— Куда это Князя понесло? — удивился Арсалан. — Однако дорогу перепутал.
— Нет, все правильно. В этом году мы с Князем решили хоть небольшую площадь удобрить. Посеем зеленку. А на будущий год в пояс пшеницу вырастим.
— Однако, Лешка, аппетит у тебя завидный.
— А что, Арсалан, если уж гореть, то так, чтобы пламя на сто верст видно было. Иначе на кой шут огород городить, дело портить? Притормози, меня зачем-то Князь искал.
Алексей шел, земля под ногами была твердая, как камень. Сухие ветки дикого проса били по сапогам. С переднего трактора навстречу Алексею спрыгнул Федор. На нем был берет. Из-под расстегнутой энцефалитки виднелся цветной галстук.
— Петрович, списывайте меня с корабля. Это не жизнь, а сплошной кошмар.
— Что случилось?
— Вчера Игнат Романович в полночь врывается ко мне домой и грозится сделать степным призраком, если я, как черепаха, буду возить на его поля удобрения и задержу подъем паров.
— Так и сказал?
— С небольшим довеском…
— Молодец.
— Вам смешно, а мне каково? Михаил Комогорцев проходу не дает, тоже грозит: не возите, говорит, нам удобрения, ездите другой дорогой.
— А остальные звенья как ведут себя?
— Да каждый на меня смотрит, как на врага. Подавай им всем в один день навоз и — все.
— Это, Федор Степанович, хорошо. Значит, мы с вами делаем то, что надо. Хлебороба не обманешь.
— Так что я им должен говорить?
— По-моему, надо сказать всем спасибо.
— Я буду отсылать их к вам, — решительно заявил Федор.
— Вот это зря.
— Почему?
— Посудите сами, на кой шут мне нужны такие начальники отрядов и звеньевые, если я сам должен за них думать? У вас люди, техника. И как дело организовать — ваша забота.
— Выходит, я на этом корабле капитан?
— Выходит, так. Послезавтра к вам в помощь из «Сельхозтехники» прибудет такой же отряд, как ваш. Не забудьте подумать, где разместить людей. Организуйте питание. И работой загрузите, чтобы на перекуры времени не было.
— Ну, Князь Гантимуров, ты, кажется, влип, — энергично махнул рукой Федор. — Да ладно, я этот кораблик раскачаю.
Федор с мальчишеской удалью сел на трактор и поехал догонять товарищей.
«Учить Князя надо, — думал Алексей. — Из него может толковый агроном выйти. Завтра же поговорю с Ниной Васильевной, а осенью отправлю в институт. Агрономы мне сейчас ой как-нужны. Надо Борису позвонить, может, пришлет двух-трех».
Алексей пересек пустырь и вошел в Парк героев. Под кедрами уже сгущались сумерки. В ветках копошились птицы, голосисто куковала кукушка, глухо пел удод.
На главной аллее Алексей увидел Нину Васильевну. В белом платье с ярко-красными маками и черном платке сидела она у памятника. В руке у нее голубел одинокий подснежник.
Алексей, замедлив шаги, с недоумением посмотрел на Нину Васильевну. «Что она здесь делает? И где видел он это платье, и что-то очень серьезное связано с ним». В памяти Алексея живо всплыли картины тяжелых военных лет. Он свернул с аллеи на боковую дорожку.
…Шел май 1945 года. Отпраздновали долгожданный День Победы. Женщины радовались: матери ждали сыновей, жены — мужей.
Готовилась к встрече мужа и Нина Васильевна. Она сшила новое платье, первое платье за всю войну. Поглядеть на наряд собирались женщины со всего села, сидели подолгу, вспоминали свадьбы, праздники, мужей, ссоры с ними, которые теперь выглядели смешными и нелепыми.
Нина Васильевна вынула из чемодана костюм мужа, рубашку, галстук, все это старательно отутюжила и повесила в комнате на видном месте.
Но вместо Вани в дом пришла похоронка: «Гвардии полковник Герой Советского Союза Иван Михайлович Дорохов пал смертью храбрых 20 мая 1945 года в городе Берлине при выполнения специального задания», и короткое письмо, написанное Иваном в День Победы.
Шила Нина Васильевна белое платье с красными маками для большого праздника, а встретить в нем пришлось горе.
Алексей вышел из парка, достал папиросу и закурил. Воспоминания разбередили душу. Отца он как-то плохо помнил. А вот мать всегда стояла перед глазами, помнил он, как купила она Алексею костюмчик, нарядила его и все повторяла: «Ну, вылитый отец». Вскоре и она погибла.
Вечером Алексей перечитал отцовские письма и долго ходил по кабинету.
На опытном поле еще издали Алексей увидел автомашину и человека. Подъехал поближе. Между делянок ходил Аюша Базаронович.
— Интересно, что это не спится комиссару? — здороваясь, спросил Алексей.
— А ты думал, что весной бессонница только у агрономов? Вот решил заглянуть, что ты тут вытворяешь.
— Ну и как?
— Напрашиваешься на комплименты? — весело улыбнулся Аюша Базаронович.
— С партийной точки зрения это порок?
— Партия всегда ценила в человеке больше всего его достоинства.
— Это я должен принимать как похвалу?
— Хвалиться нам с тобой еще рано. На прошлой неделе я ездил в райком партии. По пути в колхозе имени Революции завернул в одну бригаду, хотелось посмотреть, как у них дела идут. Ищу агронома. А он, оказывается, на кухне у плиты стоит. Повариха уехала куда-то на поминки. Вот какие еще чудеса бывают. А через год-два скажут, что он никудышный специалист.
— Так немало молодежи загубили.
Аюша Базаронович, протирая очки, близоруко посмотрел на Алексея.
— А что, если мы проведем открытое партийное собрание с повесткой дня: «Хозяин ли ты на земле?»
— Разговор такой нужен.
— Подготовишь доклад.
— Хорошо. Арсалан мне говорил, что на следующей неделе намечается совместное заседание парткома и правления колхоза. Если не секрет, может, скажешь о чем разговор будет.
Жугдуров с усмешкой посмотрел на Алексея.
— Думаем обсудить, как сервировать стол, по какую сторону от тарелки должны лежать вилки, ложки и ножи.
Алексей с удивлением посмотрел на Жугдурова.
— А ты не заболел, Аюша Базаронович?
Жугдуров рассмеялся.
— К нам тут приехала сакманить девушка с пошивочной фабрики, Марта Вишнякова. Нина Васильевна уговорила ее поступить, к нам в колхоз. Так вот она у нас теперь работает заведующей бытовым комбинатом.
— Это вся в веснушках? Я с ней в автобусе ехал.
— Вот-вот. Так эта Вишнякова разработала летнюю одежду для чабанов, элегантную, современную и в то же время очень удобную в работе. Вот и собираемся посмотреть и обсудить эту одежду.
— Ну и дела… — покачал головой Алексей. — Может, заодно и решим, какой помадой девчонкам губы красить?
— Ты напрасно насмешничаешь. Оказывается, Алексей Петрович, думать надо не только о хлебе.
Алексей развел руками.
— Я, видимо, не дорос до этого.
— А расти придется. Баирме от тебя ничего не передать?
— А ты что, спозаранку к ней?
— Вчера секретарь обкома партии звонил. За спасение овец во время пурги ее наградили орденом Трудовой Славы третьей степени. Борис прислал телеграмму. Поеду порадую. Заодно и с чабанами у нее на стоянке потолкую.
— Поздравь ее и от меня. Выберу время, заеду.
День Алексей провел в звеньях. Возвращаясь домой, он остановился у Онона, пониже Белого камня. На берегу цвела черемуха. Алексей достал из машины спальный мешок и прилег на него под развесистым кустом. Ему ни о чем не хотелось думать, он смотрел в небо и слушал, как плещутся волны в Ононе и перекликаются птицы.
Издали донесся тихий грудной голос:
В полях цветы, в полях цветы…
Идешь и сердцем маешься.
А что же ты, а что же ты
Молчишь, не откликаешься?
Алексей насторожился. А песня приближалась.
В полях роса, в полях роса…
Иду я той дорогою.
И ни глаза, и ни коса
Теперь тебя не трогают.
В полях туман, в полях туман…
А я такая зоркая,
Любовь обман, любовь обман,
Одно лишь горе горькое.
— Анна. — Алексей сел. А песня совсем рядом, за кустами.
В полях заря, в полях заря…
Белеет поле маками.
А вдруг не зря, а вдруг не зря
Глаза мои все плакали.
Из-за кустов вышла Анна, увидела Алексея, смутилась. Алексей встал ей навстречу.
— Ты что это здесь делаешь? — спросил он.
— Закончили сеять, — присела на траву Анна, — ребята угнали технику в Барсучий лог, а мне что-то уходить не хочется. Теплынь-то сегодня какая! Лето пришло. Да и тебя поджидала.
— Меня? — садясь рядом с Анной, удивился Алексей. — Разве я обещал приехать?
— Чудной ты, Алеша. Я сердцем знала, что приедешь.
Невдалеке над волнами, часто махая крыльями, зависла на одном месте чайка, упала в воду и с плачущим криком полетела прочь. Анна проводила ее взглядом.
— Скучаю я по тебе, Алеша. Ты как-то у нас на полевом стане шарф забыл, серый. Так я его ночью прижму к щеке, и ты будто рядом. И пахнет он тобой: полем, ветром. Смешно, верно? А ты-то хоть когда-нибудь думаешь обо мне?
Алексей помолчал.
— Я и других-то женщин иногда за тебя признаю.
— Это хорошо, Алеша.
— Что ж хорошего?
— Иначе бы ты меня давно забыл. И не знала бы я в жизни радости.
— Не очень-то много радости в нашей любви.
— Тише, Алеша. Давай поглядим, как ночь на землю приходит.
Далеко за степью, там, где бугрился хребет Алханай, в ложбине гор, как в люльке, раскаленным валуном лежало солнце. А над ним распластались ярко-красные, точно налитые рябиновым соком, облака. Степь занялась бледным изумрудным заревом. В волнах Онона качалось голубое небо. Изумленные яркими красками, замолкли птицы. Но вот солнце как будто кто-то приплюснул и в тот же миг оно исчезло, кромка неба побелела, точно ее прихватило крепким морозом, облака вспыхнули еще ярче и вдруг погасли, вытянувшись в темные полоски. Поблекла, потускнела степь. Холодной синью налилось небо, и в нем несмело загорелась одинокая звезда. Посуровел Онон. В вечерней тишине звонче запели птицы, сильней запахло черемухой.