
— С какой Анной? — удивилась Катя.
— Ничевошеньки-то ты, сердешная, не знаешь, — всплеснула руками Ефросинья и подвинулась к Кате. — С Анной Огневой… Она такая потаскуха, каких свет не видывал. Ее и муж-то за это выгнал. Иван Иванович, инженер наш, сын Нины Васильевны. Мужик степенный, водку не пьет, все в дом несет. За таким, как за каменной стеной, живи да радуйся. Чего этой Анне надо? Всех, мужиков перебрала. Одна стыдобушка.
— А куда же Иван Иванович смотрел?
Ефросинья вошла в азарт. Платок подвернула на щеках, чтобы не мешал.
— Бил смертным боем, на замок запирал, да разве блудную корову огород удержит. Маялся, маялся, да и выгнал. Теперь она живет у родителей.
— А мне-то какое дело до нее?
— Говорю, сердешная, за Алексеем Петровичем доглядывай. Такая потаскуха кого хошь в грех введет. Собой-то уж больно хороша, ведьма. А сама знаешь, не мужняя баба, что горох в поле, не сорвет только тот, кому лень нагнуться.
— Неужто Алексей Петрович на такую посмотрит? У него ведь дочь растет.
— Не знаешь ты этих мужиков, — сверкнула глазами Ефросинья. — Им, кобелям, только новым подолом под носом махни, так они и про мать родную забудут. Моему-то чего не хватало дома? Так нет, вражина, ни с одной юбкой разминуться не мог. Бегал, бегал, так совсем и сбежал. Теперь одна горе мыкаю.
Ефросинья смахнула слезу.
— А твой-то Анну начальником отряда определил. Чтобы поближе была. А степь-то, она все грехи скроет.
— Да будет вам, Ефросинья Мироновна.
— Я што… Я от чистого сердца, вас жалеючи… Заговорилась совсем. Картошку чистить надо.
Ефросинья поправила платок, и опять на лице ее монашеская смиренность. Она боком выскользнула из кабинета.
Катя подошла к окну. Под единственным облаком чернел, лоскутом носился ворон. Время от времени на землю падал его гортанный крик. «Может, из-за Анны и рвался сюда Алексей, — с тоской подумала Катя. — Да что это я? Или баб не знаю?»
Катя пошла к детям. Села за рояль.
— Сейчас мы с вами новую песню разучим.
На некоторое время ребятишки отвлекли ее от грустных дум. Вскоре в детском саду появилась Нина Васильевна.
— Ну, показывай своих питомцев, — чуточку грубовато попросила она.
У Кати с малых лет сложилось мнение, что каждый начальник — обязательно солидный человек. А тут рядом с ней шла невысокая женщина, подвижная, шумная. Катя была даже немного разочарована. Побывали во всех группах, на кухне, и, когда оказались в кабинете, Нина Васильевна устало опустилась на стул.
— Выкладывайте свои претензии. Что нужно для детсада?
— У нас все есть.
Нина Васильевна с недоверием посмотрела на Катю.
— Так что надо?
— Ничего не надо.
— Вот тебе раз, ничего не надо. — засмеялась Нина Васильевна. — Такого, Катюша, не бывает. Я только от чабанов. Одни требуют сакманщиков, другие — кормов для овец, третьи — дров. От доярок кое-как отбилась: подавай им новый коровник, да чтобы в нем полная механизация была. У строителей нет гвоздей, шифер на исходе. А ей, видите ли, ничего не надо. Да ты работаешь ли, голубушка?
— Верно, Нина Васильевна, ничего не надо.
— И на том спасибо. А за ребятишками смотрите в оба. Сколько я их уже подняла. Особенно во время войны. Вон какого орла из твоего Алеши вырастила, сердце радуется.
— Где-то уехал и запропастился.
— Звонил сегодня, к ночи явится. Как вам у нас нравится?
— Вроде ничего.
— Привыкните. Алешу берегите.
— Да я его мало и вижу. Домой, как в гости, заходит. Только и знает одну работу, — пожаловалась Катя.
Нина Васильевна изучающе посмотрела на Катю.
— Такая уж наша бабья доля. Мужей провожаем на долгие месяцы, кого в плаванье, кого в геологическую разведку, кого на полярные станции. Потом сыновей и дочерей будем снаряжать в ту же дорогу. И всех ждем. Твой Алеша хоть и рядом, да путь у него не ближний. И не тонкими французскими духами от него будет пахнуть, а землей да полынью.
— Я разве не понимаю, — вздохнула Катя.
— А вздохи твои мне не нравятся. Одно дело делаем. И тебе, голубушка, жить придется нашими заботами. Алеша, поди, уже жалуется на меня.
— Что вы, Нина Васильевна. Перед отъездом к нему какой-то Тарбаган приходил. Что-то о вас не так сказал. Алексей взбеленился. Я таким его еще не видела. Этот Тарбаган выскочил от нас и шапку забыл.
— Так без шапки и убежал?
— Уж на другой день приходил за ней, когда Алеши дома не было.
— Ладно, — Нина Васильевна встала. — Мне еще надо в интернат да в школу заглянуть. До свидания.
…Длинным показался этот день Кате. Когда разобрали всех детей, они с Ириной пошли домой. Солнце уже закатилось. За степью над Алханайскими горами висело длинное темное облако с розовым краем. С Онона тянул колючий низовик. Над селом низко пролетела стайка куропаток и опустилась в прибрежных кустах. Из Сенной пади медленно выехал трактор с огромным возом сена.
— Мамочка, а ты мне сегодня почитаешь сказку? — спросила Иринка.
— Почитаю.
— Про журавленка?
— Про журавленка.
— Только я не хочу, чтобы его убивал злой дяденька.
— А мы с тобой придумаем совсем другой конец.
— Наш журавленок вырастет большой-пребольшой. И будет играть с девочкой.
— И принесет ей большую говорящую куклу.
— А еще зайчика и лягушонка.
Из проулка навстречу вышла женщина. На ней была черная котиковая шуба, соболья шапка. «Она, Анна», — бабьим чутьем догадалась Катя. Да, это была она. Женщины встретились, посмотрели друг на друга и разминулись. «Она действительно красивая, — с неприязнью отметила Катя. — Что же у них с Алексеем было?»
— Мама, я больше с Сережкой не дружу.
— Это почему же? — машинально спросила Катя.
— Он нехороший мальчишка, за косички меня дергает.
Дома без Алексея было как-то пусто. Катя почитала Иринке сказки, уложила ее спать, посмотрела концерт по телевизору, а вечер никак не кончался. Раскрыла книгу, но не читалось. Вспомнилась Кате первая встреча с Алексеем. Жила она тогда в пригородном совхозе, работала воспитательницей в детском саду. Был воскресный день. Катя принесла цветы из леса и ставила их в вазу. В дом вошел мужчина с загорелым скуластым лицом.
— Хозяюшка, говорят, у вас можно снять комнату?
— Говорят. Да кто вы такой?
— Из института я. Алексей Отрогов. Хочу поближе к земле поселиться.
— А цветы вы любите?
— Я об этом как-то не думал. Впрочем, без них бы земля полиняла.
— А девушкам вы их дарили?
Алексей развел руками.
— Не приходилось.
— Так уж и не дарили никому?
— Так уж и не дарил.
— Вывелись рыцари. Как и жить нам, бедным девушкам?
— А без цветов нельзя?
— Без цветов грустно. Не только земля, но и человеческая жизнь полинять может.
— Это я учту.
Осенью Катя выходила за него замуж. На свадьбе народу было немного, в основном родственники. Все веселились, только жених нет-нет да и задумается, потемнеет лицом.
— Алексей, что с тобой? — спросила Катя, когда они остались одни.
— Ничего. Это пройдет. Ты устала. Отдохни. А я пойду поброжу немного. Мне одному побыть надо.
Пришел только под утро, весь мокрый.
— Ты где-то тонул, — испугалась Катя.
— В лесу был. Роса.
Проходили месяцы, годы. Алексей жил точно застегнутый на сотни пуговиц. С Катей был всегда вежлив, тактичен. А ей порой хотелось, чтобы Алексей приревновал ее к кому-нибудь, пошумел. Потом бы они помирились и были счастливы. Но Алексей никогда не повысил голоса, ни разу не упрекнул ее ни в чем, зато никогда и не обогрел. И ласку и внимание выделял ей точно по карточкам. Поначалу Катя страдала, потом решила, что, видимо, все ученые не от мира сего. А там появилась Иринка, и материнское чувство отодвинуло все сомнения.
За окном загудела автомашина. Катя насторожилась. Но автомашина прошла мимо.
Алексей приехал поздно. Был он оживленный, счастливый. Таким его Катя видела нечасто.
— Иринка спит?
— Ты посмотри на время, скоро уж петухи запоют.
— А я семена достал. Будут и плоскорезы. Ну, землица, мы теперь с тобой поспорим.
Алексей раскрыл портфель, достал коробку конфет.
— Это тебе.
— Спасибо.
— И вот еще.
Алексей набросил Кате на плечи пуховый платок.