Ананий выпустил клуб дыма, прищурившись, посмотрел в степь и заговорил:
— Как-то вот так же едет мужик на телеге по степи. А день жаркий, парит. Разморило его. Все песни мужик перепел, всю свою немудрящую жизнь передумал, пять раз засыпал и просыпался, а дороги все ни конца, ни края. Скукота, хоть помирай.
В это время выходит на дорогу добрый молодец, в руках у него посох, за плечами котомочка.
— Здорово, забайкальский мужичок, — поклонился молодец.
— Здорово, паря, — оживился мужик.
— Не подвезешь ли веселого человека?
— Оно, конечно, можно, на телеге места хватит, да только какая плата будет? Умеешь ли сказки сказывать?
— Да я, брат, в нашей деревне первый сказочник. А песен знаю столько, на своей кобыленке враз не увезешь.
— Ежели так, садись. Только не обмани. Я вашего брата, плутов, знаю.
— Да какой я плут? — смеется молодец. — Вот дед мой был всем плутам плут.
Едут. Молодец помалкивает. Мужик косится на него.
— Когда же сказки начнешь сказывать?
— Вон от того бугорка.
А до того бугорка версты три.
— Такого уговора не было.
— Не было, так не было.
Молодец уселся поудобнее.
— Забайкальский мужичок вырос на морозе.
Летом за сохой, а зимой в обозе.
— Правда, паря, верно, паря, — закивал мужик.
— Ел он шаньги по утрам и на печке спал с женой,
Носил шубные штаны летом и зимой.
— Верно, паря, правда, паря, — соглашался мужик.
— Выпивал он самовар, удивлялись черти,
Но уж водку если пил, то уж пил до смерти.
— Верно, паря, правда, паря.
— Был он с богом не в ладу, не дружил с царями,
После праздников ходил только с фонарями.
— Правда, паря, верно, паря.
Едут час, другой… Надоело доброму молодцу забавлять мужика, и подкинул он ему прибаутку:
— Приискатели гуляют, приискатели поют.
Мужики им водку носят, жен им на ночь отдают.
— Тпру, — натянул вожжи мужик. — Слазь с телеги к ядреной матери, ты всю забайкальску жизнь знашь.
Закинул добрый молодец котомку за плечи и зашагал своей дорогой. Мужик смотрел ему вслед и плевался:
— Ах ты варначина проклятый, нечистая сила, каторжник, мужиков срамить вздумал…
От громкого смеха в леске испуганно взлетели птицы. На коне к костру подъехал Олег, младший сын Маруфа Игнатьевича.
— Привет веселой компании, — спешившись, поздоровался Олег.
— Обедать с нами, — пригласила Анна.
— Не откажусь.
Олег привязал коня к березке.
— Ты не с неба свалился? — спросил Маруф Игнатьевич.
— С отарой прикочевал в Крутую падь. Возле Онона остановился. До стрижки здесь буду.
— Как там отец? — спросила Анна.
— Здоров.
Груня принесла миску с супом.
— Садись.
— Спасибо.
Олег снял телогрейку и сел на нее возле ящика. Он был такой же костистый, как и Маруф Игнатьевич, только ростом немного пониже. Темная полоска усиков стала гуще. Олег незаметно посмотрел на Дину, та, покраснев, склонилась над кружкой с чаем. Анна заметила смущение Дины, но виду не подала.
— В гости к нам на полевой стан приезжай, — пригласила Анна.
— Примете?
— Только, чур, головы нашим девчонкам не кружить.
— Вот возьму да и украду какую-нибудь.
— Я тебе украду. На глаза потом не показывайся.
— Да тебе-то куда их столько?
— В аквариум вместо лягушек, — вставил Петька.
— Как это лягушки? — схватила прут Дарима. — А ну говори!
Петька бросился в кусты.
Сев закончили рано. Все уехали в село: отряду дали выходной день. Не спешила только Анна. Она поджидала Алексея. Вдруг подъедет. Он после той встречи еще не бывал здесь.
Но Алексей не приехал. С горьким чувством покидала полевой стан Анна. В пути ее догнала туча. Большими хлопьями пошел снег. Побелели вершины сопок. С тревожным криком пролетели на кормежку стаи гусей.
— Хоть тебя дождалась, — встретила Анну мать. — А то все одна да одна, уж говорить сама с собой начала, так и до греха недолго.
— А отец разве не приезжал?
— Забегал на минутку. Даже есть не стал. Уж и не знаю, что мне с ним делать?
Анна вымылась, надела халат и прошла к столу. Елена Николаевна села возле самовара.
— Почта была, мама?
— Из города три бандероли с книгами пришли.
— Подписные издания.
— Я тебя еще вчера поджидала, пирожков с черемухой напекла. Закончили сеять-то?
— Пшеницу. Послезавтра начнем поднимать пары, с десятого мая будем сеять овес, потом — ячмень.
— Говорят, прямо в стерню сеять будете.
— Прямо в стерню. Только вначале обработаем землю плоскорезами и культиваторами.
— Будет ли от этого какой прок?
— Должен быть, мама. Землю-то мы не будем переворачивать, значит, влаги в ней больше останется.
— Дай-то бог. На днях видела Алексея Петровича. Осунулся, почернел.
— Забот-то хватает.
Елена Николаевна задумалась. Полные руки нервно теребили кончик платка.
— Тут о вас, Аннушка, — с трудом заговорила Елена Николаевна, — слухи разные ходят…
У Анны загорелись уши. Опустив голову, она боялась посмотреть на мать.
— Правда ли это?
— Правда, мама, — не поднимая головы, ответила Анна. — Люблю я его.
— Ой, доченька, не дело ты затеяла, — укоризненно покачала головой Елена Николаевна. — Неужто ты хуже всех, окромя женатика, доброго человека не нашлось?
Анна еще ниже наклонила голову.
— Я до Алексея Петровича доберусь. Не посмотрю, что в больших начальниках ходит: стыд-то есть у него.
У Анны побледнело лицо.
— Ты этого не сделаешь, мама, он тут ни при чем.
— А я, значит, при чем? Стыдно на люди показаться. Дожилась под старость-то лет.
— Не кори, мама. Разве мне самой-то сладко?
Анна убежала в свою комнату, и оттуда до Елены Николаевны донеслось всхлипывание. Елена Николаевна сидела с каменным лицом. Тяжелые руки неподвижно лежали на коленях.
А за окном хлопьями валил снег. Земля жадно пила прохладную влагу. Плутая над степью в кромешной тьме, тревожно кричали гуси.
Глава 13
Алексей узнал, что на областную базу «Сельхозтехники» поступили минеральные удобрения. Утром он из Зареченска вылетел в Читу, но опоздал: удобрение разобрали пригородные совхозы, ему выделили немного больше десяти тонн. Алексей и этому был рад.
Уладив дело с отправкой удобрений, он решил в этот же день вернуться домой. В первом часу на привокзальной площади Алексей вошел в автобус, который был полон молодежи. На заднем сиденье парень с длинными волосами бренчал на гитаре, несколько девчонок громко и безголосо пели, остальные говорили, смеялись. Алексей прошел к своему месту, сел. Соседкой его оказалась девушка лет двадцати с крупными веснушками по всему лицу, из-под платка ее выбивались огненно-рыжие волосы. Хлопнула дверь, и автобус медленно тронулся.
— В какие края таким табуном направились? — поинтересовался Алексей.
— Мы со швейной фабрики. Едем сакманить в какое-то Озерное.
— Значит, на Онон. Я в этом селе вырос.
— А я в деревне не бывала. Страшно маленько. Сакманить… А что это такое, я не знаю.
Алексей усмехнулся.
— Будете вроде бабки-повитухи, только дело придется иметь с овцами. А потом станете нянькой, дадут вам целый детский сад ягнят и будете их нянчить.
— Я люблю маленьких.
— У вас своя семья есть?
— Что вы, — девушка стыдливо опустила голову.
— Нет, так будет. А на фабрике кем работаете?
— Закройщицей. Заочно учусь в институте. Перешла на третий курс. А еще с парашютом прыгаю, уже пятнадцать прыжков сделала.
— И не страшно вам?
— Совсем не страшно. На прошлой неделе приземлилась на лес, ветром занесло. Весь бок о сучья ободрала. Потом кое-как парашют выручила.
— Отчаянная вы девушка.
— Куда там, — она безнадежно махнула рукой. — Трусиха я, какой свет не видывал. Одна в пустом доме на минутку остаться боюсь.
— Вот тебе и раз.
— Мне кажется, сейчас выскочит кто-то из угла и прыгнет на меня.
— А я в детстве темноты боялся. Наслушаюсь всяких небылиц, в деревне любили рассказывать разные страхи, вечерами из дома боялся нос высунуть. Потом прошло.
Автобус пересек город, миновал два поселка и очутился среди гор. Сосны налились густой зеленью. Под ними буйно цвел багульник, а поэтому казалось, что все склоны объяты розовым пламенем. На солнечных полянах голубели подснежники.
— Красота-то какая.
Алексей приоткрыл окно. В автобус ворвался ветер, а вместе с ним пьянящий запах багульника.
— Старики говорят, это напиток лесных богов.
— А как же они его пьют?
— На то они и боги, придумают.
Дорога пошла по крутому склону хребта. Справа над автобусом величественно замерли сосны, слева — пропасть. На дне глубокого распадка белела накипень. Из него торчали корявые лиственницы. Вокруг накипеня густые заросли ерника и угрюма. Холодом и сыростью пахнуло в окно. Девушка поежилась.
— Вы что? — спросил Алексей.
— Уж больно здесь дико.
— Падь Нелюдимая. Не зря ее так назвали. Говорят, даже звери ее обходят.
Легким изюбриным прыжком дорога перемахнула через речку и пошла в хребет. Автобус, надсадно рыча, взбирался все выше и выше. Гуще становился лес. Вот и облака над самой головой. Будто стая чаек плывет над хребтом. Кажется, подъему не будет конца. И вдруг автобус очутился на каменном карнизе: слева отвесная скала, справа — пропасть, по ее крутизне вниз убегают деревья, отсюда видны только их вершины да пышные ветки. Зелень обрывается у подножья хребта. Дальше долина, залитая светом. В долине синяя лента Ингоды. За ней темные квадраты полей. А за полями опять тайга, громоздятся горы.
— Мы как на самолете, — радовалась девушка.
— И не страшно?
— Люблю высоту. И тишину люблю небесную, когда ни одного звука, только небо да облака.
— Вы меня сманите в небо.
— Будь мужчиной, я бы только летала.